Дмитрий Светозаров: «Все были убеждены в том, что Баталов — незаконный сын моего отца»
Его отец, Иосиф Ефимович Хейфиц — прославленный режиссер-классик, вошедший в историю советского кинематографа такими фильмами, как «Депутат Балтики», «Член правительства», «Большая семья», «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек», «Дама с собачкой», «Впервые замужем...» Сыну, также занявшемуся режиссурой, легко было затеряться в тени отца, однако ему удалось заявить о себе, создав свой собственный кинематографический стиль.
Начав в 80-х годах со спортивной драмы «Скорость», он и дальше снимал фильмы, резко отличавшиеся от общего спектра кино эпохи застоя. Жесткие картины, такие как фильм-катастрофа «Прорыв», или первый триллер в советском кинематографе «Псы», или детектив «Арифметика убийства», или кровавая сказка «Четырнадцать цветов радуги», — закрепили за ним репутацию режиссера-новатора с авторским стилем, исследующего самые затаенные, наихудшие свойства души человека, и были отмечены разными фестивальными жюри ... Сериалы «Улицы разбитых фонарей» («Менты»), которому Светозаров дал старт, или «Агент национальной безопасности», где он выступил в качестве не только режиссера, но и автора идеи, а также художественного руководителя, или гангстерская сага «По имени Барон», — стали абсолютными рекордсменами в рейтинге зрительского признания ... А экранизация классики, в частности «Преступления и наказания» Достоевского, определенного режиссером, как «роман о жизни человека, загнанного в тараканью щель», окончательно убедили всех в том, что ему подвластны самые разнообразные киножанры...
Местом общения с корреспондентами «ТН» Дмитрий Иосифович выбрал свою дачу, которая расположена в Комарово — легендарном дачном поселке, созданном еще в середине прошлого века, как место уединения ленинградской гуманитарной и научной элиты.
— Дмитрий Иосифович, вы в Комарово постоянно живете или так, «на недельку, до второго» заскочили?
— Я здесь почти безвылазно. Вообще моя жизнь есть пример редкой ныне стабильности, поскольку существует всего два места прописки моего пребывания на этой земле. Ленинградская квартира, куда меня доставили новорожденным, и Комарово, где я обитаю ровно 60 лет. Так вышло, что в 57-м году классики советского кинематографа Григорий Михайлович Козинцев, один из «братьев» Васильевых — Сергей, бывший в ту пору директором «Ленфильма», и мой папа, получили от правительства в этом поселке три участка.
На гонорар папы за фильм «Дело Румянцева», родители смогли соорудить скромный дом, который папа любовно называл «стандарашка». Объясню, почему. В то время появился стандартный финский проект сборного щитового загородного дома. И по правилам, введенным советской властью, в Комарово можно было строить дачи только по нему — трехкомнатными домиками. Представить себе утлость того строения, созданного моими родителями, современным людям будет сложно, но по тем временам сам факт того, что у нас есть дача в Комарово, потрясал воображение окружающих. Это было за гранью фантастики.
История заселения такова. В жизни дачевладельцев был такой важный момент, как прием постройки комиссией, в которую входили три советских чиновника какого-то ничтожного ранга, допустим, пожарный, землемер и еще кто-то — в общем, чеховские типажи. Маму друзья научили: чтобы все прошло гладко, нужно накрыть стол и гостей угостить. Ну, разумеется, была организована закуска с водкой. И вот официальные лица расселись за столом. Когда рюмки были наполнены, папа провозгласил какой-то проникновенный тост. Толстопузый пожарный, перед тем, как выпить, снял фуражку, обнажив багровый затылок, и спросил отца: «Скажите, Иосиф Ефимович, вы довольны вашей дачей? Нравится она вам?» Отец, пряча глаза, стал что-то говорить о том, что вот на склоне лет он наконец-то.., и конечно же безмерно рад ... И тогда тот человек произнес фразу, которую я помню шесть десятков лет. Он сказал: «А, по-моему, это не дача, а собачья конура!..» И залпом влил в себя штоф...
Вот в такой «собачьей конуре» мы поселились и прожили в ней до 2005-го года, когда я, наконец, понял, что в жизни все меняется, дом обветшал и необходимо строить новый, более комфортабельный и пригодный для нормальной жизни. Удивительно, но каким-то непостижимым образом эта дачная постройка все равно словно бы пропитана энергетикой моих родителей.
— Ваша мама тоже была причастна к кинематографу?
