Нынче в моде тезис, что сетевой принцип организации бизнеса, семьи или государства гораздо предпочтительнее иерархического. Его суть в том, что, когда всем заправляет иерархия, ваши возможности ограничиваются положением на организационной лестнице, которое далеко не всегда соответствует вашим способностям. Проявить себя в горизонтально устроенной социальной группе проще. Из учебников истории на нас смотрят галереи правителей, а иерархические структуры господствовали в мире большую часть времени. Однако крупнейшие исторические перемены происходили благодаря деятельности неформальных сетей. А сегодня, похоже, наступает их «золотой век».
Древний римлянин, впервые услышав о христианах, в жизни не поверил бы, что Христос когда-нибудь заменит Юпитера, а великий город на семи холмах станет резиденцией главы христианской церкви. Даже 200–300 лет после рождения Иисуса для этого не было решительно никаких предпосылок. Веротерпимая Римская империя за всю свою тысячелетнюю историю почти никогда не запрещала религиозные культы на оккупированных территориях: плати, дескать, налоги и верь во что хочешь. Под запрет попали только друиды и сатурналии – за человеческие жертвоприношения. И почему-то христиане.
О причинах этого запрета давно спорят историки-библеисты, но бесспорных фактов сохранилось немного. Известно, что не безумный Нерон придумал бросать христиан в лапы львов на арене Колизея, – вне закона их объявил римский сенат. Историки предполагают, что причины этого решения следует искать в Иудейской войне 66–73 гг., охватившей территорию современного Израиля. Но против Рима восставали и галлы, и германцы, и иберийцы, однако, усмирив очередной бунт, римляне никогда не стремились уничтожить восставший народ или искоренить его религию.
Возможно, разница заключалась в партизанской войне, которую развязали в Иудее восставшие зелоты. Римлян и сотрудничавших с ними коллаборантов сикарии (боевое крыло зелотов) резали в лучших мафиозных традициях – сунут в толпе ножом (сикой), спрячут руки с оружием в широких рукавах – и ходу. Рим был возмущён, потому что все остальные народы империи обычно собирали против Рима войско, терпели поражение и покорялись. А наскоки из-за угла презирались. Поскольку зелотов и сикариев Рим официально не преследовал, напрашивается вывод, что «христиане» – просто их римская маркировка. А реальный Иисус был лидером воинственной милленаристской секты.
В библеистике такое предположение вовсе не новость. Что апостол Симон был зелотом, прямо говорится в Евангелиях. Немецкий библеист Оскар Кульман обосновывает принадлежность к зелотам ещё трёх апостолов: Петра, Андрея и Иуды. Автор «Иудейской войны» Иосиф Флавий свидетельствует, что после смерти Иисуса эту секту возглавлял его родной брат Иаков Праведник, убийство которого и стало прологом к войне. Римский наместник в Иудее Плиний Младший в письме советуется с императором Траяном, надо ли наказывать подозреваемых в христианстве по доносу, если они публично отрекаются от Христа? При этом гуманистический посыл Плиния даже не ставит под вопрос, что настоящих христиан нужно казнить.
Так или иначе, трудно представить себе, чтобы культ с подобным бэкграундом мог стать в империи государственной религией. Кто мог предположить, что в Риме, пропитанном героическом духом Сцеволы и Горациев, императоры будут молиться перед распятием, считавшимся позорной казнью (к крестам людей прибивали в самых комических и унизительных позах)? И как объяснить привлекательность странных для античности призывов подставить вторую щёку?
Такие известные библеисты, как Роберт Прайс, Барт Эрман, Дэниел Деннет или доктор исторических наук профессор СПбГУ Ирина Свенцицкая, соглашаются, что основы превращения христианства в самую успешную из мировых религий заложил апостол Павел. Лично не знавший Христа и участвовавший в гонениях на его сторонников, Павел вдруг прозрел и воплотил в христианстве прогрессивную бизнес-модель, как сейчас сказали бы, сетевого принципа. У него были конфликты с учениками Иисуса, считавшими, что он многое переврал. Но, может быть, о них никто и не вспомнил, если бы не Павел.
