Я с нетерпением и надеждой раскрыл книгу «Второй фронт», что недавно вышла в издательстве «Центрполиграф». Как же! Ведь её написал воспитанник МГИМО Валентин Фалин, бывший секретарь ЦК КПСС, заведующий международным отделом ЦК, наш Чрезвычайный и Полномочный посол в ФРГ, где потом лет десять прожил. Уж он-то, как я был уверен, доподлинно и обстоятельно знает всё, о чём пишет, и, как говорится, по определению своих должностей несомненный советский патриот. В своё время он получил три ордена Трудового Красного знамени, орден Октябрьской революции, Дружбы народов… Я привык уважать советские награды. Есть у него и благодарность президента. К тому же «Литературная газета», которой я тоже хочу верить, на первой полосе под рубрикой «Книга недели» расхвалила и автора, и его сочинение: «Интеллектуал, доктор исторических наук, лично знакомый ссильными мира сего, он столь информирован и образован, что по праву считается одним из крупнейших экспертов в области международной политики». Да, когда-то готовил бумаги ещё для Сталина, составлял речи Хрущёва. Как против всего этого устоять? Я прочитал книгу до конца… И что же? Я закрыл её в тяжком раздумье: что есть ныне интеллектуал? За что при Горбачёве давали большие ордена? Наконец, всегда ли секретарь ЦК– патриот?
Как литератора меня прежде всего озадачил язык интеллектуала. Пишет, например: «они хватаются за спасительные соломинки»… Но хватание за соломинки ещё ни одному утопающему не помогло спастись. В известной поговорке она, соломинка, – символ именно безнадежности положения. «Профессор Буркхардт пронёс через всю жизнь неприязнь не к Советскому Союзу, а именно к России, к россиянам» (с.23). А Советский Союз был ему мил и дорог? «Внешняя политика поднималась над идеологиями, что могло настроить Москву отстранённей(!) воспринимать оголтелый нацистский антикоммунизм на фоне инсинуаций германских правителей в адрес Франции, шедшей за главного врага» (с.36). Умри, Денис! О чём тут?.. А это уж совсем недопустимо в научном историческом труде доктора наук: «президент Рейган лягнул президента Рузвельта»(с.34), который, между прочим, был уже в том состоянии, когда лягнуть в ответ нет возможности.
Впрочем, язык в данном случае – дело второстепенное, терпимое. Хуже то, что в книге немало сомнительных и даже явно неверных суждений, оценок, фактов, цифр, в большинстве своём уже давным-давно замусоленных нашими либералами и опровергнутых документами. Допустим, несущественно и нам не шибко интересно, тем паче без доказательств, что «М.М.Литвинову не нравился Г.В.Чичерин», а сам Литвинов «был склонен к интриганству и не был в чести у В.М.Молотова и ещё меньше – у А.А.Громыко», который к тому же «не благоволил И.М.Майскому» (с.12). Какое нам до этого дело? Мы знаем, что многие не благоволят многим. А повлияли эти личные отношения и характеры на нашу дипломатию? Автор молчит. Тогда зачем нам эти сведения, неизвестно, откуда взятые?
Но есть другие вопросы, действительно важные, серьёзные, существенные. И что в таких случаях? Например, «Литературная газета», с одной стороны, уверяет, что, как, мол, говорится в книге, «Сталин читал американские и английские документы раньше, чем они попадали на стол руководителей США и Англии». Да, это написано на обложке книги, то есть подано так, словно это было постоянно. С другой стороны, ЛГ пишет: «Какие-то суждения Валентина Михайловича могут показаться спорными, но, безусловно, они не относятся к разряду голословных, они подтверждаются фактами». Да, мы знаем, что наша разведка работала великолепно, однако тут, в таком важном и интересном вопросе – ни одного обещанного факта!
Но прежде надо заметить, что автор говорит, конечно, о некоторых негодяйствах Запада во Второй мировой войне и после неё, но уверяет, что и мы, советские, тоже были хороши хотя бы в обращении с документами и архивами: «Пустым и недостойным занятием было бы прихорашивать советскую, а также нынешнюю российскую практику обращения с архивными материалами – собственными и трофейными… Советский Союз старался и невинность соблюсти, и капитал приобрести. А это предполагало сокрытие и препарирование правды, усечение всего негабаритного и обоюдоострого, создание тенденциозных композиций. Как и в других странах, в СССР документы перед публикацией часто подвергались «стилистической правке» и купюрам» (с.11). Допустим, бывало, но если часто, то привёл бы два-три примерчика. Опять – ни единого! Он уверен, что секретарю ЦК, желающему капитал приобрести, все должны верить на слово. Но всё-таки, если о важном и существенном… Разве мы скрыли правду о наших поражениях 1941 и 1942 годов? Разве препарировали речи и приказы Гитлера, напичкав их людоедскими идеями? Разве произвели усечение «негабаритной» правды о наших потерях? О чём речь, сударь? Что вы игру в жмурки-то затеяли?
