ВАРДАПЕТ. Георгий Дерлугьян к столетию геноцида армян

По образному, но точному замечанию писателя Карена Агекяна, армяне вошли в состав СССР с того света. Армянская национальная история отличается

К столетию геноцида армян публикуем воспоминания и размышления известного социолога Георгия Дерлугьяна. По образному, но точному замечанию писателя Карена Агекяна, армяне вошли в состав СССР с того света. Армянская национальная история отличается необычной протяженностью. Горная страна Армения и её народ известны именно под этими именами со времен древних греков и персов. История эта также отмечена длящимся трагизмом — но и стоическим характером. Иначе как бы выжили? Мастеру-камнерезу со звучным именем Хачик (буквально, «крест несущий») мы заказали традиционный орнамент из вулканического туфа для балкона ереванской квартиры с видом на Арарат. (Не китайским же кафелем отделывать такой балкон.) Во время перекура я не удержался и похвастался недавним пополнением коллекции — древнеримской монеткой с профилем Марка Аврелия (того самого, философа), отчеканенной в 164 г. новой эры в честь очередного триумфа в войнах с парфянами и горделивой надписью «Imperator Armeniacus». Хачик едва улыбнулся: «Что, этот тоже нас завоевывал? Где теперь твой Марк Аврелий? А мы здесь, камень режем». У исторической социологии, конечно, найдутся теории насчет армянского своеобразия. Геополитические разломы в основном виной всему. С одной стороны — Иранское нагорье и Месопотамия, где древние очаги сельского хозяйства и степного коневодства создавали базу для всяческих империй, начиная с древней Ассирии и Персии. С другой стороны, вдоль берегов Средиземноморья возникает другая и остро соперничающая череда империй: от македонян и римлян к византийцам и далее к туркам. Империи эти хронически «бодаются» ради того, что Макс Вебер называл Machtprestige, т.е. «державным престижем». На деле это означает, что многотысячные армии с конями, верблюдами, даже со слонами, топают и топчут все на своем пути то с востока на запад, то наоборот. Меж империями буфером пролегло Армянское нагорье, через которое не так и много путей — в основном по Араратской долине. Вот, собственно, главное бедствие Армении — геополитическое положение к востоку от Византии, но к северо-западу от Персии. Впрочем, здесь и своеобразное преимущество хронически ничейной зоны. И в Азии, и в Европе армяне выдвигаются на видные позиции, при этом целиком никогда не ассимилируются и не теряются. Как там было у великого Фернана Броделя? «Крепкие, трезвомыслящие, готовые выручать друг друга горцы, они предназначены к успеху в мировой торговле». От невыносимой геополитики и «третейское» своеобразие армянского христианства — не византийского, не католического, и тем более не несторианского толка, а своего собственного. Какого именно – затрудняются сказать сами армяне, однако твердо знают, что вместо икон у них резные крест-камни (хачкары) и совершенно особый алфавит. Феодальный княжеский класс и свои былинные дружинники у армян когда-то были, но, также как и их славянские собратья, сгинули в иноземных нашествиях Средневековья. Остались священники. Впрочем, даже священники когда-то воевали. В нашем роду передавался бронзовый котелок римского легионного образца. Ко временам Крестовых походов такие котелки превратились в солдатскую награду (баронам полагались кубки; кстати, армянское обращение «барон», т.е. господин, восходит именно к тем баронам, но это, конечно, позднейшая претензия). На нашем фамильном котелке было выгравировано по-армянски «Тер Саркис (т.е. Батюшка Сергий) Айрапетов сын, год 1204». Кем был тот боевитый батюшка и как в XIII веке снискал он котелка своего, осталось предметом легенд, которые передавались изустно и отчасти записывались на свободных задних страницах старинных семейных библий. Только пропали те библии в 1937 г., когда чекисты искали «националистическую подрывную литературу». И сам котелок погиб в 1943 г. в Новороссийске под бомбежкой. На священниках держалась общинная жизнь и то, что теперь называется противным словом «идентичность». В городе Артвине, что остался высоко в живописных горах над рекой Чорох, за Батумом, старшего священника, или вардапета, выбирали раз в поколение еще мальчишкой — по крайней мере так было заведено последние лет триста-четыреста. Ну, почти как далай-ламу. Относились к этой поколенческой инвестиции со всей серъезностью. Мальчишку по традиции выбирали из семей Верапатвелян (им положено с такой-то фамилией «Благочестивовы») и из Дерлугянов. Наверное, потому что мы такие умные. На общинные средства парня отправляли учиться в семинарию в саму Венецию, в армянский монастырь Св. Мхитара на острове Сан-Ладзаро. (Именно там романтик лорд Байрон изучал в свое время армянский). Богословием образование не ограничивалось — не за то лишь платила вся община. Будущий вардапет продолжал образование на юридическом и медицинском факультетах в Болонье, изучал европейские и восточные языки в Вене, и лишь затем многофункциональный