С. КОРОЛЁВ: Сергей Юрьевич Глазьев, экономист, академик Российской Академии наук раз в месяц приходит в нашу студию, чтобы поговорить о том, что происходит с российской экономикой. Здравствуйте. С. ГЛАЗЬЕВ: Добрый вечер. С. КОРОЛЁВ: Хочу начать с вопроса слушателя, который пришёл ещё в прошлом часе: «Как Вы считаете, что нас ждёт к концу 2016 года в сфере экономики и её возможного роста, или нам в огород?» С. ГЛАЗЬЕВ: В огород – наша традиция не исчезает, люди обязательно на майские праздники заняты посевной кампанией. Это приятно многим, кому нравится работать на земле, и полезно для домашнего хозяйства, во всяком случае, гарантирует экологически чистые продукты питания для себя. Это довольно большое подспорье для всей нашей экономической активности. Традиционно, ещё с советских времён, такие культуры, как картофель, зелень, ягоды, я уже не говорю про грибы в лесу, были продуктами личного подсобного хозяйства и активности граждан, который не учитывается в валовом продукте. С. КОРОЛЁВ: Это хорошо для экономики, или это свидетельствует о больших проблемах, когда люди не на шашлыки едут в майские праздники, а картошку сажать, чтобы прокормить свою семью? С. ГЛАЗЬЕВ: Я думаю, это хорошо. В любом случае это полезно и надёжно. С точки зрения рыночной экономики это может кому-то не нравится, потому что эти товары не появляются в продаже или появляются лишь в небольшом количестве относительно объёма производства, они не входят в калькулируемый официальной статистикой валовый продукт, хотя дооценка ведётся на эту работу. С точки зрения качества жизни и уровня потребления это, несомненно, полезная деятельность. В Японии, например, сельским хозяйством школьников приучают заниматься сызмальства, хотя страна очень урбанизированная, но каждое лето школьники организованно, как раньше в нашей стране, ездят в село приобщаться к земле, традициям своей родины, и с удовольствием занимаются сбором урожая. Это сезонная работа, которую люди, которые постоянно живут на селе, сами сделать не могут, всегда нужно привлекать граждан. С. КОРОЛЁВ: Я вернусь к первой части вопроса: к концу 2016 года что нас ждёт в сфере экономики и её возможного роста? С. ГЛАЗЬЕВ: Если верить официальным прогнозам правительства, то ничего не ждёт, как сейчас есть, так и будем на этом же уровне экономической активности. Если бы государство решило, наконец, реализовать программу экономического роста и опережающего развитие нового технологического уклада, о котором мы говорили на прошлой передаче, то можно было бы выйти на рост. Полгода уже потеряно, но тем не менее, выйти на рост 4-5% при снижении инфляции было бы вполне реально. Главное – заложить условия для подъёма в следующих годах. С. КОРОЛЁВ: Это можно сделать быстро, просто рядом решений? С. ГЛАЗЬЕВ: То, что это не фантастика – говорит опыт правительства Примакова и Маслюкова, которые стали управлять макроэкономикой в августе, фактически в сентябре 1998 года, а уже в октябре мы получили переход к росту, причём достаточно быстро и устойчиво, рост шёл более, чем на 1% в месяц промышленного производства в течение всего периода работы этого правительства, и ещё год после него. Наша экономика, наш бизнес очень чувствительны к макроэкономическим условиям. Я знаю много добропорядочных промышленников, предпринимателей, которые сегодня вынуждены свернуть производство, потому что нет кредита, огромная задолженность, нечем платить, приходится возвращать кредиты, сокращая оборотный капитал и сворачивая производство. Если сегодня промышленности дать дешёвый кредит, хотя бы на пополнение оборотных средств, то мы могли бы получить колоссальный скачок уже буквально в первый месяц такого рода политики. С. КОРОЛЁВ: Иными словами, при нынешней политике, пока она продолжается, никаких сигналов к изменению нет, ничего не изменится к концу года, всё останется, как сейчас. С. ГЛАЗЬЕВ: С одной поправкой: жизнь на месте не стоит, во всём мире идёт бурный научно-технический прогресс, мир приходит к новому технологическому укладу. То, что мы топчемся на месте, и из-за