А если взять другую сторону войны? Какие наши «тенденциозные композиции» можно поставить в один ряд с цинично-назидательной атомной бомбёжкой Хиросимы и Нагасаки, с уничтожением Дрездена, с разрушением Гамбурга? Что англо-американцы могут поставить в один ряд хотя бы со спасением Красной Армией Кракова?
Однако если следовать хронологии, то надо начать с Гражданской войны. Автор уверяет, что это 16 миллионов погибших (с.21). Откуда взял? Разумеется, неизвестно. Вся Красная Армия не превышала 5,5 миллионов бойцов. Человек просто не понимает, что такое 16 миллионов. Да, война была жестокая, но все-таки её потери в два раза меньше – около 8 миллионов. Причём боевые потери Красной Армии – один миллион, остальные семь – жертвы голода, болезней и террора белогвардейцев совокупно с их иностранными хозяевами (Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М. 1983, с.14).
Продолжая показывать, сколь мрачна была Советская эпоха, интеллектуал вытащил замшелую байку о 35 тысячах советских офицеров, репрессированных-де перед войной (с.118). Последний раз скулёж на эту тему мы слышали от кого-то из юных обитателей питомника Жириновского. Ну, что с него взять! Но этот-то – Чрезвычайный и Полномочный, а ныне – почтенный старец. А туда же! Господи, да ведь эту байку мурыжил ещё Троцкий, тоже интеллектуал, в статье под сладостным для него заглавием «Капитуляция Сталина»: «Сталин истребил, расстрелял, сослал около 30 тысяч офицеров». Это было написано ещё в марте 1939 года! Восемьдесят лет тому назад. Через пятьдесят лет её подхватил генерал и дважды доктор наук Д.Волкогонов, сразу после этого почивший в бозе и забытый. У него двадцать лет назад эту дохлятину украл Э.Радзинский... И тогда же была показана её полоумная лживость. Хотите, господин Фалин, я пошлю вам наложенным платежом хотя бы журнал «Молодая гвардия» №9 за 1989 год? Там статья полковника В.Бородина, написанная на основе «Отчёта о работе Управления по начальствующему составу РККА за 1939 год», представленного начальником главного управления кадров Наркомата обороны генерал-лейтенантом Е.А.Щаденко 5 мая 1940 года Сталину, Молотову, Ворошилову и Берии. Из статьи вы узнаете, что 36898 офицеров были не репрессированы, а уволены из армии. Вы понимаете разницу между этими словами и понятиями? А причины увольнения были самые разные, отнюдь не только политические, но и возраст, состояние здоровья, дисциплинарные проступки, моральная неустойчивость, пьянство... Представьте себе, и при социализме были пьяницы, и даже в армии. Не знали? До ЦК при Горбачёве такие сведения не доходили? Так вот, это была необходимая чистка армии.
Однако, как докладывал Щаденко, при увольнении были и несправедливости, и ошибки. Большинство уволенных подали жалобы, а тысяч 5-7, сочтя увольнение справедливым, как говорится, и не рыпались. Для разбора жалоб была создана специальная Комиссия, и 13 тысяч были возвращены в армию, причём большинство из них — 10700 — те, кого первоначально уволили по политическим мотивам. Арестовали же около 8 тысяч, среди которых могли быть и будущие власовы, волкогоновы, жириновские. Да, это была чистка армии. И снова повторяю: из 36898 военнослужащих арестовали, а не расстреляли около 8 тысяч, далее предстоял разбор их дел. Эти сведения были опубликованы в книге «Военные кадры СССР в Великой Отечественной войне» ещё в 1963 году. Где вы тогда были – в МИДе или уже в ЦК?
Развивая и конкретизируя столь желанную тему, Фалин пишет по поводу боёв у озера Хасан, что там царила «полнейшая неразбериха, отсутствие у офицеров элементарных навыков вождения подразделений больше роты или батальона. И это не удивительно, ибо (вследствие расстрела 35 тысяч, да?) полками и дивизиями командовали вчерашние старшие лейтенанты и капитаны, сплошь и рядом без среднего школьного образования» (с.119). И эти бои заодно с боями у Халхин-Гола историк-секретарь называет нашей «победой» в кавычках (с118). И японцы у него тоже «нарушители» границы в кавычках. Да как же так, секретарь? Ведь в обоих случаях, хоть и немалой ценой, но японцы были разбиты и выброшены с захваченной ими территории Монголии. Если это не победа, то что же? А что касается лейтенантов и капитанов во главе полков и дивизий, то ведь за тридцать лет никто не назвал ни одного лейтенанта во главе полка ни одного капитана во главе дивизии. Не назовете ли вы? Хоть бы вспомнили, что ли, изГражданский войны Аркадия Гайдара, который, по слухам, в четырнадцать лет полком командовал, но, кажется, только в то время, пока командир полка в бане парился.