молодой специалист возвращался служить в родной город. Вардапет сопровождал горожан от их рождения до смерти. Он крестил-венчал-отпевал, но также лечил, учил, мирил, супругов увещевал, писал письма и деловые контракты, в суды ходил, налоги для откупа туркам собирал. Допускаю, что в кавказской глубинке, среди простонародья, европейски образованному человеку могло быть скучновато. Известно, что последний из вардапетов Артвина по имени Тер-Карапет Дерлугян привез с собой массу книг и всегда приглашал в гости начитанных людей, если им случалось попасть в те красивейшие ущелья. Были там и какие-то опасные книги, как смутно припоминали старушки, которым на заре ХХ века было совсем еще мало лет. Но об этом под конец. Артвинцам, в общем, повезло. В 1878 г. город у турок забрали русские — новая империя впервые пришла с севера. До 1918 г. Артвин входил в пограничный Батумский округ. Но в России началась революция, и солдаты бывшей царской армии разошлись по домам — забирать землю у помещиков, воевать на новой войне за красных, белых, зеленых. И тогда к городу все-таки подошли турецкие войска. Беда случалась не сразу. Люди в такие моменты начинают вести себя очень по-разному, и это тоже описывает отдельный класс социологических теорий. Были трогательные примеры сострадания и помощи. Но в то же время в армянские дворы стали непрошено заходить некоторые соседи из турок или грузин-аджарцев, давно принявших мусульманство. Они осматривали хозяйство и бесцеремонно забирали себе приглянувшееся, говоря при этом «вам все равно больше не пригодится». Началось мародерство, драки, поножовщина и стрельба. Страшные дни, полные ожидания чего-то худшего. Бабушки, которые тогда были девочками, вспоминали, как вардапет послал громадного роста дьякона разведать дорогу до Батума и дальше. Но уже вскоре дьякона привезли изрубленного страшными сабельными ударами — он с оглоблей в руках взялся разгонять шайку мародеров. Женщины всю ночь оставались в церкви у гроба — оплакивали и меняли ведра, в которые еще удивительно долго текла кровь из глубоких ран на богатырском теле. И тогда сам вардапет пошел на встречу османской армии. Его провели к полковнику, которого вардапет вежливо приветствовал по-турецки. С турецкого перешли на арабский, и вардапет процитировал суру из Корана. Меряясь восточной вежливостью, перешли на персидскую поэзию, а затем полковник дипломатично заговорил на французском. Вардапет продолжил предложенную игру, пока полковник не спросил его уже по-немецки: «Коллега, а не учились ли мы в одно и то же время в Вене?» Что показывает, по большому счету, не только взаимопонимание образованных элит и их классовую солидарность, но и то, что турецкие войска во времена геноцида служили достаточно послушным инструментом в руках своего командования. Договорились, что пока «коллега-полковник» даст трехдневный отдых своим солдатам на дальних подступах к городу, армянские ополченцы засад устраивать не будут, а вардапет уведет из Артвина своих прихожан. «Да ведь только Богу известно, кто из христиан ходит в мою или какую-то иную церковь», — уклончиво возразил священник. Торг был все-таки восточный. Исход из Артвина выглядел, наверное, библейским. Мужчины с оружием, уж какое удалось кому добыть, шли по горным склонам, прикрывая многотысячную колонну женщин, детей и стариков. С каждой верстой узлы с пожитками делались все более непосильными, и их сбрасывали с обрыва в бурные воды Чороха. Оставляли только ключи от артвинских домов. Ключи те до сих пор хранятся в семьях. Женщины, у которых в груди еще сохранялось молоко, делили его на нескольких детей. И все-таки повезло — уходили организованно и с малыми потерями. Последним из города вышел вардапет. Он вел артвинцев на север между горами и берегом Черного моря, через Батуми на Гудауту и Сочи, к Новороссийску и далее на Кубань, где всегда ценились добрые сапоги и умелые сапожники, и на Донбасс, где можно было найти работу вокруг шахт. Артвинцы были спасены, однако счастливого конца у этой истории еще долго не будет. Они пришли в страну, ставшую СССР, где им еще предстояло все, выпавшее на долю советских народов. Помните, что в Артвине наш вардапет любил принимать начитанных людей? Как водилось в царские времена, среди любителей интеллектуальных бесед попадались и скрывавшиеся от жандармов революционеры. Один из таких гостей позднее стал Сталиным. Конечно, на Кавказе у кого только не скрывался молодой Коба. Но когда в начале 1920-х закрывали церкви, вардапет поехал в Москву и, к изрядному удивлению местных большевиков, вернулся со свежей фотографией, изображавшей его самого, в священническом облачении, сидящим на садовой скамейке рядом с самим вождем. Церковь местные власти не трогали еще лет десять. Во второй раз вардапет отправился к Сталину уже в 1937-м. На сей раз чудес не было, и старика отправили в ссылку на Урал. Многие тогда пеняли ему за спасение будущего Сталина. Но вардапет оставался непоколебим: «Наше дело спасать, а кого спасать решаем не мы, но только Он».