Иван Иваныч. Волжский немец

Старый пёс в тёплую погоду любит выходить за ограду. Ложится у калитки, бережно укладывает светлую лобастую голову на передние лапы и греется под солнечными лучами. Во дворе ему делать нечего. Лаять или носиться ему в мудром возрасте не пристало — это радости щенячьи. С соседями встретиться, поздороваться, проводить до крыльца — понятное дело...

А это ещё что такое? Машина к дому сворачивает. Незнакомец какой-то вылез, а проходить — не проходит. Сигналить вздумал. Боится, что ли? 
Ну, и правильно делает. Всё равно шум-гам поднимать пёс не собирается. Вон дверь хлопнула, хозяин сам разберётся, что к чему. Гляди-ка, приветствует, улыбается гостю, значит, подниматься надо. Пёс встаёт и важно-вежливо провожает людей в ограду. Здесь стыдиться нечего: полный порядок, зря брошенной палки не увидишь...

А в доме том

За сенками — просторная кухня с приличных объёмов печью, большим столом и не новыми, но явно привычными в обиходе стульями. Суть встречи и предстоящей беседы Иван Иваныч объяснил ещё по телефону, когда решил позвонить в редакцию. В газете «Хакасия» прочитал в своё время воспоминания к 85-летнему юбилею Генриха Батца, которые написала его сестра: «Единственный, старший, любимый». Батц для многих — известный и талантливый художник (более 150 полотен на выставках), единственный из немцев в Сибири член Союза писателей СССР, а для Иван Иваныча — друг с юношеских лет по туруханской ссылке.
Познакомились в 1953 году в сельхозшколе, где егерей для колхозов готовили, да так по жизни и не теряли друг друга надолго. Сохранилось фото участников слёта в Туруханске у памятника Кирову, Батц — второй справа, сам — в центре. Было дело, и в гости к другу наведаться приходилось, в Селиваниху близ Туруханска, на охоту-рыбалку сбегать. А эта статья сестры Эльвиры, которую тоже знал, разбередила сердечко. Вот и решил в ширинскую газету позвонить. Журналист здесь туимский работает, с дочками в одних классах учился, с матерью корреспондента хорошо был знаком, наверное, не откажет во встрече старику. Конечно, побеседовать с Иваном Ивановичем Фаллером надо было обязательно.
Что-то неуловимо знакомое было в доме, бывал я здесь, что ли? Да, с Надей и Лилей в одном школьном выпуске были, только сёстры в «А» классе, а я «вэшник», так что до большой дружбы не дошло. И всё же — всё же, ну, был я в этой кухне. И вспомнилось. В десятом классе, даже на этом кухонном столе, может быть, выводили мы зубным порошком надписи на чёрных траурных лентах. И вот почему... Все четыре класса выпускников решили сбежать с уроков в кино на «Приключения Шурика» — и сбежали. Организатором почему-то объявили Сашу Бычина как раз из 10 «А» и хотели заставить его привести в школу родителей. А он посчитал это совсем уж позорным делом и засадил в грудь заряд из ружья.
В ответ старшеклассники решили забастовать и на следующий день в школу не ходить. А это уже ЧП не только туимского, но и районного масштаба. Парткомовцы, райкомовцы и прочие начальники по домам бегали, кого упрашивали, а кого и просто пугали, но уроки состоялись. Группу мало-мальски владеющих плакатными перьями отпустили с уроков, вот мы у Фаллеров и собрались... Помолчали с Иван Иванычем.

