На пути к Берлинскому конгрессу или Крымский фантом Александра II

От Александровского триумфа до Александровского поражения

Продолжаем цикл бесед, Берлинскому конгрессу и его предыстории посвященных. Сегодня – о фантомах Александра II и его дипломатов: Петербург вынужден был пойти в Берлине на деконструкцию Сан-Стефанского мира под якобы угрозой повторения крымского сценария.



Поговорим о причинах, с одной стороны, появления фантома, с другой — о том, почему новая война в рассматриваемый период была невозможна не то что между Россией и кем-то еще, но вообще в Европе. Разве что исключением, с моей точки зрения, мог стать локальный итало-австрийский конфликт.

Опасения повторения крымского сценария являются приговором русской дипломатии, свидетельствующим: достигнутый Екатериной II и в первую часть правления ее старшего внука пик влияния Петербурга на международной арене остался позади.


Александровский триумф выдающийся мыслитель В. Л. Цымбурский определял как первый геостратегический максимум России в Европе. Второй – Ялтинско-Потсдамская система.

Слом первого произошел в 1853-м. Однако повторение в 1878-м событий четвертьвековой давности не представлялось возможным: воевать, повторю, с Россией было некому.

Версаль в тени коалиции

Франция? Разгромленная пруссаками, она видела в Петербурге единственного гаранта независимости и готовилась к реваншу, стараясь не раздражать потенциальных, на перспективу, русских союзников, поддавшихся на устроенную французской дипломатией провокацию 1875-го.

Тогда дворец Елисейский сумел убедить Зимний в угрозе со стороны Берлина суверенитету Третьей республики. Да и убеждать не пришлось, учитывая франкофильские взгляды А. М. Горчакова. Недаром он удостоился упрёка со стороны Бисмарка:

Вы обращаетесь с нами не как с дружественной державой, а как со слугой, который недостаточно быстро появляется по звонку.
Упрек, свидетельствующий не об обидах «железного канцлера», а о недостаточном понимании Горчаковым новых политических реалий, — это ли не показатель все более прогрессирующего кризиса российской дипломатии, да и правящего сословия в целом.

Вообще, если второй геостратегический максимум нашей страны был еще впереди, — походя замечу: его архитектор, И. В. Сталин, родился в год Берлинского конгресса, — то французский, достигнутый при Наполеоне, остался в прошлом. После падения Второй империи Франция играла на европейской авансцене только в составе коалиций.

Отдельная тема — французская армия рассматриваемого периода, в которой, согласно данным историка С. Юдина, 70% генералитета не сочувствовало республиканским идеям, и первый заговор бонапартистов возник в офицерской среде уже в 1874-м, за год до «Военной тревоги».

Так что Парижу, чьи мостовые еще помнили поступь прусских солдат, представлялось важным не только восстановление армии, но и сохранение ее лояльности.

В подобной ситуации лозунг у французов мог быть только один: лишь бы не было войны в ближайшие лет двадцать.

И да, раз упомянули Военную тревогу: разумеется, никакого нового удара Германия не планировала, так как не собиралась собственными руками конструировать антинемецкую коалицию из Англии, Австрии и России. Только представьте себе Бисмарка, затаскивающего Второй рейх в кольцо стратегического окружения.

Английский бикфордов шнур под пороховой бочкой Европы

В реальности же Берлин, по словам «железного канцлера», претендовал на роль стража европейского мира. Другое дело, что это не вызвало сочувствия ни в Петербурге, ни в Лондоне. Первый еще недавно в подобном статусе видел себя.

Второй — тоже, только весьма своеобразным образом: политикой блестящей изоляции и финансированием революций. Зачем?

На мой взгляд, верный ответ дал военный историк С. Махов:

Британия к 1820-м годам стала лидером технического и промышленного развития. Первоначально она занялась насыщением произведенными товарами своего внутреннего рынка, потом – колоний, ну а дальше должна была начаться торговая экспансия в страны Европы. Но вот беда – европейцы тоже старались развить свою промышленность и для этого вводили протекционистские тарифы, призванные защитить собственную индустрию от британского производителя. А это грозило для Англии вылиться в кризис перепроизводства.