Он увидел, что Рим открыт новым веяниям. Распространяется почитание чужеземных богов вроде египетской Исиды или фригийского Аттиса. Тацит свидетельствует, что при Тиберии 4 тыс. поклонников «египетских и иудейских священнодействий» были высланы на Сардинию. Риму было легко принять Иисуса, который многим напоминал популярного египетского Осириса: населял загробный мир и судил умерших, даровал вечную жизнь тем, кто в него верил. Проникновение культа Осириса в Римскую империю говорило о том, что есть ниша для богов с родительскими чертами. Философов вытесняют чудотворцы, популярность и влияние которых питает общая для слабеющей империи жажда чудесного.
Римская империя была иерархией с четырьмя основными сословиями, а апостол Павел создавал христианство как сеть. Социолог Майкл Манн подробно описывает, что это учение успешно прошло путь от секты до мировой религии именно благодаря тому, что формировало сети поверх римской иерархии.
Павел упростил многие правила иудаизма (отменил большинство пищевых запретов) и расширил параметры входа (отменил вступительные взносы в общину). В иудаизме жёны ветхозаветных пророков никак не влияли на формирование философско-политического настроя в обществе, зато их жестоко карали за малейшее отступление от правил морали. В христианских общинах у слабого пола обычно было больше свободы и уважения. Павел верно сообразил, что женщины живут дольше мужчин и часто наследуют их имущество, толком не понимая, что с ним делать. И в целом остаются неприкаянными, тоскующими по кругу близких людей.
Другая находка Павла заключалась в интернационализме: в истинной вере могут объединиться представители разных народов и рас. Большинство библеистов сходятся, что когда Иисус говорит знаменитое «Возлюби ближнего как самого себя», то под «ближними» подразумеваются соседи, соплеменники, израильтяне. Объединяя всех в вере Христовой, Павел формировал уникальную для античности торговую сеть от Галлии до Эфиопии. Включённые в Библию послания Павла к коринфянам, фессалоникийцам, галатам, ефесянам местами напоминают переписку купца: принять такого-то, передать то-то. Переводные векселя станут обычным делом ещё очень нескоро, а христиане уже тогда могли по минимуму рисковать на дорогах с наличными деньгами, раз торговля ведётся между «своими». Не было у Павла недостатка и в агентах, поскольку в общины принимали самых отверженных, которые будут до конца преданы за новый шанс.
Профессор Ирина Свенцицкая подтверждает: «В представлении первых христиан Иисус привлекал на свою сторону не только бедняков, но и людей, презираемых обществом: блудницу Марию Магдалину или налогового инспектора Левия Матфея. Христианами становились преимущественно чужаки, неримляне. В ранних общинах присутствовали рабы и много обеспеченных вдов, ставших первыми христианами из высших сословий». Античная философия предлагала человеку жить в соответствии с разумом, а христианство отрицало рациональность: «Мудрость мира сего есть безумие перед Богом». Оно обещало, что сами по себе перенесённые беды и страдания послужат во спасение при наличии веры. Церковный историк Евсевий пишет, что христианская община в Риме к концу IIIe_SNbSвека оказывала поддержку 1, 5 тыс. вдов и нищих, которым эмоции были ближе логики.
Руководители христианских общин, вошедших в сеть Павла, стремились убедить Рим в своей лояльности, что они не имеют отношения к зелотам и сикариям, ведущим с Римом партизанскую войну в Иудее. Вероятно, отсюда странные для современного уха требования подставить левую щёку, получив по правой. Если бы христиане отвечали ударом на удар, они вряд ли уцелели бы. Возможно, поэтому евреи в Евангелиях требуют распять Иисуса, крича прямым текстом: «Его кровь на нас и наших детях». А Пилат, символ римской власти, сопротивляется казни и не видит на Христе никакой вины.
