14 декабря исполнится 200 лет восстанию декабристов. В российской истории трудно найти другое важнейшее событие, официальное отношение к которому так виляло бы из одной крайности в другую. В Советском Союзе заслугу декабристов видели лишь в том, что они «разбудили Герцена», но отдавали дань уважения их храбрости и принципиальности. В современном российском кино восставших изображают кучкой тщеславных придурков: мол, как вообще такое в голову могло прийти – поднять руку на власть. На самом деле произошедшее 14 декабря 1825 г. бессмысленно рассматривать в отрыве от истории первой четверти XIX века. И это трагическая дата, поскольку в восстании не было бы нужды, умей представители высших сословий слышать друг друга.


Некем взять

Едва вступив на престол в 1801 г., молодой император Александр I сразу начал реформы в нескольких областях одновременно – в государственно-административной, в крестьянском вопросе, в народном просвещении. Прославленное Пушкиным «дней Александровых прекрасное начало» было совершенно особенным, поскольку перемены в кои-то веки планировались в интересах общества. Тут и сравнивать нечего с преобразованиями Петра, который перетряхивал Россию ради построения сильной армии, способной обеспечить интересы российской торговли в Европе. Ради этого создавались демидовские заводы и бюрократия, способная собирать налоги, ради этого все сословия обязывались служить, а центр принятия решений сокращался до одного человека.

Александр мыслил совершенно иначе. Главные геополитические цели были достигнуты Россией при его бабке Екатерине. То есть сосредоточиться лучше на внутренних задачах. Вот батюшка Павел со своей палочной дисциплиной и отменой дворянских вольностей, наоборот, довёл элиты до цареубийства. Поэтому Александр начал с вещей прямо противоположных. Была объявлена амнистия для 12 тыс. человек, пострадавших при Павле, вернулись вольности, открылись границы, разрешалось свободно ввозить западноевропейские книги и товары. Пошли разговоры, будто русскому обществу скоро дадут конституцию и даже отменят крепостное право.

При Александре и вправду сформировался реформаторский кружок, который в учебниках называют Негласным комитетом: молодые и прогрессивные князья Кочубей и Чарторыйский, граф Строганов и камергер Новосильцев два-три раза в неделю встречались с императором обсуждать планы преобразований. И даже получили право являться к его столу без предварительного приглашения. Но весь их пыл ушёл в свисток бюрократической оптимизации: коллегии заменили министерствами, возник Государственный совет без серьёзных полномочий, кодифицировалось законодательство. Но к серьёзным реформам даже не приступали.

Было очевидно, что промышленная революция по британскому образцу была невозможна без рынка свободной рабочей силы. Отменить крепостное право? Но как? С 1803 г. в империи действовал Указ о вольных хлебопашцах, позволявший помещикам отпускать своих крестьян за выкуп. Однако до самой Крымской войны свободу по указу обрели менее 1, 5% крепостных. «Некем взять», – грустно заявил император о перспективах отмены крепостничества. И у всех в голове «сошлось». Мудрая бабушка Екатерина тоже поначалу вынашивала такие планы, а потом посмотрела вокруг и решила не будить лихо. А сын её Павел с интересами дворянства считался мало и умер, как тогда шутили, «от апоплексического удара табакеркой».

Да и как ты проведёшь земельную реформу, даже если бы поддержка части общества имелась? Ведь современного понятия частной собственности не существовало. Даже кому реально принадлежит земля, трудно сказать однозначно. Де-юре вся Россия принадлежала государю-императору. Ещё при молодом Петре помещики имели землю только в обмен на службу. Не служишь? Собирай манатки! Логика была в том, что родину нужно защищать, а у царя вечно нет денег. Поэтому он даёт своим боярам дом, землю и крестьян, которые будут её обрабатывать. А те за него саблей машут да ещё боевых холопов с собой приводят. Крестьяне при такой системе хотя бы понимали, почему они должны кормить барина, – он кровь проливает. Но землицу всё равно считали своей. «Мы ваши, а земля наша», – лаконично объясняли они свою позицию помещикам.

