На канале «Россия» стартовала премьера восьмисерийной масштабной экранизации бессмертного романа Толстого «Анна Каренина». На первый план в картине вынесена история взаимоотношений Карениной и Вронского. Их в постановке мэтра отечественного кинематографа Карена Шахназарова исполнили молодые популярные актеры, а по совместительству — супруги, Елизавета Боярская и Максим Матвеев. О том, как проходили съёмки и подготовка к роли, а также о любви с первого взгляда Елизавета Боярская рассказала в эксклюзивном интервью «АиФ».
От жестокости до жертвенности один шаг
Сергей Грачев, «АиФ»: Елизавета, очень многие актрисы говорят в интервью о том, что роль их мечты — Анна Каренина. Актрисы в возрасте часто сокрушаются, что им не выпала возможность воплотить этот образ на экране или на сцене. У вас был «пунктик» по поводу этой роли? Согласитесь, ярких женских образов в литературе не так много.
Елизавета Боярская: Я не соглашусь с вами по поводу того, что ярких женских образов в русской, да и в мировой литературе и драматургии мало. Но образ Анны Карениной по своей многогранности, насыщенности — это квинтэссенция всего, что только может сыграть актриса. Естественно, не думать и не мечтать о ней просто невозможно!
Что касается меня лично, то, как вы говорите, «пунктика» сыграть Каренину у меня не было: было подсознательное желание воплотить этот образ. Ведь почему так часто кинематографисты возвращаются к этому произведению? Да потому, что оно наполнено настолько сложносочинёнными, глубокими и вместе с тем актуальными героями, что пройти мимо него довольно сложно.
— Недавно спорили с коллегой на тему того, кто более созвучен сегодняшнему дню: Каренина или Вронский. Сошлись на том, что Вронский. Вы с этим согласны, или тут неуместно мыслить такими категориями?
— Думаю, неуместно. Как правильно сказал Карен Георгиевич Шахназаров, любовь — это непрерывный и вневременной процесс, не имеющий конечной точки. И Каренина, и Вронский переживают такой клубок разнообразных чувств по отношению друг к другу, что говорить о том, кто более созвучен дню сегодняшнему, просто невозможно. В какие-то моменты была сильнее Анна, в какие-то — Вронский. Оба в разные периоды были виноваты, безжалостны, чудовищно жестоки, нежны, жертвенны. Просто каждый раз они не совпадали в этих своих состояниях. Всё это абсолютно понятно и актуально для современного человека. Женщина в гневе, в отчаянии, в раскаянии, в страсти и в нежности сегодня ровно такая же, как сто или двести лет назад.
Вообще, мне кажется, что мы глубоко ошибаемся, когда говорим или думаем о том, что люди сегодня стали мельче в своих чувствах, переживаниях. Может быть, проявления всего этого стали несколько другими. Может быть, способ выяснения отношений сейчас чаще сводится к разборкам на кухне. Но уверяю вас, накал переживаний между влюблёнными мужчиной и женщиной тот же самый, что и во времена Толстого. Просто изменились обстоятельства, время и наша речь.
Музыка кружев, юбок и воланов
— Кстати, о речи: насколько тяжело вам было справляться с языком Толстого? Ведь оригинальные диалоги в романе Льва Николаевича отнюдь не просты!
— Ну, язык романа нам всё-таки не чужд, поскольку мы нём говорим (смеется). Но я понимаю суть вашего вопроса. Тексты Льва Николаевича действительно очень сложно написаны, и порой одно предложение может занимать полстраницы. И нужно было сделать так, чтобы написанные им диалоги были понятны сегодняшнему зрителю. Но мы очень много времени провели с оригинальным текстом. Было множество репетиций. Мы долго погружались в роман, в сценарий. Но открою профессиональный секрет: есть такой актёрский приём. Например, когда в театре играешь что-то в стихотворной форме, некоторые режиссёры просят тебя «убить» стих.
— Зачем?!
— Затем, чтобы форма не мешала мысли, содержанию. И в данном случае для нас было крайне важно, чтобы сложно написанный текст не довлел над мыслями. Чтобы было слышно простую и внятную мысль. И мне кажется, у нас это получилось. Чем больше мы погружались в съёмочный процесс, тем легче нам становилось общаться этими текстами, диалогами.
— Карен Георгиевич Шахназаров обмолвился, что масштабную сцену бала в картине снимали без искусственного света, то есть исключительно при свечах. Довольно необычная практика. Много ли было таких производственных моментов, с которыми вы столкнулись впервые?
