Чем современные беженцы отличаются от эмигрантов–латышей
Профессор факультета востоковедения Латвийского университета Леон Тайванс и социальный антрополог и экономист Жан Лопета комментируют газете «Вести Сегодня» тенденции, связанные с ближневосточными событиями.
Бизнес по–турецки
— Как вы оцениваете договоренность ЕС и Турции по контролю за трафиком мигрантов?
Л. Т.: — Сделка сократила их поток: в 2015 году в Европу прибыло более 1,7 млн. беженцев, и турецкие власти помогали им как минимум своим бездействием. Около 900–1000 турецких турфирм занимались организацией миграционных потоков в Европу, зарабатывая бешеные деньги. Это не звучало в печати, но на переговорах Еврокомиссии и Турции было оговорено замораживание бизнеса таких фирм, и тогда Эрдоган заключил соглашение с Европой о контроле потоков беженцев.
Будет ему выплачено 6 млрд. евро или, скорее, большая сумма — трафик будет контролироваться. Не заплатят — и снова турецкая полиция прикроет глаза, такие фирмы возобновят деятельность, здесь прямой экономический резон.
Тем не менее я думаю, все же пик миграции прошел. В Сирии и Ираке жители уже не говорят, что в Европе всем дают по даче, наивность уменьшилась.
Ж. Л.: — Это не сделка, а чистой воды шантаж со стороны Турции. Мол, выделите нам 6 млрд. евро или еще больше, раздайте всем так называемым беженцам на турецкой территории платежные карты, перечисляйте на них по 30 евро в месяц, а мы никого из страны не выпустим. Бред! Корни проблем миграции кроются не в Анкаре и не в Дамаске, а в коридорах власти наших, европейских столиц.
Ситуация изменится только тогда, когда ЕС введет адекватную политику закрытых границ, к чему призывают, кстати, чех Милош Земан и венгр Виктор Орбан. Если говорить глобально, это лишь первый шаг по спасению западной цивилизации. Не сделав его, мы все погибнем как европейцы в течение ближайших пятидесяти лет.
Террор как средство достижения цели
— Какие риски для Европы есть сейчас?
Ж. Л.: — Посмотрите на среднестатистического беженца, который называет себя сирийцем: молодой, здоровый одинокий мужчина лет 30 с айфоном в руках. Я бы задал ему несколько вопросов: где твоя семья; почему ты не сражаешься за родину; откуда деньги на поездку? Не сумел внятно доказать — сразу вон из Европы. Тут должна действовать презумпция виновности.
Л. Т.: — Это риски, совершенно однозначно. Ислам — это политическая религиозная община, чтобы мы ни говорили о плюсах мультикультурности и толерантности. Ислам — это вообще вполне земная, реальная вещь, цель которой Всемирный халифат. Это соответствует многовековым канонам и традициям этой религии.
К сожалению, террор в исламе — легитимное средство достижения цели. И, увы, Франция и Бельгия с их большими исламскими общинами — это общества неизбежного террора.
Жертва в короткой юбке
— Республики Балтии, не имеющие крупных исламских общин, соответственно, не общества террора?
Л. Т.: — На данной стадии здесь, безусловно, рисков меньше. Европейская цивилизационная модель — это другая культура, чего не понимают и не принимают мигранты.
Ассимиляционные и интеграционные модели Бельгии и Франции, да и Латвии, не работают, уж извините: если в Европе норма — секс за деньги, аборты, равенство полов, то это воспринимается в исламе только как слабость.
Если европейская девушка носит короткую юбку, конечно, это не значит, что она предлагает себя как секс–объект. Но как это объяснить арабским юношам и сотням европеек в Кельне и других германских городах, которых изнасиловали в толпе? Конечно, если мигранты долго живут в Европе, они примут европейский стиль. Но и европейки, американки зачастую не имеют никакого чувства меры.
— Эмансипе?
Л. Т.: — Даже чересчур. Да, исламские хиджабы и никабы (кстати, были ли женщины при пророке Мухаммеде настолько закрыты, спорный вопрос) воспринимается европейцами даже на западе в ЕС как прости господи.