Екатерина надавала дворянству кучу вольностей, в том числе разрешив вовсе не служить. И крестьянам стало уже непонятно, почему они должны кормить этого дармоеда из усадьбы. Раньше он тоже имел перед крестьянами обязательства и заменял чиновника: выручал в неурожай, вершил суд и собирал налоги. Но уже при Екатерине какие-никакие чиновники на местах появлялись. Конечно, большинство дворян продолжали служить, причём военная служба считалась намного престижнее гражданской, но это не меняло сути: о том, чтобы освободить крестьян без земли, не могло быть речи. Освободить с землёй? Император Александр для этого слишком боялся своего окружения.

Исходя из государственной логики, ему следовало не воевать, а дружить с Наполеоном. После Тильзитского мира в 1807 г. Россия даже стала союзником Франции и присоединилась к континентальной блокаде Англии, получив взамен доступ к рынкам покорённой Наполеоном Европы. Это быстро дало эффект: по сравнению с доблокадным 1804 г. собственное хлопкоткачество выросло в несколько раз. Общее количество заводов и фабрик увеличилось за несколько лет в полтора раза, а количество рабочих – вдвое. Собственное производство сахара подскочило в пять раз. Торговый баланс России в кои-то веки стал положительным.

Однако от прекращения торговли с Англией пострадали интересы крупных монополистов, стоящих вокруг трона. Они круто зарабатывали на поставках британцам сырья: леса, пеньки, железа, меди, зерна. Весь оборонзаказ – это снова они. Александр хорошо понимал, чем чревато дёргать этих ребят за усы: он вышел из блокады, потерял все континентальные рынки, зато взвинтил военные расходы вдвое – на 55 млн рублей. Подставил страну под гнев Наполеона, а сам получил стабильность в верхах и английские призовые.

Как известно, отмена крепостного права в России случилась только в 1861 году. Она не ограничилась царским манифестом. Огромные ресурсы были задействованы, чтобы между крестьянином и помещиком случился цивилизованный развод, но недовольных всё равно было полно. Аграриев освободили с землёй, но обязали её выкупать вдолгую. Переданная крестьянам надельная земля была оценена всего в 1, 218 млрд рублей, и государство при расчёте с помещиками обязывалось полностью компенсировать эту сумму.

В 1800-е гг. на это всё абсолютно не было средств. К тому же скоро началась большая война с Наполеоном, и стало не до реформ. Александр, войска которого взяли Париж, с лихвой удовлетворил свою потребность в славе. Так ведь часто бывает в жизни: человек имеет огромную гору дел и в первую очередь делает те, которые у него хорошо получаются. А остальные отлёживаются под сукном до лучших времён, которые всё не наступают и не наступают. Несмотря на исторические победы над французами, к 1815 г. Россия была страшно разорена. Только сумасшедший мог бы решить в этот момент покуситься на кормовую базу своих блистательных офицеров-помещиков. Как ни парадоксально, именно тогда и именно в офицерской среде возникает мощное движение за перемены.

Переустройство всего

Любой школьник знает, что декабристских обществ было несколько – «Союз спасения», «Союз благоденствия», из которых впоследствии выросли Южное и Северное общества. Через них с 1816 г. прошли примерно 600 человек. Конечно, сохранить такой комплот в тайне было бы совершенно нереально, и императорский двор многократно получал «донесения». Причём не только от одумавшихся карбонариев: в мае 1821 г. развёрнутый отчёт о деятельности декабристов составил Михаил Грибковский – специально внедрённый в их ряды правительственный агент. Как реагировал Александр I? Практически никак. А без его отмашки не решалась на массовые аресты и полиция.

Для Александра существование тайных обществ было привычным фоном. Так бывает: хотя сам царь получил трон в результате заговора, он не считал их чем-то серьёзным. Дескать, для большинства заговорщиков это игра в политику, способ прослыть умным и значительным. К примеру, ещё в 1814 г. генерал Михаил Орлов создал из сослуживцев «Орден русских рыцарей», ставивший целью принятие в империи конституции. Однако к 1817 г. Орлов разочаровался в своём проекте и распустил общество. А 14 декабря 1825‑го лояльной Николаю I конной гвардией на Сенатской площади командовал старший брат Орлова Алексей.

