Секунд через тридцать после первого взрыва, как только начала оседать железобетонная пыль, эхом по разрушенным руинам нового терминала заметались стоны и крики киборгов — так в Киеве называли тех, кто воевал против ДНР в донецком аэропорту.
Это было 21 января 2015 года, шёл девятый день решающего сражения за аэровокзал, и теперь его исход был предрешён.
Сапёры заложили порядка полутора тонн зернистого тротила (такой используют на угольных шахтах) в перекрытия над помещением, где оставалась последняя группа украинских солдат.
Сдетонировали не все закладки, впрочем, взрыв всё равно получился мощным, но перекрытия обрушились не полностью. Судя по воплям, которые заполнили эфир, дела у киборгов были плохи.
Ополченцы снова предложили противнику сдаться, но сводный отряд ВСУ (там были и десантники, и военнослужащие из аэромобильной бригады, и нацгвардейцы, и, разумеется, правосеки) продолжал верить сообщениям из своего штаба, уверявшего, что никакой блокады воздушной гавани нет и у командования всё под контролем.
Вдруг поверх криков и скрежета металла (перекрытия, продолжая разъезжаться даже после взрыва, завывали по-своему) женский голос протяжно затянул слова украинской песни:
"Дивлюсь я на небо та й думку гадаю,
Чому я не сокiл, чому не лiтаю…".
Это была снайперша-доброволец, судя по всему, из "Правого сектора" (в регулярной армии такое не особенно практиковалось).
Ещё несколько дней назад парни по обрывкам радиоперехвата сделали вывод, что среди киборгов есть девушка. Потом удалось установить, что она не медсестра, а снайпер. Однако больше никакой информации выудить не получалось. Не был известен её позывной, загадочную "биатлонистку" никто не видел.
Именно поэтому её протяжное пение воспринималось как разговор с призраком. В ушах у ребят по-прежнему звенело (взрывная волна докатилась и до них), но даже сквозь этот звон продирало, ком подкатывал к горлу — пела снайперша пронзительно и отчаянно.
Ополченцы уже точно знали — на помощь киборгам никто не придёт. Накануне ВСУ отправили якобы на подкрепление в новый терминал три БМП (количество личного состава было до взвода) — бронемашины сразу же подбили, а всех, кто выжил, взяли в плен.
Командир группы утверждал: в штабе ему пообещали, что дорога к терминалу открыта. Руководство ВСУ либо на самом деле не владело реальной обстановкой, либо авантюрно действовало наудачу, обманывая собственных бойцов.
Киборги, как и попавшие в плен украинские солдаты, пребывали в уверенности, что ситуация не критична. При этом они сами упустили момент — за три дня до того, как ополченцы подорвали перекрытия. Все шансы на реванш были.
18 января Киев отправил на помощь киборгам не менее десятка танков, за ними подтянулась и другая бронетехника (БМП, МТЛБ, БТР), которую никто не считал.
Танки вышли на край взлётки и перемалывали оголённый остов нового терминала, который взяли под контроль бойцы Моторолы, командира батальона "Спарта", совместно с батальоном "Сомали", которым руководил Гиви.
Это была мясорубка.
Запёкшаяся кровь особенно ярко выделялась на лицах спартанцев из-за густого слоя бетонной пудры. Танковые снаряды ВСУ разрывались на верхних этажах нового терминала с утробным треском. Каменная труха набивалась в глаза, рот, уши.
На цокольный этаж нового терминала продолжали приносить раненых. Контужены были абсолютно все.
Чтобы докричаться до бойцов, командиры преодолевали двойной барьер — запредельные рявканья взрывов и трёхдневную оглушённость слуховых путей личного состава.
Матрос — комроты подразделения "Спарта", чьи ребята первыми заходили в терминал и теперь держали нижние и верхние этажи здания, — решил, что для него этот бой может оказаться последним.
Силы были несопоставимы.
В новом терминале спартанцев оставалось человек тридцать, не больше. Пресловутых киборгов примерно столько же. Они засели на втором этаже.
Оказавшись в окружении, киборги не спешили сдаваться — с большой земли им поступали радужные прогнозы: у ополченцев не хватит сил, контратака захлебнулась, подкрепление вот-вот придёт, нужно держаться.
Матрос знал об этом, потому что противник находился настолько близко, что в минуты затишья бойцы ВСУ и мотороловцы могли перекрикиваться.
Матрос — крепкий пятидесятилетний мужик, грудь колесом, с седой уже бородой и добродушной улыбкой лесника. Он местный, донбасский, до войны занимался бизнесом. Дела шли неплохо, дети были устроены, вместе с женой несколько раз в год летал отдыхать на европейское побережье, собирался покупать недвижимость в Черногории…
Казалось бы, кому как не ему бороться за евроинтеграцию. Однако любовь к родине плюс служба во флоте приучили его к патологической жажде справедливости и выработали в нём несгибаемое офицерское упрямство.
Матрос бросил всё, вступил в ополчение и теперь готовил на первом этаже терминала пулемётную точку смертника.
В случае если киборги пойдут в атаку, чтобы отбросить спартанцев назад, он собирался прикрывать отход своих ребят до конца.
Матрос не драматизировал, паникёром он никогда не был, но последнее сообщение от комбата "Спарты" Моторолы звучало дословно так: "Занять круговую оборону! Противник прорвался к церкви!".
Храм находился на левом фланге, если стоять лицом к взлётно-посадочной полосе, и в тылу по отношению к новому терминалу. То есть по факту получалось, что Матроса с его бойцами отрезали от основных сил ДНР.
Ситуация получалось из разряда сон во сне.
Украинских киборгов на втором этаже аэровокзала блокировали спартанцы, которых, в свою очередь, взяли в оперативное окружение ВСУ.
С родным братом — позывной Водяной — Матрос попрощался на простреливаемом со всех сторон четвёртом этаже терминала. Оттуда Водяной вёл наблюдение за передвижениями противника.
Братья прошли бок о бок всю войну, Водяной даже успел побывать в украинском плену, но Моторола довольно быстро выменял его на какого-то пленного украинского солдата и вернул в строй.
Обнявшись с братом, как в последний раз, Матрос сказал: "Я из терминала никуда не уйду, если не сможем устоять, бойцов выводишь ты". Однако отступать не пришлось.
В тот момент, когда спартанцев обложили со всех сторон — артиллерией, танками, пехотой, — киборги должны были решиться на финальный рывок — пойти в атаку на людей Матроса. Сделай они это тогда, судьба нового терминала могла сложиться иначе.
Но они не решились.
В итоге спартанцы выстояли, а сомалийцы (так называли бойцов Гиви) вместе с ребятами из "Пятнашки" (командир Абхаз) отбили у ВСУ церковь.
Переговоры с киборгами вели на протяжении следующих трёх дней, предлагали коридор, предлагали уйти к своим. Но командование ВСУ продолжало им внушать, что такой вариант неприемлем, что большую часть донецкого аэропорта по-прежнему контролирует Киев.
После второго взрыва перекрытия обрушились на располагу киборгов полностью. Выжили двенадцать человек. Снайперши среди них не было.