О, эта либеральная побасенка в разных вариантах нам тоже давно знакома, причём о гораздо более важном и несравненном – осамой Великой Отечественной войне: у нас, мол, всёиз рук вон плохо, безобразно, бездарно, а у немцев всё замечательно, великолепно, распрекрасно. И Фалин в таком именно духе: «Немецких солдат отличал более высокий уровень общей, технической и специальной грамотности (с.236). Что, сам видел?.. А в итоге совершенно непонятно, почему всесторонне грамотные немцы подписали безоговорочную капитуляцию. С этой побасенкой особенно поднаторел Даниил Гранин, недавно удостоенный очередной премии Министерства обороны. Он твердил: по всем данным, войну мы должны были проиграть. По всем! По каким – по экономическим? по военно-техническим? Молчит. Иль мало нас? Иль русского вождя уже бессильно слово? Иль русский от побед отвык? Молчит… А за премией из Ленинграда в Москву в 98 лет приехал?
Обратившись к временам более близким, чем Хасан и Халхин-Гол, Фалин пишет, что граница с Финляндией на Карельском перешейке находилась «в неполных 30 километрах от Ленинграда» (с.165) (в действительности – в 32-х.). И хотя напоминает, что мы предлагали финнам в обмен территорию в два раза больше Карельского перешейка, да ещё богатую природными ресурсами, а они отвергли наши предложения, однако бросает камень в наш огород: этот отказ «Сталин использовал как предлог для военной операции против Финляндии» (там же). Предлог… Да у нас после отказа финнов от наших предложений другого выхода не оставалось. В условиях бушевавшей в Европе войны и, зная о большом интересе к Финляндии не только Германии (туда приезжал Геринг), но также французов и англичан, приготовивших 40-тысячный корпус на помощь финнам и планировавших бомбёжку нефтепромыслов в Баку, - в этих условиях мы обязаны были по мере возможности обезопасить вторую столицу страны. Можно представить, в каком положении оказался бы Ленинград в первые же дни немецко-финской агрессии в 1941 году! Например, никакая эвакуация сотен тысяч жителей была бы наверняка невозможна.
А общая оценка Фалиным нашей войны с Финляндией, как не трудно было предвидеть, глумливо-издевательская: «Российское чудо-оружие «авось» отказало. Из лихой прогулки, призванной закрепить славу («славу», да?) Халхин-Гола, получился вселенский скандал» (с.216).
Да, вой был действительно вселенский, вроде нынешнего по поводу Крыма, но кто рассчитывал на прогулку, кто говорил о ней? И наше оружие вовсе не отказало: оно заставило финнов явиться в Москву и подписать мир под нашу диктовку. Красная Армия, хоть и с немалыми потерями, решила все задачи, поставленные перед ней: границу отодвинула, взяли Выборг, получили для военной базы полуостров Ханко и т.д. А ещё – виданное ли для победителя дело! – на севере мы предоставили финнам в аренду Петсамо с большими запасами никеля.
Но вот 22 июня 1941 года. «Момент истины»! (с.214). Советский Союз вовлечён во Вторую мировую войну. Фалин изображает это так: «Советский Союз залез в петлю» (с.217). То естьне был жертвой агрессии, а сам «залез» под бомбы и снаряды, сам «залез» под огонь немецких танков. Для него и после этого Вторая мировая – «символ империалистического расистского вырождения, злодейства, которому нет и не может быть оправдания» (с.14). Ведь это сказано обо всей мировой войне, обо всех её участниках. Значит, и о Великой Отечественной, и о Красной Армии, и о советском народе. И они, отражая гитлеровскую агрессию, освобождая свою землю, истребляя фашизм, будто бы творили злодейства. А на самом деле подлинный «момент истины» не 22 июня 41-го года, а 9 мая 45-го.