Выход был найден простой – экспорт революций. Свергается старая власть, новая провозглашает свою приверженность либеральным ценностям и свободному рынку, тарифы и пошлины отменяются, а британские товары широким потоком обрушиваются на новый рынок. Даже если революция не удается – это в любом случае спад промышленного развития, траты на предотвращение социальной напряженности, армию и т.д., то есть потенциальное ослабление конкурента. Следом за революциями в Европу шел британский капитал и британские товары.
То есть в Лондоне пытались на расстоянии вытянутой руки и внешне отстраненно дирижировать европейским концертом. И обратите внимание: революции сотрясали Европу, но миновали Туманный Альбион и Россию.

Последняя – аграрная страна, а революции будоражили города с их избыточным, из-за демографического – и именно в городах – бума, пассионарным молодым населением.

Резкий демографический рост нередко сопровождается проблемами с трудоустройством молодежи и аккумулированием ее и без того бунтарской энергии, которую джентльмены и направили в нужное им русло.

Какое, спросите, это имеет отношение к нашей теме? Прямое. Революция тождественна расстройству финансовой системы, и, если речь о войне, то разве что о небольшой и победоносной, подобно затеянной Наполеоном III против Австрии в 1859 г.

Ночные кошмары Франца-Иосифа

По поводу последней. Еще здравствовало поколение, которому, надо полагать, снились кошмары, связанные с распадом спасенной Николаем I империи.

Кстати, на наивный вопрос: «Зачем ее царь вообще спас-то?» — редко встретишь не наивный ответ: в силу изначально занятой венграми антироссийской позиции, равно как и угрозы повторения польского восстания, только совместного с мадьярским, и последующим неизбежным втягиванием России в кровавый конфликт.

И что бы там возникло на тлеющих руинах монархии Габсбургов, трудно представить – походя замечу, что одновременно с венгерским восстанием румыны предприняли попытку начать революцию в Яссах, – учитывая владение Австрией частью Балкан, с их кровавым клубком вековых конфликтов, не преминувших заполыхать после обретения «братушками» независимости.

А в случае победы венгерского восстания и распада Австрийской империи это могло случиться и раньше. Да вот те же сербы давили взбунтовавшихся мадьяр вместе с австрийцами, хотя сначала поддержали восстание, но, будучи частью Венгрии, попросили некоторых прав и свобод для себя. И получили отказ.

Соответственно, спасая Франца-Иосифа, Николай I ограждал западные рубежи и регионы своей империи от потрясений.


И «неблагодарный» Габсбург якобы вознамерился угрожать нам войной спустя каких-то пять лет? Скучно. В смысле скучно обращаться к экономическим реалиям, когда речь о головокружительных геополитических планах: зачем принимать во внимание, что любая революция – это прежде всего финансовое потрясение. Их Вена испытала сполна.

На этом фоне странно звучат рассуждения о готовности австрийцев присоединиться к антироссийской коалиции в ходе Крымской войны. Латавший лоскутный бюджет лоскутной империи министр финансов быстро бы разубедил императора и думать о ней.

Но и пророссийскую позицию, чего требовал царь, Франц-Иосиф также занять не мог. Неблагодарный? Да нет, конечно. Для ответа вспоминаем, например, «Овод» и смотрим в сторону Туманного Альбиона, размышляя над темой: откуда у не желавших прозябать под австрийским ярмом итальянских повстанцев деньги и оружие?

Предположу: в каком-то смысле нежелание идти на конфликт с Англией не позволило Вене занять пророссийскую позицию в 1854 г.

Вообще, отношения с Веной испортил именно Петербург, а не наоборот. И здесь я согласен с С. Маховым:

Франц-Иосиф начал понимать, что Россия после помощи с Венгрией относится к Австрии как к протекторату. Стало понятно, что следовать на данный момент в фарватере русской политики для Австрийской империи просто смерти подобно.
Последовавшие далее поражения в войнах с Францией и Пруссией едва не свели монархию Габсбургов во вторую лигу европейского концерта и только еще более усугубили финансовый кризис на ее просторах. Стряхнул пыль с белого мундира Франца-Иосифа именно Бисмарк: Австро-Венгрия требовалась ему для сохранения баланса интересов в Европе.

