«…а в зиму с 1898 на 1899 в Иркутске было дано 188 спектаклей, из которых 88 — оперных. 1900–1901 гг. в иркутском театре были заявлены как исключительно оперные. Кравченко привёз 4 сопрано, 3 меццо-сопрано, 3 тенора, 3 баритона, 3 баса — и в день открытия кассы публика разобрала все билеты на заявленные спектакли. Брали по 15–20 в одни руки». Вот откуда тяготение Иркутска к оперному искусству! Правда, за минувшие 120 лет достичь освоенных некогда вершин у оперы так и не случилось. Но как знать, что впереди… Валентина Рекунова, «Иркутские истории».
«Кучера наготове стояли — и как дунули!»
10 сентября 1898 года в новом городском театре давали «Аиду» — и на этот же вечер было назначено заседание думы. По недоразумению антрепренёр слишком поздно узнал о такой накладке и уже не смог развести спектакль и собрание гласных (главных ценители оперы). Оставалось лишь надеяться на невозможное — что уважаемые городские отцы поступятся всеми приличиями и сбегут. На этот счёт и в редакции «Восточного обозрения» заключили пари, и хроникёр как лицо заинтересованное явился в думу пораньше и сосчитал собравшихся по головам. Кворум был безусловный; члены общественной театральной дирекции и просто заядлые меломаны не заговаривали друг с другом не только об опере, но и вообще ни о чём. Хроникёр расстроился (он поставил на побег! ) и начал стенографировать заседание. Минут через сорок он обернулся на реплику и с изумлением обнаружил: ряды основательно поредели. Ещё несколько гласных не вернулись с «перемены». Корреспондент взялся было расспрашивать сторожа, но тот отмахнулся:
— Да в опере они все! Сломя голову ускакали! Кучера-то их наготове стояли — и как дунули!
Свою заметку хроникёр «Восточного обозрения» так и назвал: «Меломаны–гласные».
Иркутские газетные хроники регулярно пополнялись театральными новостями. То искушённые в орфографии и грамматике находили ошибки в рекламе на занавесе и сообщали о них в редакции. То завсегдатаи лож и партера предпринимали экскурс на галёрку, а потом возмущённо корреспондировали: «Некоторые, напившись до положения риз, слишком развязно держат себя по отношению к прекрасному полу. Дерзнувший заметить саврасу о непорядочности его поведения рискует наткнуться на оскорбление». И обитатели райка строчили жалобы; по обыкновению, на грубость буфетной прислуги: «Неужели гг. официанты считают галерейную публику недостойной вежливого обращения?» Полиция дополняла картину сводками о краже брандспойта и электроприборов. А коллекционеры театральных афиш скрупулёзно подсчитывали: сезон 1898–1899 гг. продолжался 7 месяцев и 5 дней, за которые было дано 187 представлений (139 вечерних и 48 дневных). Сюда вошли и 33 бенефиса, а также 7 благотворительных спектаклей. Всего поставлено 123 произведения, в том числе 24 оперы, 76 драм, комедий, трагедий, картин, сцен и фарсов, 17 водевилей, шуток, одноактных пьес, 4 оперетки, 1 феерия и 1 волшебная сказка. Из опер чаще других (11 раз) давали «Демона».
Из газеты «Восточное обозрение» от 01.11.1900: «Дебош в театре. 25 октября некто П., вызывая на бис артистку Веселовскую, был поражён треском, раздавшимся около него. Оказывается, в него как поклонника Веселовской был брошен стул почитателем артиста Амирджана. К счастью, стул разбился в проходе между 5-м и 4-м рядами. Ни полицией, присутствовавшей в театре, ни антрепренёром Кравченко не было принято никаких мер к немедленному разысканию виновного».
Из газеты «Восточное обозрение» от 28.11.1900: «Довольно «свежая» температура в театре устрашает многих: особенно в последнее время в театре чересчур не жарко в фойе и буфетах; там окна покрыты сплошным льдом, но нет худа без добра — буфеты очень бойко действуют, отпаивая закоченевших посетителей всевозможными питиями. Результатом чего является повышенный процент инцидентов. Так, например, в то время как пел Ошустович, вошёл какой-то разогретый субъект и, не стесняясь, на весь театр закричал «Браво!» Хорошо бы таких господ без церемоний вытаскивать из театра. Инкогнито».
Певческий голос обязателен!
В «Восточном обозрении» недоумевали: антрепренёр городского театра Кравченко, терпеливо сносивший все их подкалывания, подкусывания, толчки и пинки, вдруг взвился от возмущения и направил в редакцию дерзкую и язвительную отповедь — настоящий вызов. Да, напрасно редакционный хроникёр обрядился не в свой костюм (верх от критика, низ от фельетониста) — они для него оказались велики. Безнадёжно. И в театре сразу как-то догадались, что на спектаклях он не был, а лишь воспользовался либретто, оставленным рецензентом, да его же репликами, расслышанными в пол-уха и вывернутыми наизнанку. Что и говорить, редакция оконфузилась; но что примечательно: Кравченко задела, собственно, одна фраза — об операх. Напрасно хроникёр назвал их «заезженными»: оперные сезоны, открытые Алексеем Алексеевичем в 1898-м, — его новая страсть. Не прихоть и не каприз, а серьёзнейшая попытка основать в этом городе музыкальный театр. В 1899-м в Иркутске отыграли полноценный оперный репертуар, хоть изначально была обещана только драма; Кравченко сколько мог молчал об уже привезённых им певцах, оберегая их от ненужного шума, боясь спугнуть вдохновение.