отсутствия долгосрочных кредитов не можем осваивать современные технологии – это потеря времени, которая скоро становится необратимой для многих производств, потому что многие уходят далеко вперёд. С. КОРОЛЁВ: Но ведь есть успехи, «Восточный», например, или это не то? С. ГЛАЗЬЕВ: Успехи, конечно, есть, там, где государство активно работает, предоставляет кредиты, госзаказы, финансирует научно-исследовательские разработки. Но таких счастливчиков не много, это касается, в основном, отраслей военно-промышленного комплекса. Что касается массовых товаров, строительства и того, что должно работать на рынок, здесь самые большие сложности. Если экономике дать сегодня кредит, а за последние два года Центральный банк изъял из экономики более 5 триллионов рублей, если хотя бы 1 триллион вернуть, именно целевым образом, на пополнение оборотных средств производственных предприятий, я вас уверяю, мы сразу бы ощутили подъём, и сразу бы ощутили снижение инфляции, потому что был бы рост товаров, снижение издержек и больше уверенности в будущем. С. КОРОЛЁВ: Вернуть кредит экономике – вы имеете в виду ключевую ставку снизить? С. ГЛАЗЬЕВ: Ключевая ставка слишком высока для большинства отраслей производственной сферы, именно поэтому предприятия вынуждены отказываться от слишком дорогих кредитов, поскольку их рентабельность намного меньше, чем процентная ставка, поэтому речь должна идти о специальных инструментах кредитования, они у нас частично имеют место в виде поддержки сельского хозяйства или малого среднего бизнеса по специальным линиям рефинансирования. Это специальные инструменты рефинансирования, когда благодаря государственным льготам и другим способам снижения рисков ставка для такого рода заёмщиков снижается, но не намного, всего лишь до 9%, это тоже слишком много. Если мы хотим добиться экономического роста, то нам нужно дать кредит, доступный для предприятий, у которых сегодня в обрабатывающей промышленности рентабельность не превышает 3-4%, в том числе из-за того, что они вынуждены сворачивать производство и держать у себя значительную часть не загруженных производственных мощностей. К сожалению, мы слышим заявления наших руководителей Центрального банка, которые предлагают нам ждать иностранных кредитов и накопления сбережения граждан. В условиях внешних санкций и падающих доходов населения это звучит как голос с того света. Я имею в виду высказывания госпожи Юдаевой, которая недавно говорила о том, что главные источники финансирования и кредитов в экономике – это сбережения граждан и иностранные кредиты. Это в учебнике для 1 курса так написано. Все, кто окончил хотя бы магистратуру по экономике, должен понимать, что природа современных денег – это фиатные деньги, которые эмитируются под обязательства предприятий, государства. Именно эти деньги сегодня составляют основу кредитования экономического роста и на Западе, и на Востоке. Конечно, сбережения – вещь хорошая, но в нашей экономике их у населения отобрали в 1991 году, и с этого начались реформы. С. КОРОЛЁВ: Ставку 11% оставили. Эксперты ждали, что чуть-чуть снизят на полпроцента или процент, в итоге в пятницу, до праздников, было очередное заседание по денежной кредитной политике, и ставку 11% оставили. Вы можете коротко объяснить: в чём логика этого решения? С. ГЛАЗЬЕВ: Логика очень примитивная. Эти люди считают, что высокая ставка – это средство борьбы с инфляцией. Они не понимают, что когда денег в экономике не хватает, то дальнейшее снижение объёма денег также ведёт к увеличению инфляции, как и избыточная денежная накачка. Это результат, который был получен нашими учёными на базе исследования более 80 стран на длинных, динамических рядах. Чётко доказано, что для каждого текущего состояния любой экономики характерен определённый уровень оптимальной монетизации. Если экономика снижается по монетизации, значит инфляция растёт, потому что растут издержки, снижается покупательная способность денег, поскольку падает производство, и наоборот. Монетаристы тоже бывают правы. Если бы у нас экономика была перенасыщена