Словом, Вене не до войны. Ее министр финансов К. фон Брук отчаянно пытался исправить положение дел во вверенной ему сфере. В 1855 г. он провел финансовую реформу.

Она включала в себя три элемента. Первое – погашение государственного долга в 155 млн гульденов с помощью активов Национального банка. Второе – создание при Национальном банке ипотечного отдела, занимавшегося кредитованием сельского хозяйства. Третье – создание крупного частного банка для кредитования промышленности и торговли, – пишет историк М.С. Чернов.

Нетрудно представить реакцию Брука, если бы его монарх только заикнулся о возможности войны в тот самый момент, когда министр приводил финансы в порядок. К слову, И.Х. Рейтерн на желание Александра II начать войну с турками как раз отреагировал жестко.

Примечательно, что в 1878 г. финансовая система двуединой монархии стабилизировалась после сотрясшего ее пятью годами ранее биржевого кризиса. И в этой ситуации взять и обрушить гульден? А война с непредсказуемыми последствиями его бы обрушила.

Приведу еще один интересный нюанс, отмеченный генерал-майором А. А. Свечиным при анализе действий сторон в ходе Австро-прусской войны в 1866 г.:

Венгрия готова была отпасть при вступлении на ее почву прусских армий.
С тех пор прошло не так много времени, чтобы мадьярский сепаратизм не дал о себе знать вновь в случае неудач австрийской армии в ходе гипотетической войны с Россией, что должен был принимать во внимание и Александр II.

В конце концов, соответствующую информацию ему, полагаю, предоставлял Генеральный штаб, руководителем его разведывательной части являлся полковник П.Д. Паренсов – профессионал, хорошо проявивший себя в Русско-турецкую войну.

Еще нюанс, делавший невозможным вооруженное противостояние Австрии и России: против был «железный канцлер», «заинтересованный в сохранении, – отмечает Г. Киссинджер, – Австро-Венгерской империи. Ибо коллапс дуалистической монархии таил в себе риск разрушения всей бисмарковской политики в Германии. Немецкоязычные католики империи захотели бы тогда присоединиться к Германии, что поставило бы под угрозу преобладание протестантской Пруссии, ради чего Бисмарк столь упорно боролся. А развал Австрийской империи лишал бы Германию единственного надежного союзника. С другой стороны, хотя Бисмарк и хотел сохранить Австрию, у него не было ни малейшего желания бросать вызов России. Эту головоломку он в течение нескольких десятилетий умело задвигал на второй план, но разрешить так и не смог».

К тому же на Берлинский конгресс глава внешнеполитического ведомства двуединой монархии граф Д. Андраши явился с багажом неурегулированных – причем даже спустя четыре года после подписания трактата, когда возник Тройственный союз – территориальных споров с некстати для Австрии рожденной Италией.

В общем, в 1878-м Францу-Иосифу было не до войн. Перед его дипломатией стояла иная задача: недопущение усиления влияния России на Балканах, при этом укрепление там собственных позиций путем политических комбинаций.

Лондон без коалиций

Великобритания? Слабость ее сухопутной армии продемонстрировала Крымская война, выигранная взявшими Малахов курган французскими зуавами.

О страдальческих приключениях британских солдат в Крыму и о невысоком уровне командования ими — а чему удивляться при существовании патента на покупку офицерских должностей, отмененного только Э. Кардуэллом в 1870-е? — нужно беседовать отдельно. Недаром английская общественность заговорила о необходимости реформ в армии именно после Крымской войны: угробивший Легкую бригаду под Балаклавой лорд Д. Кардиган офицерскую должность как раз и купил.

В рассматриваемый период войска Её Величества, пригодные только для колониальных войн, с трудом одолев сипаев, стояли на пороге восстания махдистов в Судане.

Английский флот в Мраморном море? Да, грозная сила. Постоял-подымил. Дальше что? Какую угрозу он представлял для сосредоточенной близ Константинополя русской армии? Другое дело: Royal Navy стал сдерживающим для России фактором относительно установления Петербургом контроля над Проливами. А без них Константинополь не нес Романовым выгод.

