2016 год навсегда останется запечатленным в мировой истории в числе прочих весьма знаменательным событием – снятием санкций с Ирана. В результате мы стали свидетелями появления на великой шахматной доске нового игрока, сразу же заявившего о себе в ходе сирийского конфликта, что неудивительно.
Наряду с Китаем и Индией Иран претендует на статус региональной сверхдержавы. Я бы даже сказал иначе – не может не претендовать. Ведь именно к нему, прямому наследнику персидских империй, конечно, не в формально-правовом, а в историческом смысле – Ахеменидов, Аршакидов и Сасанидов, на современном этапе вполне применимы слова, произнесенные русским философом Владимиром Соловьевым и адресованные на исходе позапрошлого столетия Китаю: «Дракон спит, но горе будет, когда он проснется».
Иран в силу своего геостратегического положения и, что более важно, религиозно-культурного наследия и исторической памяти населения, обладающего имперским менталитетом, возвращает себе статус одного из ключевых игроков на Ближнем Востоке. Недаром в геополитике существует такой термин, как «Большой Иран», включающий в себя помимо собственно Исламской Республики Таджикистан и некоторую часть Афганистана. Замечу, что, как и в Иране, в обеих странах определяющую роль играют народы не тюркского и арабского, а индоевропейского (в Таджикистане даже собственно иранского) происхождения.
Поэтому-то Иран неспособен зависеть от кого бы то ни было, тем более от США. Ибо империю можно уничтожить, но нельзя подчинить. В этом кроется исторически обусловленная обреченность шахского и зависимого от Вашингтона вестернизированного режима Пехлеви, по существу чуждого персидскому культурно-историческому типу.
Именно имперский характер Иранского государства не позволил Соединенным Штатам поступить с ним так же, как с Ираком, вся мощь которого зиждилась на харизме одного человека – Саддама Хусейна, но не на архетипе исторической памяти. Хотя Саддам пытался придать Ираку характер наследника месопотамской цивилизации, даже элитную танковую дивизию назвал «Хаммурапи», поощрял раскопки в Вавилоне и пр., то есть всеми силами также пытался придать мессианский характер своему государству, однако эта идея оказалась чуждой большинству иракцев.
От праведного государства к праведному мироустройству
Сутью любого имперского менталитета, его стержнем является мессианская составляющая. Разумеется, она заложена в самом архетипе носителей ценностей персидской монотеистической цивилизации. Именно так, поскольку само создание Персидской державы в VI столетии до Рождества Христова осуществлялось в рамках единобожия. Я имею в виду зороастризм и ветхозаветную религию. Достаточно вспомнить, что любимой женой царя Артаксеркса была Эсфирь. Важно также помнить, что с некоторыми оговорками, но созданная Киром Великим империя стала наследницей и великой месопотамской культуры, оказавшей, кстати, как отмечает крупнейший отечественный шумеролог Владимир Емельянов, определенное влияние на ислам. По его словам, последний стал: «по-настоящему глубоким и всеобъемлющим синтезом многотысячелетней культуры Востока… вобрал в себя и переработал все основные мифы и архетипы предшествующих культур, за исключением религий Индии и Китая».
Добавлю к этому, что сами иранцы считают апогеем величия своей страны не исламский, а именно персидский, то есть имперский, период истории. В одной из своих работ французский историк Марк Ферро замечает: «Четыре тысячи лет назад с равнин и гор Севера пришли многочисленные племена. Это были арийские племена, и они являются предками современных иранцев. Произведенные недавно раскопки показали, что персы тех времен имели блестящую цивилизацию и были исключительно талантливыми архитекторами… Иран, прежде чем осознать себя первой из великих империй, выступает в качестве основателя первой великой религии».
Ферро имеет в виду монотеистический зороастризм и делает интересное замечание о найденном в XX столетии указе Кира, провозглашавшем свободу народов. То есть Персидская империя была не тюрьмой народов подобно Ассирийской, а державой, в которой нет племен подчиненных и правящих, а есть именно подданные, ибо, по словам историка, «сила и терпимость – добродетели державы Сасанидов».
Впрочем, это не должно удивлять, ведь величием персидской культуры был пленен еще Александр Македонский, а позже – греки и римляне. Ремарка: со школьной скамьи мы смотрим на войну эллинов с Персией глазами греков, восхищаясь ими, особенно на фоне завышенных цифр персидских армий. Однако в учебниках не пишут, что в отличие от «просвещенных» эллинов «варвары»-персы были принципиальными противниками человеческих жертвоприношений.
Если Персия ассоциируется с зороастризмом, то современный Иран, уже около полутора тысячелетий находящийся в ареале исламского мира, является центром шиизма. О влиянии зороастризма на ислам спорят. Разумеется, оно не носило догматический характер, но определенные заимствования в области культурно-этнических традиций отрицать нельзя, как и влияния зороастризма на раннеисламскую философию и на суфийских мистиков, о чем писал один из ведущих специалистов по исламу Анри Корбен.