— Мама, Светозарова Ирина Владимировна, с гордостью называла себя домохозяйкой. Она окончила Московский педагогический институт, где училась со многими известными людьми, большая часть которых впоследствии были репрессированы. Помню, к нам в гости приезжал один из чудом выживших ее однокурсников — очень благородного вида седовласый господин по фамилии Ляндрес, отец Юлиана Семенова. Он был в корсете, потому что во время пыток на Лубянке ему сломали позвоночник ... А в начале 70-х приехал погостить негр из Чикаго, Джин Барроуз — директор чикагского музея афроамериканской культуры, который был сыном дикторши «Коминтерна», тоже учившейся с мамой. Он говорил на прекрасном русском московском языке, матюгался и сильно выпивал... Вот такие были остатки маминых институтских друзей.
Иосиф Ефимович Хейфиц с женой Ириной Владимировной. Фото: Из личного архива Дмитрия Светозарова
С отцом мама познакомилась в Ташкенте в эвакуации. К этому времени папа был женат на Янине Жеймо (актриса, сыгравшая главную роль в фильме «Золушка» — ред.), и от этого брака имел сына Юлика, с которым я познакомился лишь в начале 90-х годов, но с той поры мы поддерживаем очень теплые отношения. Юлий Иосифович Жеймо живет в Варшаве, сейчас он на пенсии, а когда-то работал кинооператором-документалистом...
В общем, с первой семьей отца произошла драматическая история. В начале Великой Отечественной войны Янина Болеславовна с сыном Юликом и старшей дочкой от первого брака уезжали из Ленинграда в Алма-Ату — в эвакуацию, и эшелон, на котором они ехали, был разбомблен немцами. Отец, снимавший в Монголии вместе с Александром Зархи фильм «Его зовут Сухэ Батор» о монгольском революционном лидере — его играл Лев Свердлин, не имел возможности возвратиться в Ленинград, бывший уже в блокаде, и их съемочную группу привезли в Ташкент. Где папа получил страшное известие о том, что семья его погибла. Потом выяснилось, что каким-то чудом им удалось спастись, но к этому времени он был уже знаком с моей мамой...
В том же 41-м году мои будущие родители поженились. И с той поры не расставались дольше, чем на неделю... Мама всю себя отдавала семье — папе и мне с братом Володькой, который старше меня на восемь лет (Владимир Светозаров — народный художник РФ, работает на «Ленфильме» — ред.) Я многим в себе обязан маме. Унаследовал ее любовь к дому, к уюту, к кулинарии, к вкусному и обильному застолью. И по характеру очень на нее похож — такой же вспыльчивый. Мать была эмоционально открыта, экспрессивна, экспансивна, приветлива, гостеприимна. А папа — мягкий, деликатный, напротив, был интровертом, человеком очень сдержанным, закрытым, погруженным в себя, внешне малоэмоциональным... Они идеально дополняли друг друга. Сочетание абсолютно противоположных характеров рождало не только взаимную любовь и приязнь, а какое-то сцепление. Знаете, как инь и янь. Вот они также были сцеплены...
История нашей семьи на самом деле очень прочно связана с Комарово. Дело в том, что родители поселились здесь еще в 46-м году — снимали чердачное помещение на местной почте. И в этом же поселке — в доме Евгения Львовича Шварца (писатель, драматург, сценарист, автор «Дракона» и «Обыкновенного чуда» — ред.), жило семейство Германов. Юрий Павлович Герман — был единственным близким другом папы, которого, несмотря на дружбу, он называл «вы, Юра», и тот к нему обращался так же — «вы, Ося...» Дядя Юра Герман — это отдельная история.
Удивительный щедрый был человек. При этом — вздорный. Они с отцом часто ссорились, писали друг другу какие-то обидные письма, и эти ссоры иногда длились по полгода. Потом происходили знаменательные примирения... Оба были жуткими курильщиками, только папа в 56-м году курить бросил раз и навсегда. А до этого было что-то страшное, все вокруг него было прокурено. Мать жаловалась: невозможно взять книгу — открываешь, и из нее идет дым... Одно время семья Германов и наше семейство вместе жили на писательской даче в Александровской под Ленинградом: они на втором этаже, мы — на первом. В этот период отец и дядя Юра вместе писали сценарий фильма «Дело Румянцева», и оба курили без остановки. Это происходило в кабинете Юрия Павловича. А у него там жила канарейка — сидела в клетке. Кончилось тем, что через месяц их работы любимая птица Германа сдохла — от табачного дыма...