деньгами, если бы денег был избыток, а это происходит, когда все производственные мощности загружены, все ресурсы связаны, тогда увеличение количества денег ведёт к инфляции. У нас другая ситуация: у нас силами денежных властей создана искусственная нехватка денег, мы намного ниже оптимального уровня монетизации. В этой недомонетизированной экономике дороговизна денег и их дальнейшее сокращение влечёт увеличение инфляции, это доказано многократно, в том числе, на нашем опыте. С. КОРОЛЁВ: Какой должна быть ставка? С. ГЛАЗЬЕВ: В нашей ситуации, когда экономический организм разрушен и расчленён на слабо связанные друг с другом сектора, нам придётся иметь дело в дифференцированной ставкой, которая будет обеспечивать цену денег, направляемых целевым образом для поддержки и финансирования экономического роста и модернизации производства по разным секторам экономики. С. КОРОЛЁВ: Ставку не менять, но поддерживать определённые сектора? С. ГЛАЗЬЕВ: Те кредиты, которые сегодня выдаёт Центробанк, даже по ключевой ставке, это краткосрочные, однонедельные кредиты, которые направляются на балансировку ликвидности на банковском секторе, когда банкам до зарезу нужны деньги. С. КОРОЛЁВ: Бизнес они не реанимируют? С. ГЛАЗЬЕВ: Для реального сектора эти кредиты вообще не имеют значения. Конечно, они формируют минимальную цену денег, но за счёт этих краткосрочных кредитов вы развить производство не сможете. С. КОРОЛЁВ: Юрий Соловьёв спрашивает: «Ждать ли очередного падения рубля в ближайшие недели?» С. ГЛАЗЬЕВ: Если Центральный банк не поменяет свою политику, и по-прежнему будет самоустраняться от выполнения своей конституционной обязанности обеспечивать стабильность курса, ждать можно всего, чего угодно. Курс в этих условиях находится в руках у спекулянтов. Спекулянты всегда готовы использовать любой повод, чтобы нажиться на колебаниях курса, и если Центробанк не заявит в ближайшее время о своих намерениях в части стабилизации курса рубля, а у него безграничные возможности для этого на сегодняшний день, то мы будем опять жертвами спекулятивных атак, которые дают спекулянтам прибыль до 80-100% за счёт обесценивания наших с вами рублёвых сбережений и доходов. Всё в руках Центрального банка. Если он выпускает власть из своих рук и передаёт спекулянтам на бирже, то тогда можно ждать всего, чего угодно. С. КОРОЛЁВ: ОПЕК отказалась от обсуждения заморозки добычи нефти – свежая вечерняя новость. С. ГЛАЗЬЕВ: Спекулянты могут использовать и эту новость. Любую новость, которая так или иначе порождает панические ожидания, они используют для раскачки курса. С. КОРОЛЁВ: Насколько Россия и наша экономика зависим сегодня от цены на нефть? Кто-то говорит 40%, кто-то – 60%. С. ГЛАЗЬЕВ: Смотря в чём зависим. Если говорить о бюджетных доходах, то сильно зависим, потому что ещё в начале 90-х годов Ваш покорный слуга внедрял механизм изъятия сверхприбыли от экспорта нефти, как экспортная пошлина. Мы тогда за счёт экспортной пошлины смогли обеспечить одну треть дохода федерального бюджета. И она до сих пор остаётся в арсенале нашего регулирования. Она была позднее дополнена налогом на добычу полезных ископаемых. Эти два налога привязаны к мировой цене на нефть, поэтому колебания цен сказываются на бюджете. Действия внешней конъюнктуры противоречивы. Если говорить о воздействии колебания цен на нефть на курс рубля, то они усиливаются фактически бездействием Центрального банка. Когда Центральный банк отпустил курс рубля в свободное плавание, он фактически многократно усилил внешние шоки на нашу внутреннюю экономику. Если бы он оставался на страже своих конституционных обязанностей, то, как показывает опыт других стран, колебания курса были бы не более 10% в год. Саудовская Аравия, которая не меньше, чем Россия, зависит от цен на нефть, вообще не девальвировала свою валюту. Другие страны девальвировали на 10-15%. Мы же, отпустив курс рубля в свободное плавание, бросили нашу экономику в ситуацию хаоса, потому что отдав курс рубля биржевым спекулянтам, мы создали механизм многократного усиления внешних