Доходило до комедии положений. 20-летний подпоручик Яков Ростовцев, адъютант командующего гвардейской пехотой, вступил в Северное общество за несколько недель до мятежа. Вероятно, сделано это было на эмоциях: Яков думал, что тут тема вроде масонской ложи, где уважаемые им старшие офицеры ведут интеллектуальные игры. Когда Ростовцев узнал, что гвардейцы реально собираются свергать императора, он, мягко говоря, ошалел. Но втихую сдать всех полиции – это на всю жизнь лишиться чести.

И подпоручик поступил по понятиям. Утром 14 декабря он заявил в лицо начальнику штаба восстания князю Евгению Оболенскому, что замысел заговорщиков губителен. И он обязан обо всём рассказать Николаю Павловичу, которому как раз в те минуты присягал Государственный совет. Оболенский пожал плечами и отпустил передумавшего товарища на все четыре стороны. Тот отправился во дворец и был принят новоиспечённым императором, которому с ходу заявил, что грядёт крутой замес, но ни одной фамилии он не назовёт. А если государь желает кого-нибудь покарать, то может брать под арест его, подпоручика Ростовцева. Николай шпагу офицера не принял и тоже отпустил с миром. Ростовцев участвовал в подавлении восстания, был тяжело ранен. Впоследствии он дослужился до генерала и стал ключевым архитектором крестьянской реформы при Александре II.

Тайные общества, как ни парадоксально, редко создавались ради государственного переворота. Одной из целей «Союза благоденствия» поначалу было создание передового общественного мнения, формирование либерального движения. Это было вполне в духе эпохи Просвещения – создать литературные, благотворительные, просветительские общества. «Союз благоденствия» имел более десяти управ при полках, в том числе Измайловском и Конногвардейском. В чём тут крамола? Император совершенно не желал прослыть в Европе параноиком, который ищет заговоры в собственной гвардии. «Не следует ударять шпагой по воде», – сказал он в ответ на очередное «донесение».

Первые несколько лет декабристы действовали так, будто в империи существует публичная политика. Их кредо точно выразил Николай Тургенев: «Нельзя же не делать ничего оттого, что нельзя сделать всего!» «Союз благоденствия» выкупил крепостного поэта Ивана Сибирякова у рязанского помещика Маслова за огромную сумму – 10 тыс. рублей. Чтобы скопить на это дело денег, небогатый декабрист Фёдор Глинка отказался от питья чая. Смешно? Было бы лучше, если бы Глинка вообще не интересовался происходящим за его дверьми? Однокашник и друг Пушкина Иван Пущин совершил невиданный для дворянина поступок – ушёл в надворные судьи и, как пишет историк Натан Эйдельман, «вторгся в мир московского правосудия, куда доселе не ступала нога человека». Лидер Северного общества Кондратий Рылеев последовал его примеру в Петербурге. В результате такой деятельности «многие взяточники обличены, люди бескорыстные восхвалены, многие невинно утеснённые получили защиту, многие выпущены из тюрем». Во время голода 1820 г. в Смоленской губернии члены «Союза» Иван Якушкин и Михаил Фонвизин организовали комитет помощи голодающим и спасли тысячи человек. Александр I тогда заметил, что «эти люди могут кого хотят возвысить и уронить в общем мнении».

Зато когда Александр Муравьёв подал царю обстоятельную записку о вреде крепостного права и необходимости реформ, государь велел ему передать: «Дурак, не в своё дело вмешался». Именно подобная «обратная связь» заставила декабристов радикализироваться и превратиться из слегка законспирированного общественного движения в ячейку радикалов, готовящих переворот. В марте 1824 г., когда их миссия длилась уже 8 лет, в Петербург приехал лидер Южного общества 30-летний полковник Павел Пестель, и начались знаменитые петербургские «объединительные совещания» на квартире Рылеева. Пестель хотел установить дату общего выступления, выработать единый план «военной революции» и действий после захвата власти. Тут-то и выяснилось, что заговорщики страшно далеки не только от народа, но и друг от друга.

