Четыре дня боёв в зоне карабахского конфликта едва не переросли в полномасштабную войну. Остановить стороны у опасной черты удалось благодаря посредническим усилиям России. Но далеко не все в Ереване и Баку остались довольны как итогами «мини-войны», так и подключением Москвы в качестве «антикризисного менеджера».
Особые поводы усомниться в целесообразности окончания военных действий в полдень 5 апреля, с которого взял отсчёт «режим тишины», появились у армянских сторон. Многие в Армении и Нагорном Карабахе посчитали, что армянские вооружённые силы, как и в 1994 году, были остановлены в момент, когда они владели наступательной инициативой и могли добиться большего, если бы не настоятельные призывы из российской столицы. Подобная неудовлетворённость, определённый осадок от «недосказанности» в действиях Армии обороны Нагорного Карабаха, столкнувшейся с самой настоящей агрессией противостоящей стороны, легко объяснимы.
Карабахским армянам удалось самостоятельно сдержать два достаточно мощных и ещё два менее интенсивных прорыва азербайджанских войск в период с ночи 2-го по первую половину дня 3-го апреля. А когда пришло время наказать агрессора, как говорится, по полной, Степанакерту скомандовали «отбой». Понятно, что этот приказ поступил не напрямую из Москвы, а от армянского Генштаба в Ереване. Но списали все на Россию.
Напомним, силами двух бригад Вооружённые силы Азербайджана 2−3 апреля на некоторых участках фронта, особенно на северо-восточном направлении прорыва, продвинулись до 10 км. Когда идёт наступление на уровне войсковой бригады (3000−3500 военнослужащих), притом, что Азербайджан бросил в бой свои самые подготовленные формирования, в частности, из состава 191-й горнострелковой и 777-й бригад (полк спецназа), глубина действия идущих на прорыв соединений составляет примерно эти самые 10 км. (1)
Армия обороны непризнанной Нагорно-Карабахской Республики (НКР) вначале отступила, а затем на обоих основных направлениях — мартакертское (северное) и гадрутское (южное) — перешла в контрнаступление. 4 апреля, несмотря на обращение ВС Азербайджана к, возможно, последнему «аргументу» в своей военной кампании — применению ракетных систем залпового огня (РСЗО) «Смерч» и тяжёлых огнемётных систем (ТОС) «Солнцепёк» — инициатива прочно перешла в руки армянских сил. Предупреждение о подготовке к ракетным ударам по столице НКР — Степанакерту лишь подчеркнула нахождение азербайджанского армейского командования в близком к паническому состоянии.
В итоге, азербайджанцам удалось закрепиться на некоторых позициях, ранее составлявших огневые точки на линии обороны армянских сил, добившись незначительного, но «материально» ощутимого военного успеха. Несколько сотен метров и одна возвышенность (высота Леле-Тепе) на южном направлении наступательных действий «элитных» подразделений ВС Азербайджана — явно не то, к чему в Баку изначально стремились. Но в текущей азербайджанской внутриполитической действительности — это тоже весомый фактор. И вот почему. Годы наращивания военного бюджета до умопомрачительных размеров в несколько миллиардов долларов, увещевания собственного населения в способности ВС Азербайджана за считанные дни взять Степанакерт и выйти к армянскому Горису, требовали какой-то «вещественной» отдачи. Весьма скромной, крайне невыразительной, но отдачи.
Результаты «мини-войны» следует разделить на её военные и политические последствия. В непосредственно военном отношении можно зафиксировать боевую ничью. Потери армянами небольших участков на карабахской передовой компенсируются рядом факторов. Это на более ощутимые потери в живой силе противника, к чему в целом азербайджанцы были подготовлены, но не в таких масштабах. Наступающая сторона должна быть готова к потерям 5 к 1, не больше, иначе атака захлёбывается, солдаты просто не идут в бой, видя по обе стороны от себя трупы сослуживцев. К 4 апреля указанная пропорция вышла примерно на уровень 7:1 с негативной для азербайджанцев тенденцией на увеличение.
Следующий фактор — выводимая из строя военная техника, практически по всему диапазону задействованных ВС Азербайджана ударных систем. Уже в первые часы боевых действий наступающие войска лишились одного вертолёта Ми-24, потом — ещё одной винтокрылой машины. Затем счёт потерь в тяжёлой бронетехнике, которая должна была взять на себя миссию глубокого вклинивания в территорию противника, пошёл на десятки. Новинка этой войны в виде задействования беспилотной авиации также не принесла азербайджанцам серьёзного успеха. Напротив, их дорогостоящие разведывательные и ударные беспилотники уничтожались в недопустимых масштабах. Причём, тенденция успешной борьбы армянских сил с высокотехнологичными продуктами израильского производства на вооружении Азербайджана сохранилась и после 5 апреля.
