БЕЗНАДЕГА, МАРШРУТКА И ДРУГОЙ ДОНЕЦК
Я скучал по мирному Донецку. В моей памяти он остался сытым купеческим городом. Чем-то похожим на Москву – нагловатую, рациональную, широкую. Я помнил сверкающий свежим стеклом аэропорт, построенный к чемпионату Европы. Помнил крепкую аполитичность донецких, их презрение к хитрым лозунгам. Этот казалось бы закаленный русский оберег из знаменитой песни Шнура «Выборы-выборы, депутаты (молчу, Роспотребнадзор, молчу)...
И как донецкие не убереглись!
Но центр города меня встретил, как настоящий солдат на утро после боя – в блестящих сапогах и белоснежном воротничке.
На утренних улицах копошатся оранжевые дворники. Все чисто. Аккуратно. И главное – почему-то нет животного ощущения опасности.
Перед поездкой один киевский приятель стал пугать:
- Ходить по Донецку опасно. Тебя эти бандиты обязательно проверят. Будь готов.
- Всегда готов! - зеваю, разглядывая уличные растяжки с внимательно наблюдающим за городом главой ДНР Захарченко.
Забегая вперед — МГБ (местный вариант ФСБ) меня проигнорировало, хотя где я только не был...
Впрочем зачем я МГБ? Я ж не местный – хожу скромно, права не качаю. Как говорят местные – жаловаться на власти здесь не надо, попадешь на карандаш, на беседы воспитательно-патриотические затаскают.
Но обычные жители о милиции только доброе — мол, предупредительные, вежливые... Вон кто-то выпал из ресторана. Чинно подъехал патруль. Разговаривают.
Здесь, в центре Донецка, как будто и не было войны. Троллейбусы и маршрутки развозят горожан на работу, на льду речки Кальмиус сидят рыболовы, по набережной прогуливаются собачники...
Давно сняты блок-посты на улицах. Исчезли разхристанные казаки.
Кругом огни. Светофоры. Кофейни. Гипермаркеты. Очень мало людей в форме. И главное — никакого оружия.
В центре города так спокойно, что ты уже расслабился. Поглупел. Думаешь, а может и правда заработал «Минск».
Уххх! В домах задребезжали окна.
Уххх! Ударило, как гроза...
И ты еще не научился отличать «вход» (когда летит сюда) и «выход» (отсюда). Да и какая разница – кому суждено утонуть, не повесится. Тут другое.
- Макеевка? - спросил на набережной один собачник другого.
- Не, аэропорт.
- Младшая заболела... В Ростов ехать надо...
- Я побаиваюсь вести – там, говорят, тоже грипп.
Что-то долбануло уже поближе и совсем звонко.
Собаки заскулили.
- Ингаверин – хорошее лекарство.
- Дорого?..
А я вглядываюсь в их невозмутимые лица.
Это что? Такая истерика?!
К донбасскому фатализму я привыкал дня три. И привык.
Я научился народной мысли, без которой тут свихнешься. Люди подсознательно решили - войны нет. Война закончилась.
- Э-э-э, это наука! – пожимает плечами донецкий волонтер Антон Баешко. - Как это назвать даже не знаю? Прострация. Безнадега... Иду мимо ресторана, вижу ребята Мотороллы с конкурентами из другого батальона разбираются. Пальба стоит страшное дело! Я за угол. Кричу прохожим – не ходите туда, подстрелят! А им все равно. Да «пох», говорят. Так и идут не сворачивая. Потому что тут всем уже действительно «пох»...
- Ну, да, - кивает мужичок на рынке, торгующий символикой ДНР и украинскими вышиванками. - Я все вспоминаю, как около Донецкогоуниверситета снаряд разорвался и убило молодого человека. Он лежал в майке, шортах в шлепанцах и с сумочкой. Шел за хлебом. И тогда я подумал, что страшна не сама смерть, а ее глупость. Убили-то ни за хвост собачий.
Ты, конечно, тут же начинаешь бормотать что-то о Минских соглашениях...
И в маршрутке (словно в ответ) слышишь чисто донбасское.
- А я ей еще тогда летом говорил – закрой окно что высовываешься при каждой бомбежке. Соседка вон открыла...
Ох, зря...
Ну да, пол лица снесло...
Сзади грубо:
- Эй, водитель, рубль сдачи не передал.