Пестель презентовал соратникам свою «Русскую правду», которая предусматривала установление республики. А северяне плясали от конституции Никиты Муравьёва, который был сторонником конституционной монархии. При этом сам Муравьёв, по словам Пестеля, отзывался «с сильным негодованием» о членах императорской фамилии и утверждал, что «монархические формы» даны им только «ради вновь вступающих членов». Один из директоров Северного общества Евгений Оболенский был согласен с республиканскими идеями «Русской правды», другой директор, Трубецкой, «то был согласен на республику, то опять оспаривал её». Сам Пестель тоже «плавал», по словам Трубецкого, признавая, что «конституционное правление не иначе может быть, как монархическое».

При этом план Пестеля по захвату власти предполагал убийство всей императорской фамилии, чтобы монархистам некого было вести на царство. Северяне с этим решительно не соглашались, как и с планами установления в России подобия Директории, которая прочно ассоциировалась у всех с революционным террором якобинцев. Муравьёв, напротив, предлагал начать с обнародования своей конституции в регионах, учинить «возмущение в войске» и по мере военных успехов принудить центр к созыву Народного веча (а по сути, референдума о конституции). Даже школьнику понятно, что реализация муравьёвского проекта означала бы гражданскую войну.

Разброс мнений не удивляет – заговорщики затеяли невиданное дело. В течение XVIII века гвардия не раз осуществляла удачные перевороты, но лишь имея простую ясную цель. Например, свергнуть Бирона с Анной Леопольдовной и посадить на трон Елизавету Петровну. Или скинуть Петра III в пользу его супруги Екатерины. А тема «переустройства всего» всплывала впервые и была навеяна неоднозначным опытом Великой революции во Франции.

Несмотря на разногласия, Пестелю удалось добиться своей цели – объединения Северного и Южного обществ. Однако через несколько дней это решение было отменено. Северяне сравнили свои впечатления от личности Пестеля и хором заподозрили в нём честолюбца, который хочет в заварившейся каше выскочить в Наполеоны. Вывести на Сенатскую площадь войска 14 декабря 1825 г. без хорошо разработанного плана их во многом заставили обстоятельства. Во-первых, невозможно представить себе более удобный момент для выступления, чем междуцарствие, образовавшееся в результате кончины Александра, демарша Константина и непопулярности Николая. Если не сейчас, то когда? Сколько лет ещё уйдёт на разговоры? Во-вторых, власти явно не собирались дальше терпеть декабристские общества. Пестеля, например, арестовали за день до выступления его соратников в Петербурге, остальные явно были на очереди.

«Мыслящие восстали»

Безусловно, восстание декабристов имело шансы на успех. Даже притом что с самого начала всё пошло наперекосяк. Заговорщики планировали, что, увидев войска на площади, знать передумает присягать Николаю. Они не знали, что все знаковые фигуры уже сделали это в ночь на 14 декабря. По-новому оценив ситуацию, назначенный товарищами «диктатором» полковник Сергей Трубецкой на Сенатскую вовсе не вышел. И капитан Александр Якубович, которому предстояло арестовать царскую семью, саботировал миссию, не имея детально разработанного плана. Часть полков, на которые рассчитывали восставшие, остались верны короне.

Тем не менее заговорщики вывели на площадь более трёх тысяч солдат, которые подчинялись их приказам и не разбежались даже при предупредительных артиллерийских залпах. К вечеру 14 декабря верные Николаю войска численно превосходили их всего-то в 3–4 раза, а в их рядах было много сочувствующих восставшим. Сотни гражданских, стекавшихся к площади, тоже в основном симпатизировали мятежу. В общем, чаша весов могла качнуться в сторону декабристов вследствие пары мелочей. Однако кончилось всё, как известно, большой трагедией.

Трагедия не только в том, что погибло больше тысячи человек, а 120 деятельных, образованных патриотов провели лучшие годы на каторге. В начале своего царствования Александр I искренне хотел отменить рабство, чтобы все и даже он, император, жили по закону. Его «некем взять» отражало ощущение политического одиночества среди махровых крепостников «времён Очаковских». Но Наполеоновские войны вывели на ключевые роли в обществе совсем другой типаж.