Далее следует отметить главный индикатор «ничейного результата» столкновения сторон в военном измерении. Силами двух наиболее подготовленных бригад, при использовании фактически всего арсенала ударных систем (за вычетом боевых самолётов) и с учётом относительной внезапности, азербайджанцы не смогли обеспечить захват и удержание хотя бы одного населённого пункта. ВВС Азербайджана, за исключением армейской авиации на уровне ударных и многоцелевых вертолётов, по сути, так и не вступили в бой. Система ПВО армянских сил быстро зафиксировала лимит успешности наступления противника, который не решился перейти к масштабной военной операции по всей линии фронта.
Нет сомнений, что, добившись не только захвата, который был 2−3 апреля, но и сохранения за собой небольших посёлков, населённых армянами, ВС Азербайджана ввели бы в бой новые силы. Прежде всего, из состава «второго эшелона» наступления. По всем канонам военной тактики, посредством мощного огневого воздействия была осуществлена попытка разрушить целостность обороны противника, разобщить обороняющиеся подразделения, создать бреши для ввода в бой «второго эшелона» (резерва). Его основная задача — развитие успеха, достигнутого передовыми частями. Вводить в бой резерв военные теоретики рекомендуют из-за флангов или в стыках наступающих частей. Развертывание и ввод в бой свежих сил обеспечиваются действиями бригад первого эшелона, огнём артиллерии и вертолётов огневой поддержки, в случае необходимости — ударами фронтовой авиации.
В действительности же, начав с двух основных вклиниваний бригадами особого назначения, которые «расчищали» путь для тяжёлой бронетехники (прежде всего, преодоление минных заграждений) и продвинувшись до 10 км, азербайджанские подразделения не смогли задержаться ни в одном населённом пункте. Их откат практически на исходные позиции получился ещё более форсированным, чем само наступление. В таких условиях идти на применение фронтовой авиации, когда на театре военных действий вновь установилось тесное соприкосновение войск и позиции противника находятся буквально в десятках метров от передовых рубежей войск наступления, не имеет никакого смысла.
Есть нарекания не к армянскому солдату и добровольцам, которые показали чудеса самоотверженности, а к генералитету ВС Армении и Нагорного Карабаха. Странно было услышать, например, от заместителя начальника Генштаба Республики Армения Мовсеса Акопяна, который 8 лет занимал пост министра обороны НКР (2007−2015), о том, что «разведданные были, однако протяжённость границы большая, и сложно было угадать, где и когда противник перейдёт к активным действиям». Думается, за 20 с лишним лет, с момента установления в мае 1994-го режима бессрочного перемирия, можно было досконально, что называется, по крупицам, просчитать все возможные направления удара. Тем более, когда северо-восточное мартакертское направление, на которое азербайджанцы в ночь на 2 апреля обрушились с особой силой, в последние годы не раз подвергалось ими разведывательно-диверсионному «прощупыванию» на предмет изыскания брешей в армянских оборонительных порядках.
Из апрельского противостояния, которое, к сожалению, оказалось более чем кровопролитным для всех сторон «мини-войны», ещё длительное время будут выводиться военные и политические итоги скоротечной схватки. Пример «пятидневной войны» в зоне югоосетинского конфликта в августе 2008 года — наглядное тому подтверждение. Но уже сейчас, по прошествии 10 дней, напрашиваются несколько выводов, большая часть которых имеет комплексный, военно-политический характер. Попробуем представить некоторые из них.
