«Гребешок — понятный потребителю продукт, устрица — на любителя»

На 120 гектарах акватории и нескольких гектарах побережья в бухте Витязь развивает марикультурную ферму по выращиванию гребешка и трепанга москвич, уроженец Минска и воспитанник американского девелопмента. И теперь Василий Гребенников радуется свежим ветрам, катается на кайте и реализует премиальную продукцию по российским заведениям общепита.

— Василий Русланович, как вам пригодился опыт работы в московском девелопменте в Приморском крае?

— Всегда запускал одинаковые, по сути, процессы в разных местах. При реализации любого проекта, неважно офисное здание в столице, месторождение в Сибири, ферма в Приморье, плюс-минус все одинаково. Я глобально рассматривал, что в Приморье интересно делать. В крае хорошие условия для выращивания морепродуктов, средние широты. Отсюда и отталкивался.

Да, долго проработал в дочерней структуре American International Group, в то время это была крупнейшая страховая компания в мире. Она инвестировала в недвижимость по всему миру. В Россию компания пришла в 2003–2004 гг., в это время у нас был экономический бум и период высоких цен на нефть. Занималась офисными, складскими и торговыми помещениями.

Мы подбирали земельные участки, разрабатывали сценарии наилучшего использования, делали проекты, нанимали подрядчиков. Рынок коммерческой недвижимости в Москве только формировался, AIG/Lincoln выступала в авангарде данного движения. Мы одними из первых в России получили проектное финансирование, которое было обеспечено только самим проектом, без залога. Привлекали заемное финансирование в одном из австрийских банков под меньшие проценты и более долгие сроки.

Построили такие объекты, как «Белая площадь» и «Белые сады». На тот момент эти объекты были признаны лучшими офисными зданиями Москвы. Проекты оказались весьма прибыльными. Допустим, общие вложения составили около 350 млн долларов, из которых 80% заемных средств, а продали мы недвижимости на миллиард долларов.

— Как супруга, дети восприняли переезд из столицы России в столицу Дальнего Востока? Не протестовали?

— До Владивостока у меня был проект на газовом месторождении в 250 км к северу от Иркутска, жили с супругой и маленькой дочкой в обычной деревне. Потом был период на Байкале: место уникальное, но жена была не рада. Когда через некоторое время я предложил: «Поедем во Владивосток», восприняла это позитивно, сомнений не было. В Москве было уже «все хорошо», все стабилизировалось, не было динамики развития. Хотели куда-то уехать, жить у моря. Старшей дочке было два года, уже в Приморье родилась младшая.

— Как развивалось ваше предприятие в Приморье?

— Приобретение рыбоводных участков осуществляется через аукцион, где торгуется право заключения договоров на пользование на 25 лет. То есть в 2019 г. я получил право на использование акватории сроком до 2044 г. С другой стороны, у меня есть обязательства по минимальному изъятию продукции с определенной акватории. Растет он постепенно до определенного нормативного значения. Гребешок до товарного веса подрастает три года, трепанг — 4–5 лет. Мы приближаемся к тем объемам, которые заложены в договоре.

— Но проект развивался не совсем по плану?

— Первоначально подготовили бизнес-план, просчитали финансовую модель, закупили снасти и все установили. Первый урожай ожидался в 2021 г. Подразумевалось после его реализации закрытие части инвестиций и получение средств для дальнейшего развития. В сентябре 2020 г. пришел тайфун «Майсак», который разнес 90% моего огорода. Волна поднималась на 8 метров. Такой тайфун, по статистике, приходит раз в 75 лет. В общем, вложил на тот момент около 60 млн рублей, а после тайфуна пришлось поднимать бизнес почти что с нуля.

— Большая проблема у сельхозпроизводителей — слабые возможности застраховать потерю урожая на адекватный размер возмещения в результате стихийного бедствия. У марикультурных компаний они и вовсе отсутствуют?