И продолжает: «История Второй мировой войны, не в последнюю очередь, - история ханжества, дезинформации и коварства» (с.222). Разумеется, без взаимной дезинформации ни одна война не обходится. Для кого это новость, кроме секретарей ЦК последнего набора? Но вот ханжество и коварство… В Перовой мировой они процветали и между союзниками. Разве не этим самым или чем-то ещё отвратительней было, например, требование Антанты в апреле 1916 года о присылке во Францию 45-тысячного русского корпуса? Что, в 50-миллионой стране и в соседней не менее населенной Англии не было своих солдат? И царь Николай, который был у Франции в долгу, как в шелку, послал…Подумайте только: немцы уже вытеснили наши войска из Польши, заняли почти всю российскую Прибалтику, подбирались к Риге, а в это время у царя находятся лишние войска, чтобы отправить их за море… Недавно по телевидению французы и какие-то наши лица умилялись по поводу сооружения памятника нашим дедам и прадедам,погибшим там, и никто словечка не сказал о подлинной сути этого события: шкурной со стороны Франции и рабски-угодливой со стороны царизма, плевавшего на свой народ. А во Второй мировой войне разве не великим ханжеством, не подлым коварством англичан и американцев были многократные обещания и трёхлетняя волынка с открытием Второго фронта? Не говоря уж о таких вещах, как сокрытие от нас немецкой шифровальной машины «Энигма», раздобытой англичанами.
Но как же мог заведующий Международным отделом умолчать здесь о нашем отношении к просьбам союзников? Вот в декабре 1944 года в связи с катастрофой в Арденнах, когда англо-американцы, высунув язык, драпали от немцев сто вёрст, Черчилль возопил: «Дядя Джо, помоги!». И Сталин помог: мы начали наступление раньше намеченного срока. Как это назвать? Честное выполнение союзнического долга. А в Ялте Стали дал слово: через три месяца после капитуляции Германии мы вступим в войну против Японии, и 9 августа, через три месяца день в день, мы перешли Амур. Вы об этом впервые слышите, Фалин?
А вот ещё суждение общего характера о Второй мировой войне, в том числе о Великой Отечественной: «Сумей Германия обтечь(?) Францию и умаслить Англию, до общеевропейской войны могло бы и не дойти. Нападение на Советский Союз не в счёт(!!!): нацисты выводили(!) его за рамки обычного международного права. Это – конфликт не между государствами, а столкновение двух несовместимых идеологий» (с.53).
И как рука поднялась написать «не в счёт»!… Конечно, идеологии были несовместимы, и фашисты хотели попутно уничтожить нашу идеологию, но не в этом суть. Главное, они жаждали захватить нашу землю, наши богатства, наши просторы –Lebensraum, о котором они мечтали веками. А для этого надо было истребить как можно больше жителей захваченной земли. Вот откуда эта чудовищная цифра – 27 миллионов жизней, которые немцы «вывели» за рамки международного права. Именно об этом сказал Сталин в обращении к народу 9 мая 1945 года: «Вековая борьба славянских народов за своё существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией». За существование! И ни слова об идеологии. В сущности, об этом ещё во время войны по-своему сказал Александр Твардовский: «Бой идёт не ради славы – ради жизни на земле».
А как представляется автору сам ход войны, её начало? Ну, во-первых, «санкция на директиву о приведении войск приграничных округов в боевую готовность была вырвана (!) у Сталина военными в 00.30 22 июня» (с.235). Скучно об этом спорить. Пусть лучше Фалин прочитает, что писал на сей счёт в своих воспоминаниях один из тех «военных», которые «вырывали» у Сталина санкцию, - маршал Жуков (с.233). И все-таки замечу: в 00.30 директива была не «вырвана», а уже передана во все пограничные военные округа, что, конечно, всё равно было поздно. Но зачем даже в таких-то вопросах ловчить!?
Удивительным образом представлен в книге первый день войны в небе: «было уничтожено 1811 советских самолётов при 35 сбитых и 100 повреждённых немецких, а к 30 июня – соответственно – 3143 и 669». Какая осведомлённость! Какая точность! Но откуда? Опять неизвестно! Скорей всего, кто-то из битых немцев нашептал. Но кто ж поверит на слово оратору, уже не раз схваченному за руку? Он смотрит на Великую Отечественную словно из окна редакции «Фёлькишер-Беобахтер» или ведомства на Унтер-ден-Линден.
У нас часто вспоминают, что в первый день войны мы потеряли 1200 самолётов. (Например, М.Н. Кожевников «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне». М.1977. С.37). Правильно: около 800 на аэродромах и около 400 в боях. Но при всей внезапности и массированности фашистского удара советские лётчики сумели совершить в этот страшный день около 6 тысяч боевых самолётовылетов, более десяти наших лётчиков в этот день таранили вражеские машины, а в итоге было сбито более 200 немецких самолётов, в которых за штурвалом сидели асы, имевшие ничем не заменимый уже двухлетний опыт войны (И.В.Тимохин «В небе войны», М., 1986, с.14).
А именно о первых днях войны в изданной ещё в 1957 году в ФРГ книге «Мировая война 1939-1945 годов» сами немцы признавалось: «Потери немецкой авиации не были такими незначительными, как думают некоторые. За первые 14 дней боёв было потеряно самолётов даже больше, чем в любой из последующих таких же отрезков времени. За две недели с 22 июня по 5 июля немецкие ВВС потеряли 807 самолётов всех типов, а за период с 6 по 19 июля – 477» (с. 472).