шоков на нашу внутреннюю экономическую активность, и в ситуации таких колебаний курса рубля парализовали практически весь инвестиционный процесс, даже среднесрочное планирование, потому что бизнес не может планировать никакую инвестиционную деятельность, если курс валюты столь не стабилен. Если говорить о позитивных последствиях, а я бы на них обратил внимание, то мы не должны ожидать высоких цен на нефть. Это связано с тем, что по мере роста нового технологического уклада, а он уже сегодня определяет экономическое развитие передовых стран, не стоит ожидать роста потребления нефти ни в Европейском союзе, ни среди развитых стран в принципе. Остаётся такой локомотив спроса как Китай, но у Китая база энергетическая – это уголь, у них есть свои месторождения сланцевых углеводородов, и Китай очень бурно развивает солнечную энергетику. Именно в связи с солнечной энергетикой будет идти рост энергопотребления во всех передовых странах. Современные нанотехнологии позволяют десятикратно поднять эффективность источников тепла и света, также резко снизить издержки генерации электроэнергии и тепла за счёт солнечных батарей. Уже сегодня удельная стоимость единицы мощности генерации электричества на солнечных батареях не выше, чем на тепловых электростанциях. Весь мир сегодня наращивает энергопотребление не за счёт углеводородов, а за счёт солнечной энергетики. Поэтому нефть становится в большей степени химическим очень ценным сырьём. Ещё сто лет назад Менделеев говорил о том, что сжигать нефть – всё равно что топить печь ассигнациями. Если бы мы вместо того, чтобы экспортировать сырую нефть её перерабатывали для химической промышленности, то могли бы на одну тонну нефти производить в сто крат больше готовой продукции, чем сейчас. С. КОРОЛЁВ: И дороже продавать. С. ГЛАЗЬЕВ: Это плюс, потому что низкие цены на нефть означают хорошее условие для развития химической промышленности, производство пластмасс, огромного количества продуктов, которые даёт современный органический синтез. С. КОРОЛЁВ: Недавно появилась новость, что возможно мы будем Китаю продавать воду – Вы читали? Минэкономразвития говорит, что пока никаких решений не принято, но разговоры, очевидно, об этом ведутся. Насколько вода может стать нашей «второй нефтью»? С. ГЛАЗЬЕВ: Мы здесь сильно не дорабатываем, так как Россия – самая богатая в мире страна по пресной воде. Конечно, мы должны были быть лидерами в мире по экспорту воды, а вместо этого мы в Москве пьём иностранные марки, в какой московский ресторан не зайдёте, везде «Evian» предлагают или ещё что-нибудь, в то время как своей воды хоть отбавляй. Мы не умеем этой водой пользоваться, не умеем её готовить: её надо очищать. Даже прекрасные технологии, которые изобретены в России, как, например, в подмосковной Балашихе уже 20 лет работает первоклассная компания ОАО «Конверсия», которая создана нашими математиками, и которая делает самое лучшее оборудование в мире для очистки воды. Вместо этого мы покупаем пластмассовые фильтры, изготовленные в других странах, ведёмся на модные зарубежные технологии, хотя должны сами добывать воду, очищать её, готовить к потреблению и обеспечивать собственное население первоклассной питьевой водой – это основа здоровья, потому что плохая вода, в том числе в Центральном регионе, главная причина онкологических заболеваний и множества других проблем. И, конечно, её экспортировать, потому что у нас избыток с точки зрения природных возможностей. Это гораздо выгоднее, чем нефть и газ. С. КОРОЛЁВ: Так сможет вода заместить в нашей экономике в какое-то обозримое время? С. ГЛАЗЬЕВ: Я думаю, это должно быть среди первоочередных приоритетов государственной политики. Во-первых, это необходимое условие для улучшения качества жизни и здоровья наших граждан. Я думаю, что у граждан нашей страны должно быть конституционное право на употребление чистой, безвредной воды, полезной для здоровья. А во-вторых, с точки зрения избытка водных ресурсов, в том числе в сибирском регионе, даёт возможность говорить о том, что этот очень дефицитный в современном