Но европейки… Рукава, обнажающие руки до плеч, тело почти голое, ноги, животы… Наверное, все же женщины должны чувствовать, что в парижском Бельвиле или в районе Северного вокзала Брюсселя в таком виде не стоит появляться. Ну нет у многих девушек чувства виктимности.
— Латвия приняла уже почти сто арабских беженцев по европейским квотам. Не удивляет ли вас, что, требуя от них интеграции, мы выделяем 1,5 евро на беженца в сутки, а потом удивляемся, что они уезжают в Западную Европу?
Л. Т.: — Я бы ответил словами Амвросия из Оптинских старцев: «нуждающимся и страждущим надо помогать, нужно жертвовать, но не расстраивая имение свое». Стоит жертвовать из тех средств, которые у тебя остались. И чтобы пожертвования не расходовались на удовольствия.
При скромном бюджете Латвии большинство наших пенсионеров не могут позволить себе иметь лишние деньги. А беженцы в интервью говорили: им не хватает карманных денег на сигареты, которые в исламе запрещены, на чипсы для детей, которые вредны. Работу в Латвии даже при слабом желании достаточно просто найти, бизнес остро нуждается в рабочих руках. Работа есть в сельской местности, но беженцы наотрез отказываются ехать в деревню. Извините, не все в Латвии имеют квартиры в городе.
У латышей своя большая история эмиграции: люди бежали отсюда, когда установилась советская власть. Бежали еще раньше — когда в Первой мировой войне эта земля была перепоясана фронтами и люди мигрировали, потому что невозможно находиться под орудийным огнем семьям с детьми. Наши беженцы прошли через сложные испытания, люди с профессорской степенью подметали улицы.
Сейчас изменилась модель миграции: мы видим сильных мужчин, которые не хотят работать и требуют деньги на сигареты и удовольствия, потому что мы им должны.
Ж. Л.: — Я процитирую латвийского кинорежиссера Яниса Стрейча, подметившего, что «нищета — это наш козырь». Настоящих, страдавших беженцев и детей из общего количества мигрантов от силы 10%, не больше. Остальные — соискатели пособий либо потенциальные братья Куаши.
Ясно, что ни тех ни других Латвия не интересует. Пока что не интересует — здесь мало соплеменников, здесь мало платят.
Ислам в РФ и ЕС: почувствуйте разницу
— В Латвии существует достаточно большая татарская община, где также ислам — суннизм. Есть азербайджанцы, узбеки, дагестанцы — но у нас с ними спокойно, как и в России.
Л. Т.: — Есть, может быть, крошечные ростки страха, тщательно скрываемое подсознательное неприятие. Но да, у нас спокойно, у нас нет ведь арабских кварталов.
А в России очень мощная традиция сосуществования с исламом. Если мы говорим о роли противостояния религий, только о конфессиональной конфронтации, то она есть и там. Но в России традиционно очень силен полицейский контроль над несогласными. Российские спецслужбы в состоянии проникнуть везде, это важно для безопасности государства, и они это успешно делают.
Ислам в Российской империи был всегда, специалисты за ним наблюдали и корректировали, эта традиция жива. Сравните с Западной Европой: эмиграция, разные диалекты и жаргоны арабского, закрытые сети по обмену информацией, открытые границы, свои кварталы. Специалисты по антитеррору в Европе не могут быть столь эффективны, как спецслужбы в России.
Ж. Л.: — Азербайджанцы и узбеки, живущие в Латвии, — выходцы из СССР, образованные, место жительства выбрали осознанно и являются, я бы сказал, номинальными суннитами или шиитами. Это как с некоторыми христианами: считает человек себя, например, католиком, а у самого даже Библии дома нет, да и на исповедь никогда не ходил.
Насчет того, что у нас все спокойно, не соглашусь. Вспомните хотя бы Олега Петрова, примкнувшего к ИГ, а ведь он был главой Исламского центра Латвии. Чему он учил рядовых членов нашей мусульманской общины?
Подробности читайте в новом номере «Вести Сегодня» 1 ноября