Что ж получается? Даже по немецким данным, за первый неполный месяц боёв немцы потеряли почти 1300 машин! В итоге таких действий нашей авиации и зенитчиков к 1 декабря 1941 года, то есть за пять с небольшим месяцев, парк самолётов сократился у немцев на Восточном фронте с 4980 машин до 2830, несмотря на пополнение с Запада, да ещё было у них 295 финских, 165 румынских, 70 итальянских и 50 венгерских самолётов. Но как бы то ни было, а потеряли они 2150 машин (то есть почти половину) и тысячи лётчиков. И ведь такая картина сложилась не только с авиацией, но и с другими родами войск. Так, в «Приложении» к воспоминаниям генерал-лейтенанта танковых войск Н.К. Попеля«В тяжкую пору» составитель книги В. Гончаров, основываясь на ряде исследований, пишет: «Самым тяжёлым для немцев были катастрофические потери танков... С июня по ноябрь 1941 года вермахт безвозвратно потерял 2326 танков (что больше трети всего парка) и около 800 бронемашин». Подтверждение этому можно найти в известном дневнике генерал-полковника Гальдера, начальника Генерального штаба сухопутных войск вермахта. Поинтересуйтесь, Фалин.
Но по его чрезвычайному разумению, дела наши были так плохи, что «по некоторым данным(?), в первые недели нашествия Сталин взвешивал возможность расширенного издания Брестского договора 1918 года. Он как будто(!) поручил Берии вступить в контакт с немецким послом Шуленбургом. Кое-какие(!) следы этого есть, доказательств пока не обнаружено» (с.395). Как не обнаружено? Господь с вами, секретарь! Есть доказательства, есть! Их дал в своих воспоминаниях «Разведка и Кремль» (М. 1994,1996) известный генерал Павел Судоплатов. Во время войны он был начальником Четвёртого (разведывательно-диверсионного) управления НКВД-НКГБ. Да, было дело, но фигурировал тут вовсе не Шуленбург, который, очевидно, уже укатил в Германию. Павел Анатольевич писал: не в первые недели, а «25 июля 1941 года Берия приказал мне связаться с нашим агентом Стаменовым, болгарским послом, который симпатизировал Советскому Союзу и сотрудничал с нами из чисто патриотических побуждений. Я должен был проинформировать его о слухах в дипломатических кругах Германии и СССР, что возможно мирное завершение войны на основе территориальных уступок». Они встретились в ресторане «Арагви». Имелось в виду, что Стаменов сообщит о разговоре царю Борису, а тот – немцам. Это было ничем иным, как «дезинформационной операцией, рассчитанной на то, чтобы выиграть время и усилить позиции немецких военных и дипломатических кругов, не оставлявших надежд на компромиссное завершение войны» (с.174). А ведь такие среди немцев имелись – от Геринга до Риббентропа, уверявших, что они были против войны.
Но Стаменов, уверенный в победе Советского Союза, как было установлено нашей разведкой, никому о разговоре с Судоплатовым не доложил. И Судоплатов повторяет: да, это было санкционировано Сталиным «с целью забросить дезинформацию противнику с целью выиграть время для концентрации сил и мобилизации резервов» (там же). Как сказано, это известно вот уже почти четверть века, а историк войны Фалин всё гадает на кофейной гуще: «как будто»… «по некоторым данным»… «есть кое-какие следы»...Между прочим, у меня два экземпляра воспоминаний Судоплатова. Могу поделиться, тов.Фалин. Дайте точный адресок. Вышлю.
Если после вопросов общего, государственного характера обратиться к конкретным личностям того времени, к их поступкам и судьбам, делам и манерам, то и тут секретарь не даёт читателю скучать. Так, читаем: «13 июня 41 года адмирал Н.Кузнецов попросил у Сталина разрешения отозвать советские суда из портов Германии. «Хозяин,- записал начальник секретариата Сталина А.Поскрёбышев,- выгнал его вон» (с.229).
Ещё хорошо, что не лягнул. Но, во-первых, Н.Г.Кузнецов был наркомом и главнокомандующим военно-морского флота, и, естественно, в его ведении находились только военные корабли, много ли их было тогда в портах Германии? А тут – речь о «советских судах» вообще. С какой стати? Во-вторых, А.Н.Поскрёбышев был тогда не начальником секретариата, а личным секретарём Сталина. В-третьих, где это он сделал такую запись? Неизвестно. В-четвёртых, если бы записал, то не назвал бы Сталина «хозяином», это словцо для пущей услады и ликования придумали Радзинский и компания. Ни в одних воспоминаниях никто так Сталина не называет. В-пятых, 13 июня, как свидетельствует журнал посещений кабинета Сталина, приёма у него не было, что дало основание тому же великому прозорливцу Радзинскому заявить, что в этот день Сталин во Львове пил на брудершафт с Гитлером.