Дядя Юра был барином. И большим гурманом. То есть, о тонкостях еды он особенно не заботился, а вот об обилии и разнообразии — да. Обожал жратву, сам ездил на рынок закупать провизию. Причем, у него был такой русский стол. Меня, совсем еще маленького мальчика, научил, например, как нужно есть кислые щи — обязательно из деревянной миски и деревянной ложкой (потому что они не нагреваются), и непременно с грешневой кашей — вприкуску. Я говорю по-московски — с грешневой. По-питерски — с гречневой кашей...
Юрий Герман и Иосиф Хейфиц (1962). Фото: Из личного архива Дмитрия Светозарова
Помню, однажды дядя Юра пришел к нам на костыле. В чем дело?.. Он был завсегдатаем ленинградских ресторанов, и вот сидя в одном из них, вдруг услышал за соседним столом пьяный разговор, в котором то и дело звучало слово «жиды...» Герман моментально вскочил и бросился в драку с тем человеком, который его произносил. Тот оказался профессиональным спортсменом, мастером спорта по боксу, в связи с чем писатель получил удар в нос и поломал ногу ... В другой раз, став свидетелем какой-то пьяной потасовки в той же Александровской слободе, Герман вступился за какую-то тетку, которую бил то ли муж, то ли любовник. Потом Александровские обыватели передавали этот случай из уст в уста...
Меня дядя Юра очень многому научил. Я начал свои литературные опыты с первого класса — писал юмористические рассказы, почему-то взяв себе псевдоним Кузьма Сапонский. И трогательно отправлял свои сочинения Герману. Азнаменитый писатель, создававший серьезнейшие романы, находил время, чтобы ответить мне, мальчишке. Ответы его представляли собой рецензии в юмористическом стиле...
Помню трагический день смерти дяди Юры — 16 января 1967 года. Единственный раз в жизни я увидел, как плакал мой отец. Они дружили с 36-го года. Незадолго до смерти дядя Юра уже не вставал, он лежал у себя в кабинете в квартире на Марсовом поле и продолжал курить кубинские сигары. Таким он мне запомнился...
— Что за атмосфера была в Комарово вашей юности?
— Удивительная, но понял я это только спустя много лет... На самом деле мы напрасно плохо думаем о руководителях советской власти, потому что это были люди, видимо, достаточно дальновидные. Они понимали, что нужна некая рекреационная зона, где собралась бы вся творческая и научная интеллигенция, чтобы, с одной стороны, это сообщество избранных, думающих людей, было видно, как на ладони, а с другой — чтобы у них была возможность общения и ощущение хоть какой-то свободы.
В Комарово той поры действительно был оазис абсолютной свободы. Здесь даже милиция отсутствовала. Каждый знал каждого. И о каждом можно было прочитать в Большой советской энциклопедии. Комарово исторически разделено на две части — нижнее и верхнее. В нижнем — академгородок, где Сталин собрал весь цвет ленинградской науки. В верхнем — в основном дачи писателей, деятелей театра и кинематографа... Кто были нашими соседями? Семья знаменитого режиссера Козинцева, Надежда Николаевна Кошеверова, которая поставила «Золушку»; Леонид Сергеевич Вивьен — главный режиссер Александринки; главврач Вооруженных сил, генерал-лейтенант Молчанов — была такая должность...
С отцом и Алексеем Баталовым (1958). Из личного архива Дмитрия Светозарова
Мама моя, как говорили в старину, держала открытый стол. Каждую неделю, по пятницам или субботам на нашей летней терраске собирался народ — за столом, обильно уставленным замечательными закусками и водкой «Хейфицовка», настоянной на жгучем красном перце и чесноке. Первоначальный ее рецепт придумал отец. А когда к нам в гости приехал Сергей Аполлинариевич Герасимов, он, попробовав эту водку, посоветовал папе добавить в настойку соцветие укропа. И когда это было сделано, возник божественный напиток, ставший фирменным знаком нашего дома. К слову, Герасимов был известнейшим кулинаром. Его отец — каторжанин, впоследствии революционер, оставленный после ссылки поселенцем на Урале, держал там трактир, где выпекал пирожки, которые по всему Уралу были знамениты, как «герасимовские...»
С выпивкой в Комарово связана замечательная история. На рубеже 60-70-х она произошла. У родителей всегда был алкогольный НЗ — в шкафу стояли бутылки с разными напитками. Среди них был элитный армянский коньяк 20-летней выдержки. Пробка на нем была простая, называлась бескозырка, снималась легко, и мы с братом, запросто ее снимая, понемногу коньяк этот выпивали, а в бутылку доливали чай. И так в течение нескольких дней... И тут к нам в гости приезжает Бернардо Бертолуччи — великий итальянский режиссер. Они сидят за столом с отцом, общаются, и вдруг я в ужасе вижу, что мать берет эту самую бутылку и намеревается угостить гостя. Что пережил тогда — не передать словами! В ужасе думал: «Ну все, вот сейчас Бертолуччи выпьет эту рюмку чая и подумает: «Ох уж эти русские...» К великому счастью, бутылка так и осталась непочатой...