Первое — предыдущий статус-кво в зоне конфликта не подвергся системному обрушению, но претерпел определённые изменения со знаком «плюс» для Азербайджана. Для него было важно выйти из четырёхдневного противостояния с хотя бы незначительным продвижением своих передовых позиций. Теперь у руководства в Баку появились не только аргументы для собственных граждан, но и большая уверенность за столом переговоров. Армянские стороны не добились главного — ввода нагорно-карабахских властей в поле официальных контактов вокруг заключения нового соглашения о перемирии. Бессрочный режим прекращения огня в мае 1994 года устанавливался при непосредственном участии Нагорного Карабаха, подпись министра обороны НКР стоит под тем документом. После достижения 5 апреля в Москве устной договорённости начальников Генштабов ВС Армении и Азербайджана о прекращении военных действий, появились вопросы именно насчет субъектности НКР и на «поле боя», и за столом будущих переговоров. На самом высоком уровне в дни «мини-войны» из Еревана проговаривалось, что отныне Баку должен иметь дело, прежде всего, со Степанакертом, если желает вернуться в конструктивное русло урегулирования, а не разжигать огонь масштабной войны в регионе. После этого для многих было удивительным оперативное появление главы армянского Генштаба Юрия Хачатурова в российской столице без своего карабахского коллеги и заключение, пусть и устной, но договорённости о прекращении огня.
Второе — четырёхдневная война может проложить дорогу к созданию новых переговорных форматов вокруг карабахского урегулирования. Сейчас в Москве, Вашингтоне и Париже никто не берёт на себя ответственность заявить, что Минская группа (МГ) ОБСЕ изжила себя, показала свою неэффективность, возможно, в самом главном, что от неё требовалось в последние годы. А именно, не допустить скатывания сторон к масштабному военному столкновению в зоне конфликта. Напротив, можно услышать призывы мировых держав сохранить «минский формат» в неприкосновенности. Впрочем, события могут принять иной оборот, например, в части расширения нынешнего состава сопредседателей МГ, представленных дипломатами России, США и Франции.
Как и следовало ожидать, в деле пересмотра переговорных форматов особую активность развила турецкая дипломатия. С её стороны уже стали вбрасываться «сюжеты» о неких «контактных группах» или же о необходимости включения карабахской проблемы в повестку работу Организации Исламской Конференции (ОИК). Таким образом, азербайджано-турецкий тандем принялся серьёзно зондировать почву для разрушения «монополии» трёх сопредседателей МГ.
Плюс ко всему, следует ожидать активизации обсуждения вопроса о размещении по всей линии соприкосновения армянских и азербайджанских войск. Не исключено, что этот пункт из так называемых «мадридских принципов» урегулирования будет выдвинут в приоритеты, дабы избежать новой вспышки боевых действий.
Третье — открыта дорога для ещё большей милитаризации региона, а не его умиротворения посредством политики сдерживания и баланса оружейных поставок Азербайджану и Армении. Баку станет восполнять понесённые потери в своих парках наземной и воздушной военной техники, прикупая ещё больше ударных систем. Ереван и Степанакерт будут стараться не отстать в гонке вооружений.
Как бы не пыталась Армения убедить Россию в целесообразности отказа от поставок наступательных вооружений Азербайджану, это не получается. Оружейная тема была и остаётся одной из сложнейших для Москвы проблем при достижении стратегической цели — удержать в своей орбите влияния и Азербайджан, и Армению, а значит и Грузию. Несмотря на союзнические отношения с Ереваном и тесное военно-политическое взаимодействие азербайджанцев с Анкарой, отталкивать от себя Баку в Москве решительно не намерены. Предупредить о чём-то, дать понять, что требуется от руководства прикаспийской республики, например, проведением в Дагестане в первые дни апреля военных учений, — это да, вполне возможно. Но, не более того.
Поэтому, оружие из России, во всяком случае, во исполнение уже заключённых контрактов, будет идти и впредь. Другой вопрос, что армянского союзника Москва не может оставить с тем арсеналом вооружений и военной техники, который у него имеется. В Ереване все эти дни говорят о противостоянии Азербайджану оружием «1980-х годов», в то время как противник воюет образцами явно не тридцатилетней давности.
Вывод таков — вторая Карабахская война приведёт к форсированию реализации уже имеющихся армяно-российских договорённостей по поставкам оружия, при том понимании, что объёмы поставок ВВТ в Азербайджан не будут сокращены. Максимум, на что может рассчитывать Ереван, так это некоторое снижение темпов оружейного сотрудничества Москвы с Баку, которое будет сопряжено с получением от азербайджанской стороны неких гарантий по части неприменения отдельных видов вооружения в зоне конфликта (например, тех же РСЗО «Смерч» и ТОС «Солнцепёк»).