Нет сомнений, что политический успех христианства, которое император Константин в 320-е годы сделал государственной религией, базировался на прочном экономическом фундаменте – ведь мирно прийти к власти без денег почти невозможно. Христианство к тому времени вышло из катакомб, а епископы стали духовной номенклатурой древнего мира. Игнатий, автор II века, пишет, что благодать перешла от апостолов к епископам: «Следуйте епископу так же покорно, как Иисус Христос следовал Отцу». Иисус у него – «епископ человечества». Епископы III века не только судили и прощали, но и высказывали своё мнение по самым личным вопросам: например, епископ Каллист разрешил женщинам, которые не имеют возможности выйти замуж, сожительствовать с рабами.
Антиохийский собор IV века вменял в обязанность клириков знать, что входит в состав имущества общины, чтобы контролировать епископа. Зато женщины были отстранены даже от низших церковных должностей, а совместные трапезы верующих перестали практиковаться. Лаодикийский собор отстранил простых верующих от выборов епископа. Эльвирский собор признал за епископами право вести торговые операции, хотя «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». Есть мнение, что популярность монашества и отшельничества стала реакцией на всё более активное участие церкви в мирских делах. Но в V веке Халкидонский собор подчинил все монастыри епископам. А к VI веку отшельничество практически запретили по всей Византии. Сеть постепенно превращалась в иерархию. И так происходило со многими успешными предприятиями в истории.
По словам социолога Мануэля Кастельса, сетевое сообщество представляет собой качественное изменение человеческого опыта. Хотя иерархия означает «власть жреца», а сеть до XVI века не означала ничего, кроме ячеистого полотна из переплетённых верёвок. Однако сам принцип сетевого контроля над территорией был масштабно реализован задолго до XVI века. Первооткрывателями здесь следует признать ещё древних финикийцев, а после XI века на этом принципе было основано доминирование Венеции в средиземноморской торговле.
Объединённые в гильдии купцы богатели благодаря «комменде»: к примеру, один компаньон предприятия вкладывает деньги и не рискует в путешествии лично, а другой непосредственно руководит плаванием на Восток и получает с навара треть. Купечество тут не является закрытым клубом богатеев – почти каждый может рискнуть. Ренессанс в Северной Италии – во многом следствие развития связей сетевого типа. Но и в Средневековье Европа как некое ментальное единство существовала благодаря разветвлённой сети монастырей и аббатств.
Выдающийся социолог Чарльз Тилли рассматривал историю Европы второго тысячелетия нашей эры с точки зрения противостояния двух логик власти – территориальной, которую воплощает государство с его аппаратом принуждения, и капиталистической, сетевой, накладывающейся поверх любых границ. Территориальная логика в итоге победила: вместо нескольких сотен княжеств появилось два десятка национальных государств. Но и капитализм никуда не делся. Благодаря ему купеческие и ремесленные города постепенно «сбегали» из феодальной системы, обеспечив Европе процветание. Другое дело, что паутина сетей менее заметна для историков, чем шахматная доска межгосударственной дипломатии. Про сети Ротшильдов или Фуггеров известно куда меньше, чем про Людовика XIV.
Политолог Иммануил Валлерстайн последовательно объясняет, почему Европе так и не удалось создать единую территориально интегрированную империю, – этому воспрепятствовали капиталистические сети. Центры накопления капитала прописались в Амстердаме и Лондоне, а имперские амбиции исходили из Парижа и Мадрида. Поэтому территориальная логика королей и сетевая логика коммерсантов в итоге породили некие гибридные формы – национальные государства в рамках глобальной капиталистической системы. Но уже к началу XVI века иерархии начали трещать по швам из-за двух «революционных» видов сетей – религиозных, подрывающих авторитет папы, и торговых, которые открывали новые рынки на неизвестных ранее берегах.
Изобретение в 1450 г. печатного станка Гутенберга – точка невозврата для иерархического средневекового мира. Воздействие книги на тогдашнюю жизнь было большим, чем персонального компьютера в наши дни. Спустя несколько десятилетий в Англии издавалось 300 тыс. популярных сборников по 40–50 страниц ценой 2 пенса – в основном пособий по пивоварению или ковке металлов. А батрак в день зарабатывал 12 пенсов – чтение стало доступным и перспективным делом, грамотность населения стремительно разрасталась.