Эти люди выросли, не чувствуя на себе крепостного права. Благодаря советской историографии мы как-то забываем, что ещё при Петре закрепощены были не только крестьяне, но и дворянство с духовенством, и купечество с мещанством. Дело даже не в том, что дворяне обязаны были служить царю, точно так же как крестьяне – им самим. Дворянина могли выдрать плетьми, могли лишить собственности, могли не отпустить за границу. Могли лишить звания, и тогда его семья была бы отдана кому-нибудь в услужение. Он не мог даже жить, где ему заблагорассудится, без разрешения. Перед грозным ликом государства он был практически никем. Во времена Стрелецкого бунта Пётр собственноручно рубил дворянам головы и рвал им ноздри без какого-либо суда. А тех же декабристов судили по закону, к ним вовсе не применялись пытки, их семьи не превратились во «врагов народа».

Раскрепощение дворян растянулось почти на сто лет, а Жалованная грамота дворянству 1785 г. была лишь вишенкой на торте процесса, полного суровой борьбы. Декабристы были едва ли не первым поколением, которое могло свободно выписывать зарубежные книги и газеты, путешествовать. Огромное влияние на них оказала длительная командировка в Европу в составе русской армии. Они не могли не обратить внимания, что за границей многое устроено куда более толково, чем дома. Что после падения Наполеона и Реставрации Бурбонов французы вовсе не бросились отменять все порядки, принесённые революцией. Наоборот, сочетание традиций и современности позволило Франции очень быстро вернуться в число «великих держав».

Круг этих просвещённых русских людей вовсе не ограничивался молодыми офицерами. Как мы сегодня знаем из писем и мемуаров, реформ хотела значительная часть царской бюрократии. Ближайшие соратники монарха Николай Новосильцев и Алексей Аракчеев тайно готовили проекты конституции и отмены крепостного права. Хотя среди декабристов не было генералов, краем по делу прошли генерал-майор Михаил Фонвизин и генерал-адъютант Павел Киселёв. Последнему, как выяснилось на следствии, Пестель читал «Русскую правду», и тот со многим соглашался. Впоследствии Киселёв 20 лет был министром государственных имуществ империи, оставаясь последовательным сторонником отмены крепостничества. Да о чём говорить, если и «наше всё» Пушкин вполне мог стоять на Сенатской площади, не находись он тогда в ссылке в Михайловском.

Не будем забывать, что и государь за 20 лет до восстания хотел примерно тех же вещей, что и декабристы. Он ждал тогда позитивной реакции общества на идею отмены крепостного права, но её не последовало в важное для него время. Зато в 1816 г. эстляндское дворянство официально обратилось к нему с просьбой дать крестьянам вольную. Им, дескать, уже стали очевидны все плюсы вольнонаёмного труда перед осуществляемой из-под палки барщиной. Получается, в послевоенном обществе император уже мог найти поддержку. Но почему-то его не слышал.

Конечно, можно посетовать на отсутствие в России парламента. К моменту выступления декабристов он не был инструментом отправления демократии даже в Великобритании, где голосовало лишь 2% населения. Парламенты во многих частях Европы были лишь площадкой, где могли обсуждать свои интересы сословия, народности, города. Как отмечает исторический социолог Дмитрий Травин, в России вовсе не имелось места, где царь мог бы сойтись с оппозицией и выяснить, что они хотят одного и того же.

Но это не единственная причина. Случаи, когда недоговороспособность элит на развилках истории приводила к трагедиям, происходили как до появления представительства в России, так и после него. В 1730 г. желавшие ограничения самодержавия дворянские группировки, как дети малые, передрались из-за кондиций Анны Иоанновны. И самодержавие только усилилось. Два кровопролитнейших польских восстания в 1830-е и 1860-е случились при прорве возможностей для компромисса. Амбиции помешали принять рациональные решения при проведении земской реформы в 1880‑е гг.: одни элиты были не готовы отдать ни пяди своей власти, а другие требовали слишком многого. В результате изъяны государственного управления во многом привели к революционным волнениям 1905 г. и учреждению Государственной думы, радикальное противостояние которой с царём тоже представляется контрпродуктивным. И постсоветские хроники полны примеров, когда неспособность реформаторски настроенных элит договариваться приводила к их системному поражению. А историю для масс всегда пишут победители.

Читайте больше новостей в нашем Дзен и Telegram