мире продукт, может стать очень доходной статьёй экспорта тоже. С. КОРОЛЁВ: Очень много новостей продолжает приходить по поводу так называемой большой приватизации. Разные компании называются, привлекаются инвесторы, в том числе международные проявляли заинтересованность, хотя сложно из-за санкций. Уже известно, какие активы будут. Вы кратко уже ответили на мой вопрос о Вашем отношении к тому, что происходит, о том, что запустили этот процесс, но я прошу ещё раз обозначить эту позицию и более подробно аргументированно её объяснить. С. ГЛАЗЬЕВ: Есть позиция нашего президента, которая им ясно и чётко была сформулирована. Она исходит из международного опыта и рекомендаций экономической науки, науки о менеджменте. Первый принцип, который он сформулировал, заключается в том, что приватизация должна вестись не ради приватизации, а ради повышения эффективности работы тех или иных организаций. Второе – он подчеркнул необходимость прозрачности приватизации, чтобы не было левых схем и непонятных источников, не было отмывания денег, денег из офшоров, чтобы всё было прозрачно и законно. В-третьих, он запретил использование кредитов для приватизации. Это очень актуальная в наших условиях тема, вспомни залоговые аукционы, когда сначала государство в виде Министерства финансов положила на счёт заинтересованных коммерческих структур, а точнее, на депозиты банков, гигантские бюджетные деньги. Затем эти банки использовали эти деньги для покупки предприятий на залоговых аукционах, дали деньги государству в кредит под залог предприятий. Государство получило обратно свои собственные деньги, и эти кредиты не возвратило. Вот такой кругооборот государственных денег, следствием которого стало попадание крупнейших предприятий страны в частные руки, Счётной палатой были признаны как притворные сделки, то есть, мошенничество. Однако организаторы этой акции отделались лёгким испугом, получили условное наказание за превышение служебных полномочий. Целая плеяда олигархов возникла в результате этой незамысловатой схемы. С. КОРОЛЁВ: Но сейчас эта схема исключена или есть другие схемы? С. ГЛАЗЬЕВ: У меня есть другое подозрение, что эту схему заменила игра на Московской бирже. Не случайно первый запрос со стороны инициаторов этой приватизации был на госбанки. Помните, они хотели «Сбербанк» приватизировать, президент им запретил. С. КОРОЛЁВ: «ВТБ». С. ГЛАЗЬЕВ: «ВТБ» частично попал. Я думаю, что основной заказчик этой приватизации – биржевые спекулянты, которые сейчас намыли на манипуляциях с курсом рубля, по оценкам экспертов, порядка 50 миллиардов долларов. Пока эти деньги спрятаны в офшорах, им придётся их оттуда обратно легализовать, но это легко делается через те же самые валютные спекуляции. Они ждут своего применения, такие большие деньги должны быть куда-то инвестированы, вложены. С учётом того, что манипуляция курсом рубля – это преступление против общества, когда доходы получаются за счёт дестабилизации, и их источником является обесценение сбережений граждан и доходов других предпринимателей, которые работают в реальном бизнесе, деньги перетекают из реального сектора спекулятивные, и таким образом, эта спекулятивная ловушка высасывает деньги из производственной сферы, они уходят в карманы спекулянтов, вся экономика и общество проседают. Мы подробно обсуждали эту тему. Насколько я понимаю, вполне вероятно, что именно эти спекулятивные сверхприбыли, полученные в последние два года за счёт манипуляции курсом рубля при попустительстве денежных властей, могут стать главным источником финансирования приватизации. С. КОРОЛЁВ: Тогда у кого окажутся эти активы? Речь идёт о серьёзных, крупных, в чём-то даже инфраструктурных компаниях? Та же «Башнефть», даже об «РЖД» говорили. С. ГЛАЗЬЕВ: Есть некоторое внутреннее противоречие. С одной стороны, президент чётко дал понять, что офшорные деньги не должны использоваться, а с другой стороны, Министерство экономики почему-то привлекают иностранные компании, американские и европейские, в качестве консультантов по продаже государственных активов, этого