Мороз продирает по коже, когда читаешь то, что взбрело на ум Фалину написать о Б.Ванникове, наркоме вооружения, потом – боеприпасов. Он был ошибочно или по ложному доносу злонамеренно арестован за несколько дней до войны – 7 июня. В июне же, пишет Фалин, когда началась война, «из камеры смертников на Лубянке он был доставлен в кабинет диктатора в Кремле». Что такое камера смертников, он не понимает, но пужает ею. В эту камеру можно угодить только после вынесения смертного приговора, а над Ванниковым никакого суда не было. И в кабинете Сталина он оказался не в июне, а 20 июля, и беседа продолжалась 45 минут, потом – 24 июля, когда беседа продолжалась час с четвертью. На другой день Ванников был освобождён.
А что пишет цековский прозорливец? Сталин потребовал от Ванникова тут же в приёмной составить план эвакуации на восток оборонных предприятий, что было, конечно, совершенно невозможно, и Сталин не мог не понимать это. Но автор уверяет, что Сталин рассчитывал этот план использовать, «и затем пустить Ванникова в расход» (с. 118), то бишь расстрелять. Фалину, видите ли, ведомы даже тайные помыслы и намерения Сталина.
Ну, был ли составлен план, неизвестно. Но мы достоверно знаем, что сразу после освобождения Ванников был назначен заместителем наркома вооружений, а потом – наркомом вооружений, наркомом боеприпасов. Столь же достоверно известно, что в 1942-м, в 1949-м годах, то есть при Сталине он получил две Звезды Героя социалистического труда, а в 1951-м и в 1953-м, опять же при жизни тирана, – Сталинские премии первой степени. В 1954 году получил и третью Звезду. Вот такой «расход». В отличие от многих других комических эпизодов в данном случае указан источник: «Эпизод с Б.Ванниковым сообщен автору И.Ильичевым». А кто это? Ведь тот, который тоже был секретарём ЦК и заведовал Отделом агитации и пропаганды, был вовсе не И., а Леонидом Фёдоровичем. Неужели Фалин просто ошибся с инициалом и имеет в виду всё-таки именно его? Какая жестокость по отношению к покойнику – свалить на него чушь собственного досужего изготовления!
В иных случаях очень желательно всё-таки знать источник. Например: «В Ялте диктатор представил Рузвельту и Черчиллю наркома внутренних дел Берию лапидарно и ясно: «Наш Гиммлер» (с.118). Увы, у этого тупого юмора есть одна закавыка: Берия на Ялтинской конференции не был. Интересно, а если бы на эту конференцию попал Фалин, как бы диктатор мог представить его –наш новый Троцкий? братан Горбачёва? старший брат Жириновского?
Много можно было бы ещё сказать интересного о сочинении секретаря ЦК, но, как читатель, вероятно, уже догадался, его главная идея, самая пламенная страсть –это ненависть к Сталину. Тут он, пожалуй, превосходит Радзинского, Федотова, Караганова, Медведева и подобных им, вместе взятых и даже перемноженных. В интернете я прочитал: «В его выступлении в июне 1986 года на совещании партийного руководства с руководителями средств массовой информации содержался призыв сказать наконец-то всю правду не только о личности Сталина, но и о системе, идеологии и практике сталинизма». И вот перед нами воплощение его давней мечты и страсти. В Советской эпохе Фалин ищет то, что называет «самой мрачной главой в тысячелетней истории России». А о Сталине припечатал так: «Он был творцом или причиной большинства несчастий советского народа» (с.74). Большинства! А кто был причиной остальных несчастий? Надо полагать, Ленин. (Слышите аплодисменты фракции ЛДПР?). Если бы Тунгусский метеорит бабахнул не в 1908 году, а лет на двадцать позже, то он и в этом обвинил бы их. А Черчилль и Вильсон, например, в 1918 году, Гитлер и Маннергейм в 1941-м, или Клинтон и Буш в 1991-93 годах не имели никакого отношения к нашим несчастьям, так? Не говоря уж о Деникине, Колчаке, Врангеле…
Как только ни аттестует наш разоблачитель Иосифа Виссарионовича, чего только ни навешивает на него! Во-первых, Сталин, разумеется, догматик (с.176 и др.). Но странный же это был догматизм. Ещё до революции на Шестом съезде партии он заявил: «Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего». И в полном соответствии с этим заявлением Сталин вместе с Лениным вопреки постулату марксизма признал возможность построения социализма в одной, отдельно взятой стране. Признал, и начал строить, и вдохновил народ на успешное построение. Не был ли истинным-то догматиком интеллектуал Троцкий, уповавший в соответствии с помянутым постулатом на мировую революцию и считавший Россию лишь вязанкой хвороста для мирового пожара? Его догматизм не помешал Сталину понять ужасную отсталость России и сделать вывод, что если мы не ликвидируем эту отсталость в кратчайший срок, то при первой возможности «нас сомнут»? Догматизм не помешал Сталину решительно преобразовать многовековый деревенский уклад, провести коллективизацию, которая явилась важнейшим слагаемым нашей победы в самой страшной войне в истории России. Догматизм Сталина не помешал ему, как признавал Черчилль, руками одних врагов бить других врагов. Наконец, его догматизм не помешал ему в первые дни войны уверенно заявить: «Победа будет за нами!».