Мама прекрасно готовила и меня пристрастила к кухне, благодаря чему, кроме кинематографа, моим серьезным увлечением является кулинария. Обожаю готовить, и считаю, что достиг в этом деле серьезных успехов. Моя мечта — открыть ресторан, причем, грузинский. Объясню, почему. Дело в том, что я с детства воспитан на грузинской кухне и считаю ее самой вкусной и изысканной кухней мира... Когда родители из Ташкента переехали в Тбилиси (отец снимал там «Малахов курган»), они подружились со многими представителями, как сейчас сказали бы, грузинской творческой элиты: Михаилом Чиаурели и его дочерью Софико, с Верико Анжапаридзе и многими другими людьми, составляющими цвет кинематографического и театрального Тбилиси. И мама научилась у них секретам грузинской кухни...
Компания у родителей собиралась, в общем-то, стабильная. Из комаровцев был известный литературовед Георгий Пантелеймонович Макогоненко — бывший муж Ольги Бертгольц, с которой очень дружила моя мама. Приезжал Юрий Павлович Герман с женой Татьяной Александровной и дядей Гулей Риттенбергом — знаменитым профессором-славистом из стокольмского университета (это во времена, когда уже можно было не скрывать наличие родственников за границей). Часто бывали в гостях Гранины и профессор Орлов — автор книг о Блоке. Приезжали писатели Павел Филиппович Нилин и Григорий Яковлевич Бакланов...
Все они бурно обсуждали какие-то интереснейшие вещи, спорили на творческие темы, сыпали цитатами. Я обожал сидеть за этими застольями, которые заканчивались глубокой ночью. Слушал их разговоры завороженно, раскрыв рот, впитывал в себя огромное количество информации, которую в ту пору нигде не мог бы иначе добыть. Купался в море цитат и исторических фактов. Это были люди-книги, огромной эрудиции, с феноменальной памятью... К сожалению, Комарово ветшает, я сказал бы даже, вырождается. Когда население прежних дачников по естественным причинам стало убывать, медленно, но неуклонно переселяясь на кладбище, я стал осознавать, что потери эти невосполнимы. Увы, тот уникальный мир безвозвратно ушел, и я по нему очень тоскую.
— С кем-то из друзей ваших родителей вы были близки?
— Лично для меня особое место занимал Леша Баталов. Хотя Алексею Владимировичу без года 90 лет, для меня он навсегда останется Лешей, потому что я вырос у него на коленях. Многому он меня научил, в частности и в режиссуре каким-то прикладным знаниям, за что я ему очень благодарен. Он поселился в нашей семье с 54-го года, когда отец взял его, никому не известного студента, на главную роль в фильм «Большая семья» и после этого снимал подряд в нескольких своих картинах. На «Ленфильме» все говорили, что Баталов — незаконный сын Хейфица. Ну, не могли люди взять в толк, почему молодой артист постоянно живет у нас...
Леша — удивительный интеллигент, той еще формации. Прекрасно пишет, рисует. Очень образованный, что в актёрской среде встречается нечасто. Профессия эта требует, скорее, не интеллектуальной глубины, а некоей особой интуиции. Видимо, в этом специфика актерского мастерства — отсутствие собственного содержания и способность впитать любое другое ... Но Баталов совсем другой. Он же дружил с Ахматовой (мама его, Нина Антоновна, была ее подругой), а это о многом говорит. Кстати, благодаря Леше и я познакомился с Анной Андреевной. Ну, относительно познакомился, я же был карапузом... Приезжая в Москву, Ахматова всегда останавливалась на Ордынке у Лешкиного отчима, писателя-сатирика Виктора Ардова, а когда она поселилась на казенной даче в Комарово, Леша часто заезжал к ней в гости, иногда вместе с родителями. Ну, и я был с ним за компанию. В моей памяти великая русская поэтесса запечатлелась грузной, достаточно неприбранной, неопрятно причесанной, страдающей отдышкой, старухой в каком-то цветастом халате...
Баталов — фанат вождения, сумасшедший автомобилист, что в ту пору было редкостью, как и вообще владение частной машиной. Тут, в Комарово, стоял Лешкин «Москвичок-407», и все свободное время он под ним пролеживал, а я был у него помощником, выполнял указания: «Дай мне ключ на девять!.. Промой эту деталь в керосине!..» Он все делал своими руками, бесконечно улучшая свою машину, изменяя и технические ее составляющие, и внешний вид. То колпаки на колеса из-за рубежа привезет, то противосолнечные козырьки установит, то приборную панель из дерева изготовит... В общем, не случайно, что именно он, Алексей Баталов, играл главную роль в моем дебютном фильме — автомобильном блокбастере «Скорость».