Но втянуть Париж и Вену в антироссийскую упряжку Лондон уже не мог, Рим – тоже. Берлин?

В 1878-м он не виделся британцам соперником: до принятия военно-морской программы Германии было еще далеко, а создание колониальной империи представлялось «железному канцлеру» делом накладным и не входило в его планы, о чем его сын Герберт, будучи немецким посланником в Лондоне, и уведомил англичан.


Но при этом таскать каштаны из трескучего балканского костра для джентльменов Бисмарк не собирался.

Словом, никто не планировал именно в тот период воевать. Редкая для Европы ситуация. Почему подобное не просчитала российская дипломатия?

Я вижу одну из причин во всё более усугублявшемся кризисе элит, обусловленном общей деградацией правящего сословия, – а из него и формировалась когорта, выражаясь саркастическим языком девяностых, «эффективных менеджеров» – в условиях, когда порожденные реформами – не знаю, можно ли их называть великими, но то, что запоздалыми – точно, так как со скрипом и пробуксовкой заработавшие социальные лифты не дали еще своего результата.

Лопахины только прорывались наверх социальной лестницы, где по-прежнему царствовали Гаевы, Раневские, Маниловы и Ноздревы.

Балканский призрак большой войны

В завершение и в качестве общего рассуждения сошлюсь на В. Л. Цымбурского. В своем интереснейшем труде, посвященном сверхдлинным военным циклам, он приводит следующие размышления генерал-фельдмаршала Г. фон Мольтке, который в 1890 г. как

старший в рейхстаге почти буквально по Клаузевицу противопоставляет царящую «эпоху только народных войн» былым «кабинетным войнам» XVIII в.
В прошлый раз мы говорили о специфике Балкан, о клубке противоречий, там царивших. Соответственно, война в регионе не могла носить кабинетный характер, не стала бы она для ведущих держав и периферийным конфликтом, подобным войнам: Крымской и сравнительно локальной Австро-прусско-датской, или быстротечной – такой, как Австро-прусская или Франко-прусская.

Последствия аккумулирования противоречий на Балканах и перерастания их в большую европейскую войну могли недооценивать Николай II или Вильгельм II, но не Бисмарк, Андраши и один из участников с турецкой стороны Берлинского конгресса, грек-фанариот А. Каратеодори, равно как и мастер дипломатической игры Б. Дизраэли.

Таким образом, никто из великих держав накануне Берлинского конгресса не хотел войны. Даже Франция — единственная в концерте, ее желавшая, ибо ни по соображениям престижа, ни экономическим не могла смириться с потерей Эльзаса и Лотарингии, но в сравнительно отдаленной перспективе и непременно в союзе с Россией.

Ее-то и начнет Париж затягивать в орбиту своих, имевших антигерманскую направленность, интересов. Немцам ничего не оставалось, как найти точку опоры в Австро-Венгрии. Круг должен был замкнуться, но не в 1878-м.

В следующей беседе мы, наконец, доберемся до самого конгресса. Впрочем…

Впрочем, вооруженный конфликт, причем в весьма специфической форме, между двумя великими державами разгореться гипотетически мог. Но между кем и кем и в чем он должен был выразиться – поговорим в следующей статье.

Продолжение следует...

Использованная литература:
Бисмарк О. Мысли и воспоминания. Т. 2. М.: Издательство «Огиз-Соцэкгиз», 1940.
Киссинджер Г. Дипломатия. М.: 1997.
Махов С. Крымская война: нейтралы со своим мнением
Михнева Р., Колев В. Берлинский конгресс 1878 года глазами фанариота Александра Каратеодори-паши // Вестник МГИМО-Университета. 2021. Т. 14. №4. С. 7-25.
Чернов М.А. Кредитно-финансовая политика в XIX – начале XX вв.
Цымбурский В.Л. Сверхдлинные военные циклы и мировая политика; военные циклы: проблема, гипотеза, модель
Шендыгаев Д.И. Военные реформы Кардуэлла и отмена патентов в британской армии
Юдин С. Армия Третьей республики: военный ренессанс