А тот же Троцкий в статье «Сталин - интендант Гитлера» (представляете, с каким видом он это написал?) и в других статьях сентября – декабря 1939 года, когда мировая война уже началась, то и дело каркал: «Режим Гитлера есть единственно возможный для Германии… Германский капитализм задыхается в старых границах… Победоносная наступательная война должна обеспечить экономическое будущее германского капитализма… Динамическая индустрия, технический гений Германии, дух дисциплины – всё это налицо, и чудовищная военная машина Германии ещё себя покажет…» Всё это твердил и Геббельс да и сам Гитлер. Но Троцкий шёл дальше: «Советский Союз является в экономическом смысле самой слабой из великих держав…Сталин боится Гитлера… Сталин не способен воевать; и когда он оказывается вынужден воевать, он не способен дать ничего, кроме поражения… Гитлер, несомненно, проницательнее и смелее Сталина…Гитлер может нанести такое поражение СССР, которое кремлёвской олигархии стоило бы головы…» (Л.Троцкий «Портреты революционеров», М., 1991, с. 142-156). Все такие писания были несомненной подначкой Гитлера к нападению на СССР, ибо ведь автор не так уж давно принадлежал к правящим верхам страны, а теперь тщательно следил за всем, что там происходит, и, наконец, он лично знал Сталина. Ах, как жалко, что не дожил Лев Давидович до мая 1945 года! Посмотрел бы он, кто кого боится, кто лучше умеет воевать и кому война стоила головы…
О том, как Сталин боялся Гитлера, наш мыслитель тоже пишет: «О подходах(?) и поступках Сталина зимой, весной и летом 1941 года неверно судить с позиций здравого смысла». Как так? Здравый смысл всегда необходим. «Ближе к действительности оценки 1941 года на немецкой стороне». И автор решительно становится на немецкую, на фашистскую, лишённую здравого смысла сторону. И даёт образец своего выбора: «Сталина охватывает дрожь перед приближающимися событиями (Гитлер – Геббельсу 15 июня 1941 года)». Секретарь ЦК становится рядом с Гитлером, повторяет его «оценку», и хоть бы что! Словно стоит рядом с Галиной Улановой или поет дуэтом с Лемешевым. А дальше от себя: «Неприятие правды жизни пронизывало сущность советского диктатора. Пытаясь спастись от войны, он бежал от себя, от своей мании преследования…». Что это значит – избавился от мании? Так это хорошо! Нет! «Им двигал панический страх. Диктатор боялся всякой темноты. Даже спал при ярко светящихся лампах…» (с.228). Это, кажется, секретарь спёр у покойного драматурга М.Шатрова. Спёр и несколько трансформировал. У того в пьесе «Дальше…дальше» изображён несколько иной вариант панической трусости Сталина. Там один персонаж говорит о нём: «Вечером он с лампочкой или фонарём заглядывает под кровать, на которой спит – боится». Да как же не бояться: а вдруг под кроватью Жириновский, который недавно вопил в Думе, что когда придёт в Кремль, будет расстреливать, вешать и четвертовать коммунистов? Интересно, что бы Сталин с ним сделал, вытащив за ногу из-под кровати?
И покойный Шатров был не одинок, заодно с ним – помянутый генерал-учёный Волкогонов, увы, тоже покойный. Он писал, осенив себя крестным знамением: «Священный долг перед Родиной…» Вы слышите, Фалин? «… перед Родиной и историей не позволяет умолчать о том, что в первые дни войны Сталин страшно перетрусил, впал в прострацию, был прямо-таки парализован. Несколько дней скрывался на даче, а когда сами умиравшие от страха Молотов, Ворошилов и другие приехали к нему, он решил, что его хотят арестовать и забился под тахту». Хорошо, что тогда там не оказалось Жириновского. Там, под тахтой, в первую неделю войны у Сталина состоялось 173 встречи – с генералами, наркомами, учёными, там и с Ванниковым дважды встречался…Вот в какую компанию вы залезли, Фалин. Ведь полное впечатление, что вы, как и те, почившие, не знаете не только, как война шла, но и чем она закончилась.