Четвёртое — одним из промежуточных результатов войны стала довольно резкая активизация прозападных кругов в Армении. Сторонники евроатлантического вектора в эти дни продолжают утверждать о росте антироссийских настроений в армянском обществе. Воодушевление прозападной публики Армении от одного репортажа CNN, в котором выступил глава МИД Нагорного Карабаха, сродни коллективному экстазу. Но власти Армении не могут позволить себе такой роскоши, как взгляд на ситуацию в регионе через «розовые очки» всемогущего американского телеканала. Обольщаться явно не стоит, ибо США ещё с конца 1980-х взяли себе в правило каждый раз вспоминать о праве карабахских армян на самоопределение в периоды обострения геополитической борьбы с СССР/Россией.
Свою лепту в текущий «внутриармянский тренд» относительно роста недоверия к России вносят и власти, которые подняли градус своего недовольства в связи с темой поставок российского оружия Азербайджану. Нет сомнений, позиция Москвы в данном вопросе продолжает оставаться уязвимой. Но не менее сомнительным выглядит смешивание в одну кучу сразу целого ряда претензий, звучащих из Еревана в адрес Москвы. Из российской столицы закавказский союзник ожидал адресной критики в отношении последней азербайджанской агрессии в Нагорном Карабахе, факт которой неоспорим. Ожидал, но не дождался. В Ереване ждали, наверное, и приглашения на встречу 5 апреля главы Минобороны НКР. Но и этого не последовало. От всех этих несбывшихся ожиданий, в том числе и по части сначала «намёков», а теперь и открытых призывов к России прекратить вооружение азербайджанского агрессора передовыми средствами ведения наступательных операций, веет собственной уязвимостью. Первый шаг по признанию независимости Нагорного Карабаха, от которого производны множество вопросов, должна сделать Армения, и никто другой. Если в Ереване считают, что по итогам военных действий в начале апреля многие вопросы прояснились, включая и настрой Москвы продолжить курс на поддержание паритета в её отношениях с Арменией и Азербайджаном, то нереализованную на поле боя инициативу следует перенести в русло смелых политических решений.
Помнится, президент Серж Саргсян не единожды предупреждал, что, в случае начала Азербайджаном войны, Армения незамедлительно признает независимость Нагорного Карабаха. А что мы услышали в оправдание отсутствия такого решения? Видишь ли, масштаб нападения Азербайджана на непризнанную республику оказался не столь значительным, чтобы Ереван выполнил своё обещание. Вспоминаются и другие обещания высшего армянского руководства принципиального свойства, так и оставшиеся нереализованными. Например, заявление президента Саргсяна пятилетней давности (в марте 2011 года), что он станет первым пассажиром авиарейса Ереван — Степанакерт, несмотря на угрозу Баку сбивать все армянские гражданские авиалайнеры, если они появятся в «его воздушном пространстве». Аэропорт в Степанакерте так и не заработал, президент Армении так и не стал его первым пассажиром…
К чему все эти воспоминания? К тому, что ожидания от союзника принципиальных шагов несбыточны, если ты сам не решаешься на такую принципиальность. Известная формула россиян в вопросе признания НКР — «только после вас» — не поддаётся рациональному опровержению. А продолжать объяснять свою пассивность тезисом о том, что признание Нагорного Карабаха будет означать выход Армении из переговорного процесса, просто не выдерживает критики. После «четырёхдневной войны» этот «аргумент» ещё больше сужает поле для проявления Ереваном столь необходимой ему сейчас принципиальности.
Указанный перечень военно-политических последствий далеко неполный. Требуется ещё какое-то время, чтобы осмыслить новую ситуацию, новый расклад сил и интересов, с которыми все стороны вышли из «горячей фазы» выяснения отношений в те четыре дня. Нет сомнений в одном — возвращения к статус-кво на момент 1 апреля не будет. Война стала катализатором политического урегулирования. Что будет заложено в основу такого урегулирования — «мадридские принципы», их обновленная версия или ещё одна «редакция» этой обновлённой версии (2) — предстоит понять.
А пока на карабахской передовой установилось обманчивое затишье. Фиксируется концентрация войск с обеих сторон, ни о каких «мерах укрепления доверия», например, в виде отвода тяжёлой техники, никто даже не заикается. При этом и в Ереване, и в Степанакерте, и в Баку затрудняются прогнозировать дальнейшее развитие ситуации в зоне конфликта.
(1) Ближайшая задача штурмовых бригад определяется на глубину 10−12 км и заключается в прорыве оборонительных позиций частей первого эшелона противника.
(2) К примеру, Казанский документ, который находится на столе переговоров с 2011 года.
Вячеслав Михайлов, политический аналитик, специально для EADaily