я не понимаю. Во-первых, это означает, что в первую очередь не резиденты, иностранцы, получат предложения купить наши предприятия. Из тех, кто за границей, главные заинтересанты – как раз те, кто в офшорах, кто знает российскую экономику, в ней же и работает, и понимает ценность этих предприятий. Привлечение иностранных консультантов в качестве главных операторов по продаже госпакетов – это довольно серьёзное нарушение того принципа, о котором говорил президент, что деньги не должны идти из офшоров и не должны быть заёмными. Если американская консалтинговая или финансовая, инвестиционная компания занимается приватизацией российских госбанков, например, то мы не сможем проконтролировать, кто же станет покупателями. Это могут быть подставные юридические лица, пусть даже зарегистрированные не на Каймановых островах, а на острове Мэн в Великобритании или в Штате Делавэр в США, где самые большие в мире офшоры. Если мы отдаём приватизацию наших активов на откуп американским и европейским финансовым компаниям, то уже не сможем никогда понять, кому же они эти акции продадут с точки зрения конечных бенефициаров, тут могут быть огромные слоёные пироги. Сама процедура приватизации не позволит пропустить её сквозь сито, чтобы выяснить, что же конечный покупатель. То, что вытворяет сегодня Министерство экономики, у меня вызывает удивление по многим причинам. Во-первых, потому что привлекаются корпорации западных стран, которые против нас же ввели санкции. Получается, что они ввели против нас финансовое эмбарго, запретили своим компаниям вкладывать деньги в Россию. С. КОРОЛЁВ: Привлекаются потому что у нас нет таких специалистов? С. ГЛАЗЬЕВ: Я не могу объяснить. По-моему, это прямой способ нарушить президентские ограничения. Во-вторых, это нелогично. Против нас ведётся финансовая война, а мы противнику отдаём в руки приватизацию наших активов. В-третьих, я считаю, что это постыдно, потому что те западные банки и компании, которые боятся своих собственных правительств, отказывают российскому правительству в выполнении этих услуг. В-четвёртых, это просто не патриотично и неэффективно, мы не сможем проконтролировать. Наконец, в пятых, это просто не правильно с точки зрения главного принципа, о котором говорил президент, повышения эффективности. С. КОРОЛЁВ: Получается, в приватизации нет ничего плохого, но вопрос в том, как это делается? С. ГЛАЗЬЕВ: Также как и в национализации нет ничего плохого, вопрос в том, как и для чего это делается. С. КОРОЛЁВ: С Вашей точки зрения сейчас нужнее национализация каких-то сфер, предприятий? С. ГЛАЗЬЕВ: Это вопрос конкретных видов деятельности и ситуаций. Возьмём европейский опыт, который часто нам в качестве поучения рекомендуют. В Европе был опыт и национализации, и приватизации. Национализация была популярной в период хаоса в экономике, послевоенного восстановления, когда государство организовывало кредит. Вопреки мнению руководителей нашего Центрального банка все европейские страны финансировали восстановление своей экономики за счёт кредитной эмиссии. Государство само эмитировало деньги, и для того, чтобы контролировать использование этих денег, предпочитало создавать под контролем государства крупные корпорации, их развивать, и только потом они были приватизированы. Крупнейшие наукоёмкие проекты, такие как airbus, например, или атомная энергетика, производство оборудования для неё, уже не говорю про военно-промышленный комплекс – до сих пор в большинстве европейских стран это государственный сектор. Для предприятий, которые работают на государство с точки зрения обороны, где государство – главный покупатель, предприятия, которые работают как монополисты, скажем «РЖД», это более эффективное государственное управление с точки зрения планирования их развития, субсидирования НИОКРов, и с точки зрения потребителя, который зависит от цен. Теперь приватизация. Классическим считается удачный с экономической точки зрения пример эпохи Маргарет Тэтчер, с точки зрения социальной не очень, потому что приватизировали шахты, было много