Bloomberg, США
Леонид Бершидский
Оцените русский юмор.
Официальная должность Сергея Лаврова — министр иностранных дел Российской Федерации, но его визит в Вашингтон в среду запомнится отнюдь не каким-то дипломатическим прорывом, а лишь нескрываемой и резкой иронией Лаврова и его умением провоцировать противников. Его манеру говорить, отражающую стиль речи его начальника Владимира Путина, часто подвергают критике как не подходящую для дипломата. Но я бы сказал, что Лавров точно знает, что делает, и что главное здесь — способ выражения идеи.
В Вашингтоне Лавров изобразил удивление, отвечая американской журналистке, спросившей его об увольнении во вторник директора ФБР Джеймса Коми (James Comey): «Его уволили? Вы шутите! Вы шутите!». Российский МИД не без злорадства выложил этот видеоролик в Twitter.
Кроме того, он в нарушение протокола привел на встречу с президентом Дональдом Трампом фотокорреспондента государственного информационного агентства ТАСС в качестве своего официального фотографа. ТАСС сразу же опубликовал фотографии Трампа, лучезарно улыбающегося своим российским гостям — Лаврову и послу Сергею Кисляку — которые явно довольны оказанным им приемом. Учитывая, что представителей американских СМИ на встречу не пустили, эти источающие радость фотографии из российского пропагандистского источника вызвали возмущение.
В высказываниях Лаврова всегда ощущается сарказм, провокация и желание вывести собеседников из себя. Он постоянно поражает западных собеседников грубыми или оскорбительными репликами.
На недавнем заседании министров стран Североатлантического альянса госсекретарь США Рекс Тиллерсон язвительно отметил: «Танцевать танго с Лавровым нельзя, поскольку ему этот танец танцевать не позволено». Он имел в виду то, что политику в России определяет президент Владимир Путин, и Лавров не уполномочен заключать соглашения. На что российский министр иностранных дел ответил: «Мне… мама запрещала с мальчиками танцевать».
В этом стиль Лаврова созвучен стилю его начальника. В 2006 году Путин, как известно, попросил премьер-министра Израиля Эхуда Ольмерта (Ehud Olmert) передать привет тогдашнему президенту Моше Кацаву (Moshe Katsav), которого обвинили в изнасиловании и сексуальных домогательствах в отношении женщин: «Передавайте привет своему президенту! Оказался очень мощный мужик! Десять женщин изнасиловал! Я никогда не ожидал от него! Он нас всех удивил! Мы все ему завидуем!» Кремлю, который тогда в своих высказываниях был более щепетильным, пришлось объяснять, что Путин ни в коем случае не одобряет насилие, что его слова были шуткой, перевести которую довольно трудно.
Грубые шутки Путина часто списывают со счетов, объясняя их тем, что он провел детство на улицах Санкт-Петербурга. И его манеры отточены не больше, чем это было необходимо для офицера разведки, служившего в бывшей ГДР. Лавров же является высокопрофессиональным дипломатом. Он знает протокол, говорит на трех языках, не считая русского, и в том, что касается его вкусов и интересов, является человеком утонченным. Даже его стихи (хотя гениальными их не назовешь) написаны довольно мастерски и не вызывают такого чувства досады и неловкости, как поэтические потуги многих других российских чиновников.
Лавров прекрасно знает, как его высказывания звучат для западного уха. Он также понимает, что в англоязычном мире — и особенно в США — сарказм и насмешки часто считаются проявлением непрофессионализма и воспринимаются как признак невоспитанности. И, тем не менее, он продолжает говорить то, за что любого западного дипломата уволили бы, разыгрывать язвительные комедии и выдавать грубые шутки на уровне студента.
Своей манерой поведения он дает понять, что россияне по чужим правилам не играют. Но он не кичится размерами России и ее ядерным арсеналом — это, скорее, провокация, вызов.