Едем в сторону Киевского района, что у аэропорта. Это сразу чувствуется. Машин все меньше. На окнах появляются полоски бумаги, как в фильмах про Великую Отечественную.
- Я сказал – рубль где?! – надрывается кто-то сзади.
Мы словно пересекали невидимую линию. Темные кварталы, слепые дома с морщинами от осколков, и кучка людей, жмущаяся к остановке. Водитель не собирается ехать в черный, обступивший нас город, идет на разворот. Чтоб побыстрее вернуться в то, что полчаса назад я считал настоящим Донецком.
- Я не понял! – заорал мужик.
- Я передал назад рубль! Че?! – водитель словно бармен в ковбойских фильмах, подготовился к проблемам. – Вон, смотри, ей передал!
Тетушка в чистом платочке, полуистлевшем пальто и с пакетиком продуктовой помощи Рената Ахметова (чувствуется жилка бизнесмена — на пакете с крупой и маслом фирменный бренд, не перепутаешь) шепчет:
- Я передала рубль! Вот ему.
И указывает... на меня! Смотрит умоляюще...
«ТУТ НЕ РАЗБЕРЕШЬ – ГДЕ ДНР ГДЕ УКРАИНА»
Никогда не думал, что буду жалеть гордый Донецк.
И что он мне это позволит.
Прошел год, как в этот темный двор упал последний снаряд. Год «мирной жизни».
Снаряд расколотил канализационный люк, расстрелял осколками окна и вырвал с мясом бордюр. Судя по свежести следов - никто чинить даже не думал.
Тихо. Ни прохожих, ни света в заколоченных фанерой окнах.
Вижу слабый свет на четвертом этаже, открываю дверь и слышу, как сверху с диким лаем катится по ступенькам свора собак.
Отскакиваю. Придавливаю собой дверь. Держу.
«Ты осторожнее, — из темноты вырастает старичок. - Тут всяко может быть.»
И идет себе дальше. К мосту. К последнему дому, где не видно ни зги.
Я подпер визжащую дверь кирпичом. И за ним.
В этот момент у аэропорта что-то взорвалось. Что-то пролетело над нами.
- Живу здесь, — говорит старичок. - Человек везде жить может...
Одинокий старик. Дети уехали. К себе не зовут. Он не в обиде. Зачем молодым мешать?
А я слышу как стучат пулеметы. Над домами нехорошее зарево...
Молчу. Хотя хочется брошенному старику сказать: «Суки молодые твои, прости уж, дед — суки, коль тебя здесь оставили!»
Пенсия, говорит, две тысячи рублей.
- Но свет зато бесплатно. Вода, отопление тоже... За гуманитарной помощью съездил (показывает ахметовский пакет).
- У тебя хата бесплатно?! - с балкона над нами свесился здоровенный мужик. - Ни фига себе! А мы платим почти тысячу!
В этот момент от хлопка над головой зазвенели окна.
- Не боись, это уже наши! — вздохнул дед и побрел дальше.
- Тысячу! - продолжал ругаться на балконе мужичок. - И это не считая интернета.
Оказался шахтер. Получает две-три тысячи гривен.
- Как это гривен?! - кричу.
Наверняка ослышался. В Донецке теперь официально ходит только российский рубль. (Причем ходит хитро – при реальном курсе гривна-рубль почти один к трем, официальный курс ДНР один к двум, от чего в первую очередь страдают пенсионеры. Они получают украинскую пенсию в гривнах и меняют их здесь на рубли)
Оказалось, он работает на шахте Рената Ахметова, где деньги шахтерам идут из Киева. Туда в Киев и налоги уходят.
- Тут у нас не разберешь — где ДНР, где Украина, — смеется шахтер. – И получается, оттуда (показывает в сторону поселка Пески, занятого украинскими военными) сначала по нам лупят, потом платят зарплату. Туда лупят наши, а потом едут туда на работу.
- И что из этого следует?!
Наверху задумались.
- А... знает, что следует!
Мужик в одной майке, думать холодно.
- Я тебе так скажу, - заторопился он. - Тут у нас телевизор ловит один укропский канал. Смотрю из любопытства. Врут. Ловлю московские — тоже превирают. Смотрю местные — а с них вообще взять нечего! Тут, похоже, надо своим умом жить.
- И что он говорит?
- Кто?
- Ум.
- Ничего... Кроме того, что никаких укров здесь больше не будет! - плюнул шахтер. - Побомбили, хватит! На остальное плевать — выживем!
