Несмотря на то, что закабаление простого люда на Руси началось в XVII веке, подлинный невольничий рынок в стране сложился к середине XVIII века. В это время авторитет дворянина в обществе определялся не только занимаемой им должностью и доходами, но и количеством находящихся в его владении крепостных крестьян, служивших для него живым товаром.
Сделки по купле-продаже холопов регистрировались в специальных кабальных книгах, хранившихся в профильных государственных канцеляриях. Их учёт был строгим, поскольку каждый покупатель живого товара обязан был уплатить в казну специальный налог.
На формирование стоимости крепостного крестьянина влияло достаточно много факторов от потребительского качества товара его возраста, пола, физического состояния до сложившейся на конкретный момент рыночной ситуации.
Победоносные воины, наводнявшие страну пленными, резко понижали стоимость холопов, а когда общество погружалось в демографические ямы, высокий спрос провоцировал взлёт цен.
В крупных городах и столице за крепостного рабочего платили больше денег, чем за аналогичного крестьянина, проживавшего в захолустном поместье, а проживавших на окраине империи бесправных граждан и вовсе могли приобрести по бартеру.
Немаловажную роль при выставлении цены на крепостного играли его профессиональные навыки, чем более искусным специалистом был крестьянин, тем выше он оценивался на рынке.
Существенно сэкономить средства при приобретении подневольной рабочей силы можно было, совершив не розничную, а оптовую покупку крестьян, которые продавались как ярмарках, так и в домашних условиях. В то время газеты пестрели объявлениями о продаже людей, а на Нижегородской ярмарке маклеры, выручали значительные барыши.
По данным, зафиксированным историком Василием Ключевским, в екатерининскую эпоху при выкупе целой деревни, каждый живший в ней холоп оценивался в 30 рублей, но к концу её правления уже было сложно сыскать предложения дешевле 100 рублей за душу. Аналогичная ситуация наблюдалась при приобретении рекрута, цена на который возросла от 120 до 400 рублей.
Однако более точная информация содержится в скрупулезно составленной чиновниками в 1782 году описи дворовых крестьян Ивана Зиновьева. Из этого документа отчётливо видно, что мужчины стоили дороже женщин, чья цена иногда была ниже стоимости 10 летнего мальчика: «Ефим Осипов 23 лет, по оценке 40 рублей», «Марина Степанова 25 лет, по оценке 10 рублей», «Григорий 9 лет, по оценке 11 руб. 80 копеек».
Чем старше были взрослые крестьяне и моложе дети, тем дешевле их оценивали на рынке, поскольку главным критерием при покупке была трудоспособность крепостного: «Иван Фомин, холост, 20 лет, по оценке 48 рублей», а «Леонтий Никитин 40 лет, по оценке 30 рублей», «Ксенья Фомина 20 лет, по оценке 11 рублей», а «Авдотья Иванова 40 лет, по оценке 4 руб. 25 копеек», «Гурьян 4 лет, 5 рублей», а «Матрёна одного году, по оценке 50 копеек».
Анализ объявлений о продаже закабалённого люда позволяет утверждать, что крепостные, владевшие некими профессиональными навыками, ценились в разы больше, чем разнорабочие.
В «Московских ведомостях» за 1800 год можно обнаружить заметку: «Продаются за излишеством дворовые люди: сапожник 22 лет, жена ж его прачка. Цена оному 500 рублей. Другой рещик 20 лет с женою, а жена его хорошая прачка, также и белье шьет хорошо. И цена оному 400 рублей...».
На исходе ХVIII века в Петербурге за «рабочих девок» давали не более 170 рублей, в то время как проворные в рукоделии горничные стоили 250 рублей, знакомые с азами грамоты подростки оценивались в 300 рублей, а их безграмотные визави в 150 рублей.
Не меньше 1000 рублей стоил искусный крепостной повар или парикмахер, а также подневольный, проявлявший способности в предпринимательстве, который, платя помещику оброк, мог заниматься относительно самостоятельной деятельностью. Порой доходы крепостных предпринимателей позволяли им выкупить себя и свою семью у помещика, которые отпускали их за баснословные суммы, начинавшиеся со 100 000 рублей.
Отдельную когорту крепостных составляли артисты, стоимость которых достигала нескольких тысяч рублей.
За прелестную «комедиантку» иной ценитель театрального искусства мог выложить до 5 000 рублей, но зачастую на продажу выставлялся не один актёр, а целая труппа, которая как оптовая покупка стоила намного дешевле.
Известен случай, когда землевладелица Елена Черткова за 37 000 рублей рассталась со своим оркестром, состоявшим из 44 музыкантов. Но из дошедшей до наших дней купчей становиться очевидно, что в эту сумму помимо артистов входили «их жены, дети и семействы, а всево навсево с мелочью 98 человек... Из них 64 мужска и 34 женска полу, в том числе старики, дети, музыкальные инструменты, пиэсы и прочие принадлежности».
А когда в 1806 году свою труппу решил продать Алексей Столыпин, предложением заинтересовался сам директор императорских театров Александр Нарышкин, рекомендовавший правителю Александру I, приобрести талантливых актёров для государственной сцены.
Объявив за продажу артистов, численность которых вместе с семьями составляла 74 душ, 42 000 рублей, он в итоге торгов уступил труппу императору за 32 000 рублей.
Недёшево оценивались крепостные мужчины призывного возраста, продававшиеся с целью занятия в строю места, не желавшего идти в армию индивида.
Торговля потенциальными солдатами принадлежала к числу прибыльнейших операций на рынке живого товара. Этот сегмент был под контролем, так называемых отдатчиков, которые в момент повышенного спроса на рекрутов выручали огромные суммы.
Помимо продажи за денежное вознаграждение в российской империи существовала традиция бартера крепостных крестьян.
Александр Герцен припоминал случай, когда крестьянка была обменена на часы, а иные источники повествуют о многочисленных фактах выкупа крестьян за пушнину, ведро водки и другие предметы быта.
Находившийся в ссылке в Сибири за создание плана цареубийства Михаил Лунин, в одном из посланий рассказал о своём слуге «Василиче». Его биография без прикрас могла бы стать основанием для написания литературного произведения. Полученный своими хозяевами в приданное, он вскоре был заложен в ломбард, а после выкупа проигран в детскую игру бильбокет, затем обменен на борзую собаку, а позже продан с нижегородского аукциона вместе с иной домашней утварью и скотом.
Однако последний барин оказался человеком суровым и, будучи в плохом расположении духа отправил его скитаться по Сибири.