Иными словами, существовала культурно-историческая преемственность от зороастрийской Персии к шиитскому Ирану, что как раз и дает нам право видеть в современном Иране – хоть и с определенными оговорками – преемницу Древнеперсидской цивилизации. И как некогда Россия позиционировала себя в качестве заступницы всех православных христиан, так и нынешний Иран претендует на статус покровителя всех шиитов – вот и мессианская идея. Кто-то, вероятно, возразит: «Не преувеличивайте, шиитов не более 15 процентов от всего мусульманского населения». Но, как пишет историк, специалист по Ирану Игорь Панкратенко, из-за приведенной цифры «чисто психологически возникает некое преуменьшение потенциала шиитов. Считающие так серьезно заблуждаются, не учитывая несколько моментов. Прежде всего сами суннитские богословы отмечают, что между мировоззрением шиитов и суннитов существует значительная разница. Веками шииты, составляя меньшинство в умме, подвергались гонениям. Результатом этого стал не только культ мучеников в шиизме, но и умение приспосабливаться, выживать и существовать в, мягко говоря, недоброжелательной среде».
Умение приспосабливаться к недоброжелательной среде шиитский Иран демонстрировал и последние двадцать лет, пребывая перед лицом американской и отчасти израильской военной угрозы и находясь в тисках экономических санкций. По словам того же эксперта, западные, да и суннитские авторы создавали из ИРИ образ этакого современного варианта Мордора.
Как здесь не вспомнить холодную войну и образ Мордора, лепившегося на Западе из СССР. Хотя это неудивительно, американское общество вообще мыслит категориями Древнего мира и Средневековья, разделяя мир на своих и чужих. И последние – неизменное в их представлении метафизическое зло.
Но вернемся к Ирану. Обратим внимание на еще один пример мессианского или, если угодно, универсального характера. Панкратенко пишет: «Шииты на всех этапах своей истории стремились к созданию праведного государства… современный Иран для шиитской уммы всего мира является идеалом государственного устройства, причем не абстрактным, а вполне реальным».
Праведное идеальное государство – о нем мечтали лучшие мыслители мира, начиная от Конфуция и Платона, именно такое создавал на фундаменте Персидского царства Александр Македонский – не может не быть универсальным и наднациональным. Вспоминается письмо Хомейни Горбачеву, присланное за два года до распада Союза. Там постулируется как раз наднациональный характер Ирана: Хомейни рекомендует Горбачеву обратиться к Истине, но деликатно не требует перехода последнего, равно как и его сограждан, в ислам, советуя президенту обратиться к размышлению относительно материалистического и божественного мировоззрения. И только в последних строках своего послания иранский лидер намекнул, что его страна может заполнить духовный вакуум, образовавшийся в СССР.
Прислушаться к Хомейни
Недальновидный Горбачев проигнорировал послание, пребывая в иллюзиях о благонамеренных целях Запада относительно СССР. И тем самым упустил шанс реализовать перспективный проект по созданию альянса с Ираном, способного предотвратить экспансию США на бывшем среднеазиатском постсоветском пространстве. Здесь уместно привести слова Александра Дугина о том, что СССР мог бы «пойти на отказ от прямого политического контроля над некоторыми среднеазиатскими республиками в обмен на создание с Афганистаном, Ираном и Индией (возможно, Китаем) мощного стратегического антиамериканского блока, ориентированного внутриконтинентально».
Дугин – автор спорный, но в данном случае с ним трудно не согласиться. Данная идея вполне умещается в концепцию Большого Ирана. Советского Союза нет, но направленный против США альянс вполне осуществим и может представлять собой мультикультурный глобальный индоевропейский проект, впервые, хоть и ненадолго, реализованный Александром Македонским. История движется по спирали и нет – вспомним Экклезиаста – ничего нового под солнцем. Впрочем, после Александра о соединении Запада и Востока в единое геополитическое пространство задумывались многие выдающиеся мыслители. Например, Карл Хаусхофер. Только, с его точки зрения, индоевропейский мир призван был объединиться под эгидой Германии и союзной с ней России, преодолевшей большевизм. К этому союзу должна была присоединиться и не индоевропейская страна – Япония. Этот проект мыслился направленным против Великобритании – столпа талассократии.
Ныне британские львы и леопарды уже не символизируют мировую державу, а Германия и Япония находятся под военно-политическим контролем США. И поэтому их место в новом геополитическом проекте естественным образом призван занять Иран. Больше попросту некому. К слову, о геополитической важности Ирана для судеб мира писал и британский геополитик Хэлфорд Маккиндер, видевший в горах Загроса своего рода «цитадель сухопутной мощи».
Наш современник, интересный мыслитель, историк и геополитик Станислав Хатунцев, переосмысливая идеи Вадима Цымбурского о Великом Лимитрофе, пишет: «Узлы скручивания и соединяющаяся их опорная ось представляют собой важнейшую часть, «становой хребет» Великого Лимитрофа (то, что Маккиндер и называет «цитаделью сухопутной мощи». – И. Х.). Он является замком, ведущим к контролю над всей Евразией. Начиная с Ассирии, все державы, стремившиеся к мировой роли, пытались, ведомые геополитическим инстинктом, подчинить себе «становой хребет». Впервые это удалось персидским Ахеменидам, империя которых поглотила большую часть данной историко-культурной и геополитической структуры».