Снова гром. Шахтер в сердцах хлопнул балконной дверью.
«ИМ ВАЖНО ЗАБЫТЬ НАС»
Вспоминаю свой предновогодний разговор с писателем Захаром Прилепиным. Спросил его что-то о внутренних делах российских. А он, имперец, отвечает:
«Я за Россией не очень смотрю. - написал он мне, - Я всё больше за Донецком. Вот Захарченко пытается строить новую страну, и у него кое-что получается...»
Новая страна...
Я неделю бродил по этому городу и думал — о чем говорит Захар? О каком Донецке?
Донецк разорвало на клочки, на слои, на фрагменты, которые когда-то может и станут целым. Но при приближении город рассыпается на маленькие «донецки», как рассыпается акварель на грубые мазки.
Возьмем к примеру этот милый разбомбленный двор.
Вот дед — это один из «донецков». Он сейчас зайдет в свою квартирку с видом на взорванный мост, заварит чайку и будет смотреть телевизор, вовремя обстрела просто сделав его погромче. Его психику, к счастью,
изуродовал Бог. Изуродовал с такой любовью, что старик будет спокойно пить чай и при атомной войне. Он примет все. И детей, сбежавших в Днепропетровск, простит, если их дождется.
Вот бабушку в маршрутке с рублем Бог, надеюсь, так же изувечил — живет она от гуманитарки до гуманитарки, которую получает на Донбасс-арене
Рината Ахметова: несколько дешевых консервов, несколько килограмм муки, крупы. Хорошо если она живет на свои две тысячи рублей одна и не в подвале, тогда ей пакета как-нибудь хватит.
А вот другой Донецк. Шахтер на балконе. Он сейчас зайдет в Одноклассники, напихает сбежавшим в Киев или Полтаву друзьям, проклянет бандеровцев, и отправится на смену - вкалывать в шахту Рената Ахметова за украинские гроши. (о хитростях местной экономики мы поговорим чуть позже)
Или вот еще. В соседнем доме в подвале живет Лена. Не одинока. Обеспеченный муж, любящая родня, зовут к себе в безопасный центр города.
Многие пытались уговорить выйти из подвала...
Во время бомбежки она перебегала этот двор. Осколки прошли мимо. Промучившись от страха несколько дней, спустилась в подвал, где и живет уже год.
Елене на вид лет 40. Среди подвальных труб телевизор, диван, компьютер. В сырой полутьме мигает лампочками роутер...
- Вы наверное думаете, что у меня что-то с головой, — мягко улыбнулась Елена, как только я попытался осторожно подойти к теме «а есть ли в Донецке хороший психолог?» - Ничего, я привыкла. Не исключено, что вы правы, и я больна...
Молчу. Эта интеллигентная женщина не казалось душевнобольной. Но глядя на страшный подвал, украшенный ржавыми трубами и ковриками...
- А вы сами чувствуете себя в безопасности? - вдруг спросила она, глядя в телевизор.
- В центре города абсолютно, — пожимаю плечами. - Уезжайте отсюда. Что вас держит?
- Что держит... — повторила она. — Вы еще не поняли. Те кто живет в центре Донецка тоже не понимают нас, живущих здесь. Они ходят в рестораны, у них бесконечные городские праздники – концерты, спектакли, КВН. Люди из центра не любят приезжать сюда. А я не могу себя представить рядом с ними - они хотят забыть о войне, им важно забыть нас...
- Преувеличиваете, — протестую. - Всем сейчас непросто, но жизнь продолжается. Вам же возят гуманитарную помощь.
- Да, я смотрю телевизор, вижу репортажи, как к нам в Киевский район возят гуманитарную помощь. Только сюда она не доезжает, теряется где-то по пути. Один раз привезли бесплатный хлеб — и такая давка была. Зато я слышу, как каждый день со стороны заводов по шоссе едут машины с металлоломом... Я выйду отсюда, когда действительно закончится этот бардак.
Ах, да... Забыл.
И дед, и шахтер сказали мне слово в слово то, что сейчас скажет Елена.
- Когда вы там в Москве все решите? Зачем вы нас мучаете?! Вы или нас берите или... - отвела она глаза.
Мне это скажут еще раз двадцать. А я обычно отвечаю так:
- Война в ДНР скоро закончится.
- ДНР? - Елена засмеялась. - А что такое ДНР?
Продолжение следует.