Сталин, конечно, и тиран. Да какой! «Его репрессии унесли из жизни в СССР втрое или даже впятеро больше коммунистов, чем их уничтожили нацисты» (с.50). Точную цифру он не знает, но можно прикинуть. Всего в 1941 году в стране было 3 миллиона 872 тысячи коммунистов, а в 1945-м – 5 миллионов 650 тысяч (Великая Отечественная война. Энциклопедия. М.1985. с.361). Как известно, на фронте погибли три миллиона коммунистов, да ещё наверняка не меньше миллиона нацисты истребили на захваченной территории. Например, в одной только Смоленской области погибли 42 секретаря горкомов и райкомов партии, а из 1037 членов горкомов и райкомов ко времени освобождения области в живых осталось только 178 человек, в 16 из 20 районов области не осталось ни одного члена райкома партии (там же,с.359). А сколько рядовых коммунистов! И ведь так на всей захваченной советской земле… Так вот, если на фронте и на захваченной территории нацисты истребили 4 миллиона коммунистов, то Сталин, по уверению беглого секретаря ЦК, – 12 или даже 20 миллионов. Да ведь столько их и не было! Ну, это явная попытка превзойти Солженицына, твердившего об уничтожении 106 миллионов коммунистов и беспартийных. Математик, подсчитал…
Редкий сталинофоб не взвалит на Сталина вину за неудачу Западного фронта под Варшавой в войне с Польшей в 1920 году. Не так давно мы слышали эту старую погудку с самой высокой башни Кремля. И наш 90-летний поборник истины– тут как тут. Он уверяет, что Сталин помог полякам, то есть оказался предателем: да, говорит, «помощь полякам пришла в форме советов от французского генерала Вейгана и от Сталина, не выполнившего распоряжения главнокомандования (председателя РВСР Троцкого) о подчинении соединений Южного фронта Тухачевскому, который попал в крайне уязвимое положение»(с.20). Очень прекрасно. Однако, во-первых, это было не в 1921 году, как утверждает историк (с.116), а в 1920-м. В 1921-м же был заключен с Польшей Рижский мирный договор, по которому она отхватила у нас Западную Украину и Западную Белоруссию. Во-вторых, фронт был не Южный, а Юго-Западный. В-третьих, командующим был не Сталин, а А.И.Егоров, Сталин же – один из четырёх членов Военного совета и, естественно, не мог, не имел права один выполнять или не выполнять «распоряжения» высшего командования. В-четвёртых, 23 сентября 1920 года Сталин подал в президиум Девятой партконференции записку, в которой говорилось:«Вчерашнее заявление т.Троцкого о том, что я в розовом свете изображал состояние наших фронтов, не соответствует действительности. Я был, кажется, единственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о марше на Варшаву и открыто в печати предостерегал товарищей от увлечения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно посмотреть мои статьи в «Правде». Заявление т.Ленина о том, что я пристрастен к Западному фронту, не соответствует действительности …Небывалая катастрофа, взявшая у нас 100 тысяч пленных и 200 орудий, - это большая оплошность командования. Вот почему я требовал в ЦК назначения комиссии, которая, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового разгрома. Т.Ленин, видимо, щадит командование, а я думаю, что надо щадить дело, а не командование» (ПСС, т.17, с.135-136).
Вот ведь как! Сталин даже требовал комиссии, даже Ленина упрекал. Как видим, т.Фалини его единомышленник в Кремле судят о том, о чём у них весьма смутное представление, то есть не смыслят ни уха, ни рыла.
Но этого Фалину мало. Он присовокупляет, что, мол, эта история 1920 года «отозвалась через семнадцать лет гибелью Тухачевского: Сталин не прощал обид» (с. 20). Значит, затаил зло, да? Но какую обиду нанёс ему Тухачевский? Никакой. Это вы, а не он взваливаете вину на Сталина. А Тухачевского ещё в 1930 году два преподавателя Военной академии им. Фрунзе обвинили в том, что он выжидает благоприятной обстановки для захвата власти. Было произведено расследование. И вот 23 сентября 1930 года Сталин пишет Молотову: «Что касается дела Тухачевского, то он оказался чистым на все 100%. Это очень хорошо» (Письма И.В.Сталина В.М.Молотову.М.1995, с.231). Сталин радовался за Тухачевского. А разве способен на это человек, затаивший на другого зло?
И по поводу трагического для нас начала войны у нашего историка готов приговор: «Диктатор, и прежде всего он, несёт всю полноту ответственности за то, ?