уволенных шахтёров. Но в итоге экономическая эффективность повысилась, были приватизированы также отрасли сталелитейной промышленности, которая является главным потребителем угля. То есть государство отказалось от устаревших производств, тех, которые должны были работать на рынок, не требовали больших инвестиций с точки зрения внедрения новейших технологий, и которые работали на рынок, где была конкурентная среда, был понятен спрос, и всё было достаточно определённо. В нашей ситуации приватизации подлежит банковский сектор, предположим. Банковский сектор сегодня в государственной части – основа, практически 70% активов и кредитов сегодня – это государственные банки. Уверяю вас, что если бы не было государственных банков, то дела с кредитами обстояли бы многократно хуже, чем сейчас. Государственные банки являются основой кредитования бурно растущей сегодня китайской экономики, государство всегда банки контролирует тщательнее, чем другие структуры. Государственные банки хороши тем, что обеспечивают надёжность финансовой системы, доверие к ним гораздо выше, чем к частным, особенно в нашей ситуации, когда вы видите, что происходит сейчас в коммерческом банковском секторе, лицензии отзываются практически еженедельно, что вызывает паническое состояние вкладчиков и сильно ухудшает деловой климат. Замечу, что здесь тоже есть примеры как в ту, так и в другую стороны. Например, в Индии, когда правительство Индира Ганди национализировало банки, в качестве основы этого решения было юридическое доказательство того, что банки перестали заниматься кредитованием экономики и стали заниматься спекуляциями и вывозом капитала. Это стало юридической основой для национализации банковского сектора на том основании, что согласно индийской Конституции, интересы общества признаются более важными, чем частные. Поэтому в общественных интересах банки были национализированы, через них пошли долгосрочные дешёвые кредиты в промышленность, сельское хозяйство, и сегодня Индия вышла на первое место в мире по темпам роста экономики. Это результат многолетней работы, прежде всего, государственного, банковского сектора, по насыщению экономики Индии дешёвыми долгосрочными целевыми кредитами. Были и примеры приватизации банков, где развитая банковская система, где стабильная ситуация, где можно ожидать привлечения дополнительных средств для укрепления – там возможна частичная приватизация. Но у нас-то со стороны Запада финансовое эмбарго, значит, теоретически западные инвесторы не смогут участвовать в приватизации нашего банковского сектора. С другой стороны, как быть с требованиями президента по повышению эффективности управления предприятиями, которые частично приватизируются. От того, что появятся новые частные акционеры, не вытекает никаких следствий для повышения эффективности управления деньгами, которые в основе своей – деньги государственные или государственных корпораций. Прежде всего, это очень сомнительное дело, как с точки зрения теоретической, так и с точки зрения выполнения тех принципов, которые сформулировал наш президент. Рассмотрим компании нефтяного сектора и, допустим, алмазной промышленности – ведь недра принадлежат государству, природная рента должна распределяться в интересах общества. Более того, вся финансовая безопасность нашей экономики была обеспечена за счёт того, что государство благодаря действиям, которые предпринял наш президент ещё в 2000-е годы, сумело восстановить контроль над нефтяной и газовой промышленностью. Терять контроль за главной дойной коровой страны – ради чего? Тоже большой вопрос. С. КОРОЛЁВ: Я пока не нашёл в Ваших словах ни одного положительного фактора в пользу большой приватизации. Они вообще есть? С. ГЛАЗЬЕВ: Вопрос ещё в том, куда девать доходы от приватизации? В чём смысл приватизации сейчас? С. КОРОЛЁВ: Получить быстрые деньги. Продаются акции – получаются деньги. Так? С. ГЛАЗЬЕВ: Дергунова – грамотный человек, экономист, работала в частном секторе, в высокотехнологичной компании. Она понимает, что провести эффективно приватизацию с точки зрения