Путинская Россия вступила в союз с западными популистскими силами, позиция которых — противодействие политкорректности и сопутствующей ей постоянной самоцензуре — весьма импонирует избирателям. Во время прошлогодней предвыборной кампании в США мне много раз говорили, что склонность Трампа к употреблению нецензурных выражений является его самым привлекательным качеством. То же самое говорят голландцы о Герте Вилдерсе (Geert Wilders), а французы — о Марин Ле Пен (Marine Le Pen). Свобода говорить все, что хочешь, не задумываясь о том, что эти высказывания могут быть истолкованы абсолютно по-разному (как женоненавистнические, расистские, гомофобные или оскорбительные), является, по мнению многих избирателей, дополнительным преимуществом.
Россияне после развала СССР пользуются своей свободой и говорят все, что угодно, выражаются с насмешкой и сарказмом, используя грубый и неформальный язык, действуя вызывающе, и тем самым излучают уверенность в себе. Нецензурная брань на рабочем месте, отсутствие уважения к приличиям и требованиям протокола, отсутствие лингвистических и идеологических рамок — именно этого добилось общество, только что сбросившее с себя коммунистическую смирительную рубашку.
Майкл Горэм (Michael Gorham) в своей книге «После новояза. Культура языка и политика в России от Горбачева до Путина» (‘After Newspeak: Language Culture and Politics in Russia from Gorbachev to Putin', 2014) пишет: «Одной из очевидных причин постсоветской сдержанности в отношении западных понятий политкорректности является то, что советская эпоха выступала в качестве государственной формы политкорректности, которая была и повсеместной, и гипертрофированной. Широко известный шаблонный деревянный язык официальных речей, документов и газет предполагал такую степень доминирования, что в горбачевскую эпоху протестов против этой системы он стал символом всего плохого в этой системе».
В последние годы в России наблюдаются негативные последствия этой неограниченной свободы. Приход западной корпоративной культуры и восхищение многих представителей интеллигенции принятым на Западе более благопристойным, отредактированным дискурсом — это одна «линия нападения». С противоположной стороны действуют русские православные консерваторы. Строгие законы способствуют искоренению из языка кино и театра сквернословия и богохульства, которые прежде были широко распространены. Говорить на темы религии стало опасно. Общественный дискурс стал более спокойным и сдержанным.
Лаврову доставляет удовольствие выставлять Россию неполиткорректной — российское посольство в Великобритании выложило в Twitter фото делающего селфи Дарта Вейдера с язвительной подписью с призывом переходить на «темную сторону»: «Переходи на нашу сторону — в день „Звездных войн" подпишись на нас в Twitter на #StarWarsDay». И это действует. Западные дипломаты под влиянием троллинга на официальных российских сайтах начали отвечать тем же.
В России зарождаются новые виды политкорректности — и в пропутинском лагере, и среди тех, кто выступает против него. Хотя, как говорится, на экспорт Лавров все еще может предложить российскую постсоветскую непосредственность и пренебрежение к правилам. Какой еще министр иностранных дел разрешил бы прокручивать на автоответчике на горячей линии своего министерства текст на английском языке, в котором позвонившего просят нажать «3» для вмешательства в выборы? А вот Лавров может. Это его метод продвижения России. Так он всем внушает, что она является более свободной страной, чем ее западные противники.
На мой взгляд, большая проблема с Лавровым состоит не в том, что он эксцентричен и склонен выходить за рамки приличия — в духе ранней постсоветской эпохи. Проблема заключается в том, что такая демонстрация внутренней свободы лицемерна и цинична. За этим фасадом скрывается политика лжи и жестокости. И зная это, трудно наслаждаться чувством юмора Лаврова.
PS. Леня, а вы и не должны наслаждаться. Это не салонный юмор!
Оружия
любимейшего
род,
готовая
рвануться в гике,
застыла
кавалерия острот,
поднявши рифм
отточенные пики.
Владимир Маяковский