— Я слышал, как актеры говорили: «Работать с Хейфицем — все равно что отдыхать в санатории». Фото Андрей Федечко
— Интересно, а почему вы явили себя, как режиссер не под отцовской фамилией?
— Я родился в 1951-м году. Если кто-нибудь еще помнит советскую историю, он в курсе, что в это время был разгар борьбы с космополитизмом, а говоря проще, раскручивалась антисемитская кампания, начавшаяся с «дела врачей». Просочились слухи о существовании списка знаменитых «лиц еврейской национальности», подлежавших высылке на Крайний Север. А еще конец 40-х-начало 50-х годов были периодом так называемого малокартинья. В ту пору в Советском Союзе снималось 3-4 фильма в год, поэтому большая часть кинематографистов оставались без работы. То есть, практически это были годы нищеты и голода. В частности, и для моих родителей. В связи с этим, рожать меня они не собирались, несмотря на беременность мамы. Об этом мне мама рассказала только в 92-м году, незадолго до своей смерти, поэтому не верить ей я не могу. С ее слов: «В комнату вошел Иосиф, сел на кровать и сказал: «Ируша, я надеюсь, что они пожалеют беременную бабу». После чего родители решили меня оставить, в надежде: а вдруг таким образом пронесет? Так я и родился.
В сложившейся ситуации носить фамилию Хейфиц было, как минимум, недальновидно. Вот мы с братом и стали Светозаровыми. А впоследствии, когда я уже увлекся кинематографом и начал заниматься им серьезно, сообразил, что менять фамилию на отцовскую просто глупо. И остался с маминой фамилией.
Вообще все мои родственники по маме из церковных служителей. Дед, Владимир Михайлович, далеко по церковной иерархии не пошел, остался псалмопевцем, а потом, окончив Императорский институт путей сообщения, стал в Москве железнодорожником высокого ранга. А его младший брат Леонид, эмигрировав во Францию, был настоятелем русского прихода в Ванве, соборовал Шаляпина, являлся духовником Бердяева. В 46-м году, на волне первой репатриации, вернулся в СССР. Естественно, вскоре был арестован и приговорен к вышке, но потом приговор заменили на 25-летнее отбывание в заключении. Выпустили его в 56-м, после чего он служил настоятелем православного монастыря в Вильнюсе — отец Стефан... Вообще про род Светозаровых я впервые прочитал у Помяловского — в «Очерках Бурсы» упоминается бурсак Светозаров по кличке Башка, которую получил за феноменальную память — целыми страницами мог запоминать священные тексты...
А по отцовской линии у нас в роду все медики. Мой дед — аптекарь. Прадед — главный врач вильнюсской общинно-еврейской больницы. Увы, все папины родственники были уничтожены во время войны. Его дядю выкинули из окна в кременчугском госпитале, где он работал главврачом, а имущество было разграблено украинскими националистами...
— Вы бывали на съемочных площадках у отца?
— Конечно. И я слышал, как актеры говорили: «Работать с Хейфицем — все равно, что отдыхать в санатории». Прекрасно помню, как папа снимал на «Ленфильме» картину «Плохой хороший человек». Я постоянно торчал на этих съемках. Там черте что происходило. Представляете, компания: Папанов, Даль и Высоцкий, — все выпивохи, это не то слово. Кто-то из съемочной группы рассказывал, как на одну из съемок они явились под шафе все втроем. И он Папанов сказал своим партнерам: «Ребята, сейчас придет Хейфиц, давайте мы к стеночке станем, неудобно же». Так они втроем и стояли неподвижно, намертво прижавшись к стене — ужас!..