собственника, который продаёт имущество, невозможно. Значит мы будем проводить приватизацию путём распродажи «по дешёвке». Это выгодно тем, кто хочет получить имущество «по дешёвке». Если главная цель у государства закрыть недостающие доходы бюджета и этот бюджетный дефицит, то я могу предложить как минимум два более простых и безболезненных для нашего государства способа. Ведь приватизировать, продать имущество, можно только один раз, потом придётся покупать, если захочется. Первый способ – почему бы нам не ввести налог на сверхприбыльные операции по манипулированию курсом рубля, которые дают астрономические прибыли? Это налог Тобина, хорошо известный в литературе, связан с классиком денежной теории, который доказывал, что главной задачей денежных властей должна быть максимизация инвестиций в экономике, и предлагал в качестве инструмента, который будет дестимулировать спекуляции и работать в пользу инвестиционного использования денег налог на спекулятивные операции, прежде всего, на валютно-обменные. По моим оценкам, введение умеренного налога Тобина дало бы нам как раз эти 2-3 триллиона рублей, которые нам нужны для финансирования дефицита бюджета. С. КОРОЛЁВ: Спред увеличится между покупкой и продажей? С. ГЛАЗЬЕВ: Налог идёт на валютные спекулятивные операции. С. КОРОЛЁВ: Это биржи касается, а не обменных пунктов для людей? С. ГЛАЗЬЕВ: Это касается биржи. Операций, которые совершаются из спекулятивных целей, подавляющее большинство на бирже. Более 95% операций, совершаемых на валютном сегменте биржи – это чисто спекулятивные операции, которые не нужны ни для экспорта, ни для импорта. С. КОРОЛЁВ: Понятно: первое – налог Тобина, а второе? С. ГЛАЗЬЕВ: Второе – то, что делают американцы, европейцы, японцы, а именно – эмиссия денег под покупку долговых обязательств государства. Это общепринятая в мире практика. Почему наше правительство эмитирует свои облигации в евро я тоже не понимаю, это очень странная политика затыкания бюджета за счёт внешнего долга. Вот два способа, которые общеприняты в мире. С. КОРОЛЁВ: В режиме блиц: «Бывший министр финансов и председатель совета Центра стратегических разработок стал зампредом Экономического совета при президенте, в который входите и Вы. как Вы сработаетесь?» С. ГЛАЗЬЕВ: Он и раньше входил. С. КОРОЛЁВ: Он стал зампредом. С. ГЛАЗЬЕВ: Может, Совет будет чаще собираться и более активно работать. Я не вижу здесь никаких изменений по существу. С. КОРОЛЁВ: Это ложное ощущение, что у него больше веса в последнее время: он везде фигурирует, идут назначения? С. ГЛАЗЬЕВ: Думаю, что это больше пиар, как сейчас модно говорить. Я забыл, что у государства есть должок перед населением, между прочим. С. КОРОЛЁВ: Какой? С. ГЛАЗЬЕВ: Сбережения граждан, которые не восстановлены и которые были фактически конфискованы в 1991 году. С. КОРОЛЁВ: Точно. С. ГЛАЗЬЕВ: Если мы хотим хорошую приватизацию, для народа, полноценную, я бы предложил дать возможность гражданам, которые потеряли свои сбережения, конвертировать этот долг в акции «Сберегательного» и других банков нашей страны. Это будет хорошая акция со стороны государства. С. КОРОЛЁВ: Предлагаю принять звонок. Здравствуйте. СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, меня зовут Вячеслав. Когда, наконец, настанет конец этого уродливого режима, хотя бы предположительно? С. ГЛАЗЬЕВ: Я не совсем понимаю. Если мы говорим о режиме макроэкономической политики, режиме свободного курса колебания рубля, то должны ожидать того, чтобы он немедленного был прекращён, а рубль стабилизирован, это бы сильно облегчило нам жизнь. С. КОРОЛЁВ: Но когда это наступит, наверное, ответа нет? С. ГЛАЗЬЕВ: Это вопрос к Центральному банку. С. КОРОЛЁВ: «Может, пора снижать налоги на производство, замораживать тарифы естественных монополий, и так снизится инфляция?» - спрашивает слушатель. С. ГЛАЗЬЕВ: Да, конечно. С. КОРОЛЁВ: Я предлагаю о налогах и о заморозке тарифов поговорить в следующей программе, через месяц, в передаче «Реальная экономика». Спасибо, что пришли. С. ГЛАЗЬЕВ: Спасибо, до свидания.