Печатный станок и расплодившаяся сеть издательств помогли Мартину Лютеру избежать смерти на костре, поскольку его «95 тезисов» быстро разлетелись по уставшей от папской власти Европе и породили Реформацию. Как пишет историк Ниал Фергюсон, благодаря сетям Лютер совершил революцию не только в западном христианстве, но и в области коммуникаций, когда его сочинения вышли в 5 тыс. изданий. Протестантские секты, как первые христиане Павла или русские староверы, создали устойчивые связи и превратились в сети, которые не мог уничтожить даже жестокий террор. Когда Мария Кровавая казнила самых влиятельных протестантов, крепкая сеть всё равно не рушилась и быстро пополнялась новыми людьми. От Лютера осталось 4 тыс. писем. У Вольтера было 1400 корреспондентов.
В сухом остатке Реформация привела к масштабному перераспределению ресурсов и смещению деятельности от религиозной к светской. Две трети монастырей в протестантской Германии были закрыты, их собственность конфисковали. Студенты перестали выбирать монашество. А протестантизм стал редким примером религиозного движения, приведшего к обмирщению Европы с её ставкой на материальный прогресс.
Иерархический мир в итоге пострадал и от эпохи географических открытий. Хотя испанская корона финансировала экспедицию Колумба и получила впоследствии тонны золота и серебра из Южной Америки. Но в долгосрочной перспективе галеоны с драгметаллами взвинтили цены и обвалили испанскую экономику. Зато успех Великобритании начиная с XVII века вытекает из того, что британские монархи не сумели монополизировать в своих руках торговлю с Америкой, и в стране начала складываться группа состоятельных купцов, мало связанных с короной. Они создали запрос на политические изменения и сыграли ключевую роль в победе Славной революции 1688 года.
Ост-Индская компания была больше сетью, чем иерархией. Первооткрыватели Генриха Мореплавателя тоже являли собой социальную сеть: делились сведениями о навигации и кораблестроении. Они не только создали всемирную сеть укреплённых перевалочных пунктов для торговли, но и заложили на «первооткрытых» землях новые цивилизации.
В Южной Америке белых конкистадоров было мало, смешанные браки стали необходимостью. Соответственно, в новом обществе возникла иерархия по наличию испанской крови: метисы, креолы, кастисо. В Северной Америке, наоборот, было мало индейцев, а белые протестанты переселялись целыми семьями. Возникшее в Новой Англии общество было скорее сетевым, а важнейшей для американской революции сетью стало масонство. В ложах аристократы и бюргеры могли общаться на равных, а на инаугурации Джордж Вашингтон приносил присягу на масонской Библии. Политический философ Алексис де Токвиль видел в американских политических образованиях противовес той опасной тирании, которая всегда таится в недрах демократии: «В США объединяются в целях сохранения общественной безопасности, для ведения торговли, развития промышленности, ради морали». Апостол Павел подписался бы под такими словами.
Очевидно, что сети сыграли важнейшую роль в успехах Запада, предопределив Реформацию, Просвещение и научную революцию. Изобретатель Джеймс Уатт не смог бы усовершенствовать старую паровую машину, если бы не был членом сети, в которую входили профессор университета Глазго Джозеф Блэк и члены Лунного общества в Бирмингеме.
Но как христианство постепенно превращалось в иерархию, так и построенные на торговых сетях общества нередко скатывались впоследствии к жёсткому тоталитаризму. Ганзейские торговые города веками были двигателем развития германских княжеств, создавшим сети поверх границ. Но, объединившись в централизованное государство, немцы через каких-то 70 лет породили Гитлера.
Нацизм как верх иерархии пытался уничтожить любые горизонтальные сети. Многочисленные детские организации подменялись Союзом немецких девочек и Союзом немецких мальчиков. Если перед Первой мировой войной каждый пятый миллионер в Германии был евреем (хотя их доля в населении была менее 1%), то к 1939 г. из 214 тыс. евреев рейха выжил лишь каждый десятый. Возглавляемое Геббельсом министерство пропаганды посвятило фильм сети Ротшильдов. А Гитлер подменил Христа, основав контрцерковь.