С отцом во время съемок фильма «Плохой хороший человек» (1967). Фото: Из личного архива Дмитрия Светозарова
А я был свидетелем другого эпизода. Снималась сцена, где фон Корен (Высоцкий) приходит перед отъездом мириться с Лаевским (Даль). А Папанов, игравший доктора Самойленко, должен сказать: «Не утопили бы тебя эти дураки», — имея в виду лодочников, которые должны везти фон Корена на лодке к пароходу... Отец еще до прихода актеров долго репетирует сцену. Нужно, чтобы, Лаевский подал фон Корену венский стул так, чтобы у него слетело сиденье — некий символ нищей, не приспособленной жизни Лаевского ... Я стою поодаль, но вся закулисная жизнь площадки мне слышна. Женя Татарский — второй режиссер, шепчет кому-то: «Не знаю, как Хейфицу сказать: привезли Папанова, он — никакой». Вскоре отец говорит: «Ну, давайте, можно уже начинать общую репетицию. Где Анатолий Дмитриевич?» Перекрестившись, Татарский подходит и говорит: «Иосиф Ефимович, он в «Стреле» встретил какого-то почитателя, ну и они, понимаете ...» Отец реагирует быстро: «Понятно. Но у него всего-то одна реплика. Пусть пока посидит на стуле, а потом уж, когда съемка, встанет ...» Выводят Папанова. Он действительно в абсолютном раскладе. Его усаживают. Идет генеральная репетиция. Отец дает команду: «Все, снимаем!» К нему подходит ассистент: «Иосиф Ефимович, Папанов спит, разбудить не можем. Что делать, отменять съемку? Но Володя Высоцкий прилетел только на один день». — «Ладно, — принимает решение отец, — снимаем без этой реплики...» Сцену снимают, Папанов тоже в кадре — спит на дальнем плане...
Год спустя, отец, улыбаясь, показывает мне свежий номер журнала «Искусство кино» — с рецензией на фильм «Плохой хороший человек». Там написано: про «гениальность Хейфица», про то, как он точно уловил психологию доктора Самойленко, который словно курица-наседка носится со всеми, от чего невероятно устал и в самый ответственный момент заснул. Резюме: «Как это психологически тонко!..» Это было очень смешно.
Аналогичный сюжет произошел в 87-м году. Британская киноакадемия устроила кинопоказ, посвященный творчеству отца. Среди прочих его фильмов, была представлена картина «Горячие денечки», где папа впервые снял Николая Черкасова и познакомился с Яниной Жеймо. Фильм был заказной, с установкой «вы должны снять жизнеутверждающую патриотическую фильму (тогда говорили так — фильма) о Красной Армии!» И отец мне рассказывал, что всю жизнь этой картины стеснялся ... В общем, возвращается он из Лондона. Привозит для моего новорожденного сына подгузники, о которых мы даже представления не имели, и показывает мне статью из «Индепендент», посвященную ретроспективе фильмов Хейфица. И там особо выделена именно картина «Горячие денечки» — за «невероятную изобразительную изобретательность режиссера...»
— Зарубежные киностудии не приглашали Иосифа Ефимовича к сотрудничеству?
— Ой, есть одна потрясающая история. В 60-м году с грандиозным успехом по экранам прошла картина «Дама с собачкой» — безусловный шедевр отца. Тогда фильмам давали категории качества: была высшая категория, первая, вторая и третья — фильмы из последней клались на полку. Картине отца дали вторую категорию. Он никогда не высказывал вслух своих обид или неудовольствий, но я знаю, что обижен был смертельно ... В общем, после того, как картину посмотрели французы, папу пригласили в Канны. Где она получила приз «за высокое человеческое достоинство и исключительное качество». Фильм действительно чрезвычайно высоко был оценен во всем мире, такие корифеи, как Ингмар Бергман и Марк Шагал называли его абсолютнейшим шедевром. Вот тогда отцу стали поступать с Запада приглашения работать.
— Одна из последних фотографий отца в Комарово. С женой Ниной и сыном Алексеем. Фото: Из личного архива Дмитрия Светозарова
Однажды к нам в Комарово прибыл Эннио де Кончини — продюсер, режиссер и сценарист, написавший впоследствии, в частности, сценарий знаменитого «Спрута», снявший оскароносный фильм «Развод по-итальянски» с Марчелло Мастрояни ... А приехал сеньор Эннио со своей переводчицей и, кажется, подружкой, предлагать отцу экранизировать «Вешние воды» по Тургеневу — в Италии. Джемму должна была играть кажется Стефания Сандрелли, а главного героя — Алеша Баталов, который тогда как раз жил у нас. И вот они втроем заперлись в отцовском кабинете и вели тихий разговор. Который вдруг прервался не просто раздраженным, а практически скандальным голосом папы, чего с ним вообще никогда в жизни не случалось. Потом Лешкин голос вступил — видимо, разводил их. Дальше они все-таки замирились, поэтому выпивали и закусывали мы уже все вместе. И за разговором выяснилась причина конфликта. Оказывается, итальянец, выслушав отцовские соображения по поводу картины, сказал: «У меня только одна просьба — в одной сцене Джемма должна быть голенькая». Вот из-за этого и разразился скандал, отец был непреклонен. Как это — Тургеневская барышня и вдруг обнаженная! Исключено...