— Ну, со съёмками исключительно при свечах я точно столкнулась впервые. Это было весьма необычно, запомнилось. На трех огромных хрустальных люстрах были установлены тысячи свечей, время горения которых было рассчитано примерно на восемь часов. Как только они догорали, люстры опускали, объявлялся перерыв, и происходила полная замена свечей. Весь этот процесс занимал минут 40-45.
А ещё я сейчас вспомнила, что для всех артистов массовых сцен, в том числе и в сцене бала, костюмы шились отдельно, а не брались из запасников, как это обычно бывает. И, когда мы стали репетировать сцену бала, возник удивительный, ни на что не похожий в наше время звук шуршания бальных платьев. Это было необыкновенное эстетическое наслаждение: слышать подобное! Представьте: около сотни пар кружатся на паркете в едином порыве, создают невообразимую музыку из шелеста нижних юбок, воланов, кружев, перьев и так далее. На всех это произвело такое неповторимое впечатление, что в итоге была записана отдельная звуковая дорожка всего этого музыкального великолепия, которую, надеюсь, зритель расслышит и оценит.
«Доверилась своей интуиции»
— Некоторые критики, которые видели несколько серий мини-сериала, говорят о том, что у вас не совсем обычная трактовка Анны Карениной. Вы с ними согласны? Вообще, сколько в воплощённом вами образе своего, а сколько — режиссёрского видения?
— Для меня ничего необычного в моей трактовке Анны нет. Я играла именно ту Каренину, которую видела на страницах романа Толстого. В моих глазах к моменту начала съёмок она выглядела именно так. Более того, когда мы встретились с Кареном Георгиевичем на пробах, а после — непосредственно на съёмочной площадке, мы сразу пришли к общему знаменателю в понимании образа. Ни мне не пришлось как-то пересматривать свой взгляд на образ Карениной, ни Карену Георгиевичу не пришлось находить нужные слова, чтобы меня как-то в чём-то переубедить в понимании моей героини.
— Роман «Анна Каренина» экранизировался 29 раз в 11 странах мира. Вы перед началом съёмок пересматривали какие-то из этих кинопостановок?
— Нет, специально не пересматривала. Но я всегда очень любила этот роман и смотрела если не 29 его экранизаций, то 8-9 точно.
— И в исполнении какой из актрис вам Анна Каренина нравится больше всего?
— На этот вопрос мне ответить крайне сложно. У каждой актрисы своя Анна, своё понимание её характера, мотивов, страсти. Я смотрела экранизации с Гретой Гарбо, Вивьен Ли, Татьяной Самойловой, Татьяной Друбич, Кирой Найтли. Сказать, кто из них воплотил образ Анны, наиболее близкий для меня, не могу. Тут играет роль множество факторов, в том числе то, в какое время была сделана экранизация. Это важно. Для меня всегда была важна и трогательна сама история. Когда меня утвердили на эту роль, я, понимая всю возложенную ответственность, осознала, что в первую очередь должна довериться своей интуиции, режиссёру и партнёрам по площадке, которые будут давать взамен свою энергию, чувства, своё понимание этой истории.
«К критике готова!»
— Когда дело касается экранизации классики, у нас всегда находится масса критиков, которые начинают кричать о том, что извратили великое произведение, надругались над святым. Готовы к такому повороту событий?
— Мне кажется, это достаточно естественное явление. Поэтому - опасаться его странно, а не ожидать - глупо. Я не знаю, почему так происходит именно с кино. Это странно для меня. Обратите внимание, что в театре все более-менее лояльно относятся к интерпретации классики. Я, например, играю Ирину в «Трёх сёстрах». И играю я её совсем не так, как принято играть в академических чеховских постановках. У Чехова героиня вся такая лёгкая, воздушная, а мы со Львом Абрамовичем Додиным и всей нашей командой совсем её перекроили. Но и публика, и критики в своём большинстве сказали, что это интересно, необычно. В театре люди как-то более доверчивы к экспериментам, интерпретациям. Конечно, если речь идёт об интерпретации героев, а не о сути самих пьес. Но в нашем случае, я возвращаюсь к экранизации «Анны Карениной», роман Толстого соединили с циклом рассказов Викентия Вересаева о Японской войне. После такого шага нам сложно чего-либо бояться в плане критики: она, безусловно, будет.
— Елизавета, напоследок хотел бы спросить: вы верите в любовь с первого взгляда?
— Конечно, верю! Любовь только с первого взгляда и бывает. Со второго может быть только разочарование. Может быть, внезапное чувство влюблённости не сразу переходит в страсть, во взаимные чувства. Но если зерно посеяно, то это невозможно ни с чем перепутать. В любом случае любовь — это безостановочный процесс, который никогда не бывает закончен.