Дорога в Сибирь

Тем временем хозяин принёс из залы (так хочется назвать) альбомы с фотографиями, атлас автомобильных дорог СССР и расстелил на столе крупномасштабную карту Красноярского края. Безошибочно ориентируясь, показал неродное родное село Костино, забравшее в судьбу 20 ссыльных лет. Рядом, но только по карте — не по доступности, Сухая Тунгуска, где жило-бедовало семейство Андрюхи Батца и других немцев. Всех Генрихов (в родном произношении Heinrich) сибиряки Андреями звали.
В Сибирь и Казахстан немцы не по своей воле попали. 28 августа 1941 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации республики поволжских немцев — АССРНП — и их переселении. Какая от них угроза исходила, не о том речь, только оказались хозяева основательно крепкой республики в гиблых краях. Первой партии переселенцев, в которой оказались Батцы, разрешали взять с собой имущество аж до двух-трёх тонн. Фаллеров же увозили только с тем, что есть на себе да в руках нести могли. До сих пор в памяти картины неубранных полей и мёртвых коров, обожравшихся зерна, за Энгельсом. Вагоны, где не то что лечь, а и сесть негде было, непонятно долгие перегоны от станции к станции, умершие в страстотерпской дороге.
Это в сорок первом, а ещё до сего дня иной раз вспоминается, как в начале тридцатых в городе грузили на телеги трупы умерших от голода, валяющиеся на улицах. В другом же плане детство было вполне безоблачным. Бегал Иван с ребятишками, учился в школе, помогал по дому. Дед с отцом ещё до революции занимались извозом, далеко не частным — государственным делом, хозяйствовали крепко. Со своими лошадьми вступили и в артель «Свой труд», потом в колхоз. Иван Иваныч показывает фотографию отца с пышными казацкими усами. «А они и были казаками», — подтверждает собеседник. Так бы и жили — не тужили, не случись война и ссылка.
Куда везут, никто из Фаллеров и их попутчиков не знал. Очутились в Минусинском районе, на реке Тубе близ Курагина, но и это не конец пути. Весной 1942 года оказались в туруханских краях, где Сталин ссылку героическую отбывал, а местом жительства определили Костино. Деревня большая по северным меркам, с сельским Советом, а работать негде. Впрочем, главное занятие было ясным. Стране нужна была пушнина — мягкое золото, значит, надо было осваивать охоту на соболя, белку, зайца, песца и другого зверя. Какой таёжный охотник из 14-летнего волжского степняка получится, всевышний не знал. Зато знал потомственный следопыт и удивительный стрелок Михей Александрович Чалкин из местного северного народа кето, к которому прикрепили Ивана. Не было у наставника в тайге, на озёрах и речках никаких секретов, за успехи в добыче пушнины он даже орденом Ленина был награждён. К слову сказать, и умер охотник в лодке. В недавнее время Фаллеру довелось читать о нём в газете «Аргументы и факты» — «АиФ на Енисее». Рядом с таким учителем грешно было не стать мастером-добытчиком. Иван Иваныч и стал таким, до 1962 года был профессиональным охотником. А поначалу ни петлю поставить, ни патрон толком зарядить, ни лыжи смастерить... Всему своё время, свой опыт нужен. А ещё желание и умение учиться. Будь то охота с рыбалкой или нефтеразведка, в которой Иван Иванычу тоже довелось поработать.
На вопрос об отношении местного люда к ссыльным, да ещё и «фрицам» — врагам, ответ был прост и краток, мол, большей частью к ним относились с пониманием беды, в которую те попали. Разве что один из десятка комендантов на ор и мат изводился. А по большому счёту дружно жили и все силы отдавали для фронта — для победы. Фаллеру не до литературных формулировок, за спиной пять довоенных классов, а Генрих Батц в книге воспоминаний «1418 и ещё один день» написал прямо: «Сибиряки — это замечательные труженики, простые и добрые, отзывчивые люди. Для них не существуют ни национальные, ни религиозные, ни имущественные разграничения. Ни у кого я не наблюдал зависти к чему бы то ни было. Они, как гостеприимные хозяева, принимают гостей и приглашают оставаться навсегда: «Земли хватает, работы — не занимать».

Туимский причал

В 1963 году судьба определила ещё одно место жительства, теперь уже по желанию. В детские поволжские края, в тот же Энгельс, съездить не довелось, да и что там делать, близких или родных днём с огнём не сыщешь, а к Сибири привык — вот уж родина так родина. И Иван Иваныч полвека живёт в Туиме. До пенсии был плотником в ЖКХ, чуть не со всеми жителями посёлка перезнакомился, со многими подружился. По району покатался в шефских командировках от рудоуправления. Из урочища Ключи в Ширинском зерносовхозе два дома и пекарню перевозили на ферму у озера Белё. В Будённом, то бишь Соленоозёрном, с местными немцами приходилось общаться. Да мало ли встреч с хорошими людьми за долгие 86 лет было. «Твою маму хорошо помню, — говорит, — она ведь тоже в ЖКХ работала, потом председателем поссовета была — отзывчивая женщина». Было и такое, спасибо за добрые слова.
Совсем пацанёнком мне нравилось бегать в котельную, кататься на вагонетках и есть печённую в котлах картошку. Непостижимые времена были, из кочегаров в поссовет определяли. Ну, это к слову. А дядю Ваню и сегодня очень часто навещают супруги Фуртасы, Виктор и Галина, поговорить или по дому помочь. Сам он не забывает зайти к соседу Павлу Наумовичу Любчуку, приболевшему фронтовику (к сожалению, уже похоронили солдата...). Друзей-знакомых в посёлке пруд пруди, без них по-доброму не жить. Ребята из школы приходили, зазвали в созданный музей, просили воспоминаниями поделиться.
В большом доме он один. Ушла в мир иной жена, злой рок увёл в молодых ещё летах дочь Надю и сына Володю, им бы жить да жить, отца радовать. Не случилось. Внуки-правнуки в Шира и Абакане, не каждый день встречаешься. Иван Иваныч смотрит новости по телевизору, читает книги и до последней информации газеты. Иной раз пересматривает альбомы, бережно поглаживая фотографии. Удивился и разволновался, взяв в руки подаренные мной свадебные снимки Володи. Откуда они появились в редакционном архиве «Ширинского вестника», трудно предположить, но сохранились. Теперь вот в семью вернулись. Так тому и быть.