— Это так. Когда я начал заниматься марикультурой, классическая схема управления виделась в диверсификации бизнеса, страховании рисков. На практике страховые компании готовы застраховать оборудование, снасти, лодки, пока они находятся на берегу. Как только я помещаю свои активы в море, СК такие риски не принимает.

Но это еще не все. Образуется замкнутый круг с кредитованием. Приходишь в банк, говоришь: у меня в море 100 тонн гребешка. В ответ: хорошо, застрахуйте урожай, и под данный залог мы готовы выделить кредит. Но страховщики отказывают, а банк незастрахованный залог не принимает.

Пока что финансирование марикультурных проектов осуществляется, к сожалению, за счет собственных средств либо за кредиты, которые обеспечены другими залогами.

— Оцените ситуацию с административными барьерами в Приморском крае. Насколько здесь сильна бюрократия?

— Все решаемо, нужно отрабатывать эти вопросы. Но вот юристы — отдельная для нас статья расходов. После «Майсака» и «обнуления» инвестиций у меня не было средств на службу безопасности и юристов. Приходилось все делать самому. В Москве все строже, больше порядка, четче.

Раньше многое решалось в Зарубинском городском поселении. Если требовалось, они обращались в районный центр, в Славянку, а оттуда шло сообщение с Владивостоком, на краевом уровне. Пару лет назад поселения при новой административной реформе слили в единый Хасанский муниципальный округ. В Славянке работы прибавилось, а дополнительного штата нет. Физически люди загружены, зачастую не хватает исполнительного ресурса. Хотя глава округа, его подчиненные всегда стараются оказать помощь, высока загруженность.

Больной для марикультурных компаний момент — государственная экологическая экспертиза мариводных участков. Огромные деньги надо заплатить, миллионы. Притом занимается экспертизой некий черноморский институт. У тамошних ученых нет никакого понимания о процессах, происходящих в Японском море. Из-за чего у мареводов возникают проблемы, а фактическая ценность такой экспертизы сомнительна: указанные средства я мог бы направлять на развитие производства и заплатить больше налогов.

Государство продает право на заключение договора на использование рыбоводного участка. Но если его сформировали и выставили на аукцион, значит, такую деятельность можно там осуществлять? Меня же заставляют затем доказывать, что я могу там фактически заниматься марикультурой. Явный законодательный брак, неправильное решение. Приходится работать в таких рамках, какие они есть.

— Почему вы решили заняться попутно развитием индустрии гостеприимства?

— Первоначально мы принимали гостей на производстве, показывали, как оно работает. Многие говорили, что неплохо было бы у нас остановиться. В прошлом году построили гостевые дома. Государство поддержало нас по программе строительства модульных отелей и в создании средств размещения, субсидировало часть затрат. У нас, по сути, проект по развитию агротуризма, ферма-отель. Кстати, в свое время нас включили в концепцию развития туристического кластера «Земля леопарда».

— Получается диверсификация бизнеса?

— С одной стороны, у нас наблюдается диверсификация. С другой — два бизнеса дополняют друг друга. Ферма — магнит для наших туристов. Летом гостевые дома будут заняты в любом случае. Но приезжают к нам круглый год. В Приморье не так много круглогодичных объектов. В бухте Витязь свой микроклимат, бухта не замерзает, зимой градусов на 5 теплее, чем во Владивостоке.

Но «не в сезон» меньше людей, хорошо для любителей отдохнуть в одиночестве. Кроме того, зимой гребешок и трепанг — самые вкусные. В январе у гребешка образуются гонады, это вообще премиальный продукт.

Если отойти от клише, что надо приезжать в край на отдых, когда температура воды 25 градусов, с июля по сентябрь, на самом деле достаточно комфортно с апреля по ноябрь. В 2015 г. я впервые приехал во Владивосток. Ноябрь, в Москве два месяца нет уже солнца, под ногами каша из снега с реагентами. У вас — солнечно, сухо, люди на улицах улыбаются. Уникальное впечатление было для меня. Почти сразу переехали сюда всей семьей.

