Во второй половине 1980-х в первый – и единственный – раз в жизни я работал в закрытом режимном институте Москвы. Наш отдел занимался разработкой и проведением психологических тренингов, вопросами психопрактики и психокоррекции.
Через два года после катастрофы на чернобыльской АЭС мы стали ездить вахтовым методом в Припять, чтобы оказывать психологическую помощь ликвидаторам. Работали так: 15 дней были в Припяти, где находится сама АЭС, и на 15 дней возвращались в Москву. И так по кругу.
Первый выезд состоялся поздней осенью 1988 года. В Припяти стояло "бабье лето". По Москве в это время ты обыкновенно гуляешь в романтическом настроении. Но там наслаждаться погодой не получалось: в глубине души ты понимаешь, что повсюду радиация, опасность, которой не ощущаешь.
О том, что ты находишься в предельно экстремальной ситуации, постоянно напоминали многочисленные кордоны милиции за десятки километров до въезда в город, брошенные детские коляски, оборванные плакаты "Да здравствует СССР", саркофаг, видимый из любой точки, и практически полное отсутствие людей. Как будто бы попал в "Сталкер" Тарковского или в ночной кошмар.
Нас разместили в корпусе общежития, где жили сами ликвидаторы, сотрудники производственного объединения "Спецатом". После работы можно было гулять. Хотя и не везде, но только по асфальтовым дорогам, которые в течение дня мылись поливальными машинами.
Самое опасное место – обочины, куда водой смывало радиацию с мостовых, а самое безопасное – центр проезжей части. Ходить по центру дороги для меня стало настолько привычным, что после, гуляя по Москве, я порой в ужасе шарахался от обочин, как вернувшийся с войны солдат, ёще долго слышащий в хлопках дверей разрывы снарядов.
Наша работа как психологов заключалась в том, чтобы подобного не происходило с ликвидаторами. Чтобы прошлое не владело этими людьми после возвращения к обычной жизни. Большое значение здесь имели специально разработанные нами групповые и индивидуальные восстановительные и мобилизационные психопрактики. Задача этих практик – вернуть людям эмоциональную чувствительность и помочь продолжать работу без психологического саморазрушения.
Многие относились к своим обязанностям как к рядовой работе, что на языке психоанализа называется "защитным механизмом рационализации". Все, кто там находился, пребывали в несколько изменённом состоянии сознания.
С этим грузом приходилось возвращаться домой. И дома уже самому пытаться восстановиться так же, как помогал восстанавливаться ликвидаторам.