Чуть менее десяти лет назад Вадим Цымбурский, анализируя возможные перспективы стоявшего на повестке дня военного конфликта Ирана и США, отмечал: «На Кавказе планы Большого центра (США. – И. Х.) и союзной ему лимитрофной державы – Турции конфликтуют с политикой безопасности выходящих на этот сектор Лимитрофа России и Ирана. С «новой» Центральной Азией, куда уже внедрены американские базы, граничат Китай, Иран и Россия, чьи жизненные интересы так или иначе связаны с ее будущим, …в наибольшей степени вовлечены в дела великого сквозного пространства, пронизывающего Евро-Азию в разных его ландшафтных и культургеографических видоизменениях».
Жизненные интересы Ирана и России, от которых пишет Цымбурский, в «цитадели сухопутной мощи» в значительной степени предопределяют союз Москвы и Тегерана. Пекин в эту комбинацию вряд ли войдет. Хотя бы из-за его поддержки Пакистана – геостратегического соперника Ирана в регионе, к тому же являющегося союзником США. Да и гипотетическое участие Индии в тандеме Ирана и России, о чем писал Дугин, исключает участие в нем Китая из-за неурегулированных территориальных споров Пекина и Нью-Дели. Но мне представляется вполне самодостаточным альянс России и Ирана. Не думаю, что к нему присоединится Индия, стремящаяся не обострять отношений с США.
Будущее не по Бжезинскому
Причем интересно, что Иран играет в регионе гораздо более важную геоэкономическую и геостратегическую роль, нежели обладающие ядерным оружием Индия и Пакистан. Одна обременена практически нерешаемыми демографическими внутрисоциальными проблемами. Другой слишком слаб экономически. И обе страны с головой погружены в противостояние друг с другом, которому, как и палестино-израильскому конфликту, не видно конца и края вне зависимости от усилий политиков.
Повторю: традиционный, не вестернизированный Иран просто обречен играть роль сверхдержавы в «цитадели сухопутной мощи». Разумеется, в альянсе с мировой ядерной сверхдержавой – Россией. То есть мы стоим на пороге создания уникального евразийского альянса. Другой вопрос: хватит ли у лидеров двух стран воли и мудрости дать этому альянсу жизнь. Причем подобный альянс выгоден Израилю, ибо вряд ли Москва одобрит антиизраильскую риторику Тегерана. Хотя для любого мыслящего человека понятно, что восприятие на уровне массового сознания Ирана как непосредственной угрозы Израилю сильно преувеличено.
О том, что Иран «втискивается» в число сверхдержав, свидетельствует и политолог Раджаб Сафаров. Комментируя перспективы принятия страны в ШОС, он отметил: «Создается прецедент, когда новое геополитическое образование подпитывается новыми ресурсами и потенциалом и становится главной фигурой, игроком номер один (курсив мой. – И. Х.), который будет участвовать в решении глобальных вопросов современности». С мой точки зрения, Иран не может не стать игроком номер один вследствие логики исторических событий. Хотя признаю, что подобная логика не раз нарушалась фактором личности.
Понятно, что такая перспектива – страшный сон для Вашингтона, до недавнего еще времени пытавшегося установить свой контроль над «цитаделью сухопутной мощи». И последним препятствием, по словам того же Хатунцева, для Белого дома «оставался Иран. На современном этапе иракский сценарий по отношению к Ирану практически нереализуем». Это точно. Скорее всего американцы будут делать ставку на либерализацию интеллектуальной элиты страны и на террористические банды типа Организации моджахеддинов иранского народа (ОМИН) или «Джундаллу». Но они не пользуются поддержкой подавляющего большинства населения.
Надо сказать, что об опасности союза России и Ирана, направленного против англосаксонского мира, писали еще Хантингтон и Бжезинский. Последний, подобно Маккиндеру, видел в Иране один из принципиально важных геополитических центров. Разумеется, с точки зрения польского геополитика (а ненавидящий Россию Бжезинский им и остался, так и не став стопроцентным американцем, способным мыслить глобально, как Киссинджер, например), контролировать важный геополитический центр должны американцы. Однако на современном этапе это попросту невозможно.
На контраргумент о принципиальной несовместимости цивилизаций – исламской и российской (мне трудно назвать ее христианской, но охарактеризовать как постхристианскую тоже не кажется верным) – отвечает в одной из статей эксперт по геополитике Южного Кавказа Анжела Элибегова. Она приводит пример довольно тесного сотрудничества США с Саудовской Аравией, исповедующей ислам ваххабитского толка.
Еще раз повторю с чего начал: Иран – это не просто страна, а культурно-исторический тип, сохранивший преемственность от уникальной Древнеперсидской цивилизации. Именно так и никак иначе его должно воспринимать.