— Вы разводите дальневосточного гребешка, немного трепанга, а вот устрица почему-то не пошла. Отчего так?

— В России 99% устрицы на рынке — дикая. Она не дает стабильности качества. Неясна ситуация с наполнением ракушки, непонятно, где выловили. Может быть, в Амурском заливе, куда идут стоки с Владивостока, Артема? Устрицы фильтруют морскую воду и накапливают в себе все, что в ней содержится. Фермерскую устрицу постоянно перебирают, отбивают у нее створки. Она сортируется, получается продукт стабильного размера и качества. Возраст 2–3 года, размер не больше 100 граммов, тонкая створка, хорошее наполнение. Такой устрицы в России практически нет.

В общем, выбор состоит в дикой продукции непонятного качества и дорогой импортной устрицы. Кому что больше нравится. Скажем так, гребешок — понятный потребителю продукт, заходит всем, устрица — на любителя.

Когда я начал реализовывать гребешка рестораторам во Владивостоке, они меня не очень принимали. «Мелкий, клиенты не поймут». Однако у любого животного, чем оно моложе, тем лучше вкус, текстура. Мантия не грубая, съедобная у молодого гребешка.

— Насколько конкурентный сегодня данный рынок?

— У меня узкая ниша — живой гребешок, его я отправляю по крупным городам страны на самолетах. Логистические компании, через которые идет продукция, неплохо развиты в Приморском крае. Моя задача — довезти гребешка живым до аэропорта. Важно соблюсти все требования от изъятия в море до упаковки и доставки в аэропорт. Качество продукции зависит от бухты, где она выращивается, доставки, передержки, от соблюдения санитарных требований. Ошибка на каждом этапе может привести к тому, что потребитель получит мертвую продукцию.

Исторически Приморье ориентировалось на Китай: большие объемы по небольшой цене. У нас премиальная продукция. Объем продаж ограничен не объемом спроса, а тем количеством моллюска, который я способен производить. На всю продукцию есть лист ожидания. Приморского гребешка мало на рынке, это экзотика, он очень конкурентоспособен. Устриц больше, их много продвигали на западе России ирландские, французские производители. С ней в принципе проще работать.

— Ваше хобби, судя по публикациям в СМИ, кайтсёрфинг (катание на доске за счет силы тяги воздушного змея. — Прим. ред.). Необычное для прожившего много лет в Москве увлечение?

— Из-за кайта я во Владивосток и приехал на самом деле. Здесь лучшая в мире ветровая статистика. Во Вьетнаме, допустим, дуют нужные ветра с декабря по начало февраля.

Во Владивостоке, начиная с апреля по середину июля, дуют бризы, ветра, образующиеся за счет разницы температуры моря и суши. В Тавричанке, на мысе Черепахи, господствуют в это время юго-западные, южные, юго-восточные ветра. В июле и августе статистика похуже, но регулярно заходят циклоны — сначала в Амурский, потом в Уссурийский заливы. Тоже можно кататься.

Конец августа — начало сентября сильные циклоны, можно выезжать на Ахлестышева. Волна, сильный ветер, интересно там. В сентябре-октябре начинаются северные ветра — добро пожаловать на Кунгасный. В нашей бухте Витязь похуже с ветрами, она прикрыта с севера сопками, но тоже удается периодически покататься.

Когда я приехал во Владивосток, для меня было новой реальностью, что можно серфить прямо там, где живешь. В бытность в Москве ездил постоянно кататься в Египет, на Должанскую косу в Краснодарский край. Смотришь прогноз, ожидаешь термических ветров. В Приморском крае, в общем, можно ничего не ждать. Практически всегда есть места, где реально круто покататься. Выбираешь по сводке погоды и отправляешься туда.