Фрэнсис Фукуяма писал, что иерархическая организация – возможно, единственная форма, в которую может вылиться общество с низким уровнем доверия. В демократичнейших «сетевых» США, порождённых массовой иммиграцией, законы 1888 г. запретили въезд китайцам за исключением учителей, студентов, купцов и путешествующих ради собственного удовольствия. Десятью годами ранее появился доклад Совместного особого комитета при Белом доме: «Тихоокеанское побережье со временем должно стать или монгольским, или американским». В нём говорилось, что китайцы привозят с собой все привычки, нажитые при деспотическом правительстве (лгать в суде, уклоняться от уплаты налогов), а также «недостаточный объём мозга, при котором неоткуда взяться движущей силе для самоуправления». Соответственно, «предоставление гражданства низшим существам будет означать уничтожение республиканских институтов на Тихоокеанском побережье». Под этими словами подписался бы Гитлер.
Новый шанс сетевым структурам дал Интернет. И не видно конца-края его возможностям. Большинство из нас принадлежат к большему числу сетей, нежели иерархий. Тут сети родственников, друзей, соседей, товарищей по увлечениям. Мы – выпускники учебных заведений. Мы – болельщики футбольных команд. Мы – члены клубов и обществ, мы – жертвователи благотворительных фондов. Даже внутри любой крупной корпорации существуют сети, заметно отличающиеся от официальной организационной структуры. Например, выходя всем отделом выпить в бар, иерархия снимает галстуки и превращается в сеть.
Связи между людьми становятся разнообразнее и слабее. И горожанин постепенно достигает состояния, которое философ Элвин Тоффлер называл «модульным человеком». То бишь с каждым из своих знакомых мы стыкуемся лишь одним «модулем»: с кем-то – футбол по средам, с кем-то – лыжи зимой, с кем-то – дискуссии о буддизме. Остальные наши «модули» к каждому из этих людей отношения не имеют. С одним клёво гонять ночью на велосипедах, с другим – выпить вина и пообниматься. А у третьего есть катер.
Есть мнение, что и страной управлять должны сети, а не иерархии. Последние хороши, когда нужно централизованно строить армию или железные дороги, а с заботой о природе или пожилых людях лучше справляются сети. Если стране не грозит защищаться от внешних врагов, нет нужды и собирать деньги в одну большую гору – они должны оставаться на местах и тратиться на благоустройство при широком участии общественных организаций.
Но иерархии не намерены так просто сдаваться. Власти развитых стран используют самые изощрённые пропагандистские ухищрения, чтобы убедить «модульных людей» – всё необходимо регламентировать и направлять из единого центра. Когда-то подневольному люду было легче сносить власть иерархии, если ему внушали, будто за ней стоит божественная воля. Но в мире, связанном лишь цепочками доставок, у людей больше нет объединяющих великих идей и им сложно доверять своим модульным собратьям.
Трудно быть богом
Социолог Ричард Флорида пишет о «силе слабых связей». По его мнению, у нас нет выбора – нынче мы просто не сможем ограничить общение семьёй и десятком друзей, даже если захотим.
Интересы наших предков крутились вокруг работы, быта и культурного кода из знакомых каждому книг и фильмов. А сегодня даже ближайшим друзьям часто нравятся разные рок-группы и футбольные клубы. У людей стало больше свободного времени, чтобы искать в Интернете способы его потратить. Как следствие, всем захотелось «установить границы», чтобы развивать собственную индивидуальность.Чтобы встать с четверенек и летать боингами, попивая капучино, нам пришлось целые века пройти путём проб и ошибок, от простых заданий к сложным, встраиваясь в иерархии и сети, сражаясь, добиваясь, упорствуя, постигая и осваивая. А сегодня позвонил «мастеру на час» – и можно дальше втыкать сериал на диване. Главная беда в том, что нам стало сложнее анализировать происходящее с нами, потому что мышление мы тоже подчас передоверили специалистам. И в лучшем случае просто записываем их советы.