— Отец как-то оценивал ваши режиссерские работы?
— Я сначала расскажу о маминой оценке. 90-й год. В Ленинграде все по карточкам — табак, колбаса, сахар, водка. Тогда еще 7-го ноября отмечался праздник Великой Октябрьской Социалистической революции и обычно в этот день по телевидению показывали фильмы отца — либо «Депутат Балтики», либо «Член правительства». А тут вдруг в самое урочное время, вечером, идет мой фильм «Псы», который был запрещен к прокату, как жестокий. Мы с женой и двухлетним сыном Лешкой в компании друзей смотрим его у меня в комнате, с одинокой бутылкой водки на всех. А в гостиной сидят мои родители, и у них тоже включен телевизор. После завершения фильма раздается стук в нашу дверь. Входит мамаша, молча подходит к столу, ставит на него бутылку водки (очень своевременный подарок!) и также молча покидает комнату. Это была высшая оценка. Мать была очень скупа на похвалы. Отец тоже.
Год спустя, в 91-м году, в Доме кино состоялась премьера моей картины «Арифметика убийства», которая принесла мне известность, потому что побывала на многих международных фестивалях, а в России получила гран-при первого открытого фестиваля в Анапе. Это была последняя премьера, на которой присутствовал папа — через два года его не стало. После показа он подошел ко мне, сказал какие-то теплые слова, и я увидел в его глазах слезы. Я вам говорил, что однажды отец плакал на похоронах Юрия Павловича Германа, и вот это был второй раз, когда я увидел у него слезы. Но я достаточно умен, чтобы не тешить себя иллюзией, будто папу так впечатлила просмотренная картина. Просто это было его глобальное прощание с кинематографом, с премьерной атмосферой. Он понимал, что больше уже ничего не снимет, и это осознание для него было очень горестным. Как ни парадоксально, но именно моя премьера совпала с уходом из кино отца. Он был уже последним из могикан...
— А почему у вас интерес к такому жесткому кино? Вы словно бы препарируете жестокость, мрачные проявления и отдельной личности и глобально всего общества. Почему именно такую сферу исследуете? Все-таки вы выросли в семье, где культивировались совершенно другие приоритеты.
— Ну, то, о чем вы говорите, не совсем справедливо. Последнее время я от этого ушел. А тогда... Я убежден в том, что именно в ситуациях экстраординарных, связанных, как правило, с насилием, смертью, с чем-то чрезвычайным, в моменты крайнего напряжения страстей, из человека наружу вылезает так называемое «подполье» — те чувства и желания, которые скрыты у нас глубоко в душе, а, может, даже и в подсознании. Об этом еще Достоевский говорил. И анализировать это в кино крайне интересно. Кинематограф ведь искусство зрелищное, а не описательное.
— Вы сняли первый отечественный телесериал «Улицы разбитых фонарей» («Менты...»), на десятилетия ставший абсолютно народным, обожаемым зрителями. Как вам удалось создать такой хит?
— Никто, естественно, не предполагал, что так получится. Ни я, ни режиссёры, начинавшие сериал до меня. Думаю, что и Пушкин, садясь писать «Я помню чудное мгновенье ...» не просчитывал, что он напишет хрестоматийный шедевр — просто совокупился с Анной Керн и сочинил то, что пришло ему в голову. Не сравнивая ни в коей мере, могу сказать только, что специально не было запланировано, что это вдруг выродится в телевизионный хит. Просто Сашка Капица (продюсер — ред.), с которым мы дружили по Комарово, подошел ко мне и сказал: «Митька, хочешь подработать?» Я ответил: «А чего, давай!» Это же было голодное время — 96-й год ... Ну, пришел к нему. Кира, Сашкин сын, вытащил какие-то мятые бумажки — это было три или четыре сценария, и говорит: «Выбирай любой». Я взял, прочитал какую-то полную хрень и спросил: «Можно переправить?» Он говорит: «Валяй, твое дело». Я на коленке что-то переписал и снял первую серию. Сашке дико понравилось, и я сделал еще несколько серий. Худруком стал, так, как мне было интересно. Ведь все экранные события были максимально приближены к происходящему в реальности.
— Существует лишь два места моего пребывания на этой земле: ленинградская квартира, куда меня доставили новорожденным, и этот дом в Комарово. Фото: Андрей Федечко
— А ваша реальная жизнь как складывалась, например, с супругой вы повстречались каким образом?
— На «Ленфильме». Нина окончила журфак Ленинградского университета, потом устроилась работать в аэропорт Пулково в зарубежный отдел. А пришла она на киностудию к своей знакомой Гале Капицкой — ассистентке по актерам. Потому что Андрюшка — ее сын от первого брака, снимался в массовке какого-то фильма, и мамаша пришла получать за него деньги. Я заметил эту барышню в вестибюле, и она мне дико понравилась. А спустя какое-то время Нина снова заглянула к Гале, и та пригласила ее в Ленфильмовское кафе. Увидев их вместе, я потом подошел к Капицкой и попросил познакомить меня с подругой. Это было 16-го августа 1984-го года.
— Сколько у вас в семье продолжателей рода?
— Двое: Нинкин сын Андрей и наш общий — Лешка. У Андрюшки — две дочери, а у младшего пока никого нет. Ему 29 лет. Учился вначале на психологическом факультете — бросил, потом пошел осваивать документалистику — тоже бросил. Сейчас, когда у меня есть работа, работает со мной, но вообще ведет образ жизни этакого свободного художника. То есть, пока в поиске себя. Очень своеобразный тип — мизантроп. Просиживает сутками у компьютера. Феноменально эрудированный, обладает удивительной памятью, досконально знает любую область, начиная от биологии и кончая музыкой, кинематографом. Но куда все это применить непонятно. Сложность такой разносторонней натуры...
Андрюшка на восемь лет старше, ему 37 лет. Занимается строительством. У него сложная биография. Ударился в веру. Стал истово православным. Долгое время работал в монастыре на Петроградской, строит какие-то срубы. Он абсолютный бессребреник...
— Дмитрий Иосифович, а ваш семейный уклад схож с тем, который был в родительском доме?
— Наверное, да. Я считаю, что мы с Ниной тоже дополняем друг друга. Также, как и мои родители, практически не расстаемся. Если я на три часа уезжаю в город, звоним друг другу по несколько раз. Знаете, у меня такое впечатление, что Нина похожа на мою маму, хотя на самом деле они совершенно разные. Это какой-то Фрейд. А в себе я с годами все чаще обнаруживаю какие-то отцовские черты. Или мне так только кажется?..
Дмитрий Светозаров
Родился: 10 октября 1951 года в ЛенинградеОбразование: окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета им. Жданова (английский язык и литература), Высшие режиссерские курсы
Семья: жена — Нина Викторовна, журналист; родной сын — Алексей (29 лет); приемный сын — Андрей (37 лет)
Карьера: кинорежиссер. Снял более 20 художественных и телевизионных фильмов, среди которых: «Скорость», «Прорыв», «По имени Барон», «Преступление и наказание», отдельные серии сериалов «Улицы разбитых фонарей» и «Агент национальной безопасности»
Режиссерские династии
Германы
Алексей Герман-старший и Алексей Герман-младший. Фото: Global Look Press
Фильмы Алексея Германа-старшего («Проверка на дорогах», «Мой друг Иван Лапшин», «Хрусталев, машину!», «Трудно быть Богом») стали событием в отечественной культуре, хотя судьба их была непростой. Работы его сына, Алексея Германа-младшего, «Garpastum», «Бумажный солдат», «Под электрическими облаками» привлекли внимание зрителей и критиков и завоевали несколько престижных призов.
Бондарчуки
Сергей Бондарчук, старшая дочь Наталья и Федор Бондарчук. Фото: Global Look Press
Глава династии — легендарный актер и кинорежиссер Сергей Бондарчук («Судьба человека», «Они сражались за Родину», «Ватерлоо», «Война и мир»). Старшая дочь, Наталья, в качестве режиссера сняла фильмы «Пушкин: Последняя дуэль», «Детство Бемби».
Сын Федор — один из ведущих продюсеров и режиссеров страны. В 2006 году он смонтировал для ТВ киноверсию романа «Тихий Дон», сделанную его отцом.
Смирновы
Андрей Смирнов и его дочь Дуня Смирнова. Фото: Global Look Press | Юлия Ханина
Андрей Смирнов вошел в историю нашего кино фильмами «Осень», «Белорусский вокзал», «Жила-была одна баба». Его дочь, Авдотья, получила театроведческое образование (ГИТИС). Писала сценарии («Дневник его жены»). Совместно с Татьяной Толстой вела программу «Школа злословия» на НТВ. Теперь Дуня Смирнова сама стала режиссером. По своим сценариям она сняла «Связь», «2 дня», «Кококо».
Чухраи
Григорий Чухрай и его сын Павел Чухрай. Фото: Валентин Мастюков/ТАСС | Global Look Press
Григорий Чухрай («Сорок первый», «Трясина», «Чистое небо») — классик советского кин