Конечно, Алексей Алексеевич не мог оставить нелепую выходку хроникёра без опровержения, и «Восточное обозрение» опубликовало его. Правда, не удержалось от «Послесловия от редакции», и, конечно же, зря: слишком вышло натянуто и мелко на фоне прекрасных музыкальных сезонов.
Опера проникла в Иркутск незаметно, почти тайно. В 1887-м в драматической труппе обнаружилась выпускница Петербургской консерватории Южина-Сикорская, и в антрактах она пела в собственное удовольствие, временами так чудно и завораживающе, что и артист Кравченко начал пробоваться, и у него получалось очень недурно. К концу сезона всем стало ясно, что оперные вставки-перебивки могут спасти даже заведомо слабую постановку. Зрители так и говорили: пьеса пустая, и артисты отдыхали на ней, но арии в антрактах звучали божественно! Вместе с Сикорской и Кравченко отмечали и очень хороший хор, и оркестр под управлением Гусева, в особенности его первую скрипку Гершковича. Постановку опер ещё ставили под сомнение, но антрепренёр, набирая труппу, заботился, чтоб при любом амплуа был ещё и певческий голос. В сезон 1893–1894 гг. почти каждый артист имел опыт участия в музыкальных постановках, а в зиму с 1898 на 1899 в Иркутске было дано 188 спектаклей, из которых 88 — оперных. 1900–1901 гг. в иркутском театре были заявлены как исключительно оперные. Кравченко привёз 4 сопрано, 3 меццо-сопрано, 3 тенора, 3 баритона, 3 баса — и в день открытия кассы публика разобрала все билеты на заявленные спектакли. Брали по 15–20 в одни руки, и да, Кравченко был совершенно счастлив!
Самые заядлые меломаны кричали из лож: мы готовы приходить каждый день, если будут новые оперы, но Алексей Алексеевич не обольщался. Да и дирижёр, хормейстер, концертмейстер сходились на том, что постановка, даже и при огромном напряжении сил, не должна укладываться в две недели. Лучше потерять часть дохода, но планку не уронить.
Дорогая игрушка
Когда коллеги-антрепренёры расспрашивали об Иркутске, Кравченко затруднялся с ответом: рефлексировать было покуда некогда. Он просто работал здесь, и работал, находя утешение то в одном, то в другом, увлекаясь то одним, то другим, порою надолго. При этом сколотить состояние было трудно, хоть надежды и были, конечно: в 1897-м, взяв в аренду новенькое здание каменного театра, Алексей Алексеевич рассчитывал на хорошую прибыль. И, в самом деле: в первый сезон заработал более четырёх тысяч рублей. Но дальше начались расходы, съедавшие все накопления. При этом гонорары артистов были невелики, держались бенефисами; а случалось, что и зал был не полон, и аплодисменты жидковаты, и подношения только из вежливости. Но умереть иркутяне никогда не давали, это надо признать. Театральные до сих пор вспоминают, как в 1860-м в кассе театра образовалась большая дыра, и все недостающие средства были взяты местным начальством из карманов купцов, «не желающих расстройства труппы». Или вот ещё случай: весной 1883-го кончился срок контракта театрального антрепренёра Фадеева, а продлить его он решительно отказался — по недостатку средств. Тут же явился общественный комитет, который разобрался с действительным положением дел и постановил: требуется субсидия в двенадцать с половиною тысяч рублей. Деньги нашли, опять-таки пустив шапку по кругу! А после очередного пожара в 1870-м купцы Базанов, Немчинов и Сибиряков сбросились на новое здание, и, видно, с открытой душой, потому как вышло оно удобным и красивым. На открытии дан был своеобразный спектакль в спектакле: генерал-губернатор в сопровождении свиты подошёл к ложе Ивана Ивановича Базанова и с большим почтением поклонился и благодарил его и других меценатов за попечение о театре. Начальник огромного края с готовностью следовал местному ритуалу, предполагавшему, чтобы первые лица в качестве благодарности чуть отступали назад, выставляя вперёд представителей третьего сословия, отдавая им, пусть на час, свою главную роль.
Хотели «съесть», но подавились
Нанимая для Иркутска лучших артистов, Кравченко не скрывал: для местных тузов театр — редкостная, изящная, занимательная игрушка. За неё готовы платить, пока она, действительно, редкостна, изящна и занимательна. Надо ли удивляться, что в Иркутске скрипач императорского оркестра Васильев играл чуть не лучше, чем при дворе, и на поклонах ему подносили золотые, серебряные портсигары с крупными банковскими билетами, а за ложи выкладывали по 300 руб., в пользу артиста. И приму петербургской сцены Леонову, с трепетом выходившую на иркутскую сцену, осыпали дарами.
Артисты чуть не молились на благотворителей, но Кравченко-то хорошо понимал: в построенных ими театрах господа меценаты получали не только персональные ложи, но и возможность влиять на саму постановку дела. В начале 1870-х Базанов, Немчинов и Сибиряков выставили условием, чтобы иркутским театром управляла общественная дирекция. Генерал-губернатор Синельников их поддержал, и Базанов приглашён был в почётные члены, хозяйственной частью стал заведовать купец Чуваев, репертуарной — чиновник Сиверс, административной — полицмейстер Заборовский. Театр и далее управлялся общественной дирекцией из трёх членов, два из которых назначались Благотворительным обществом, а один — генерал-губернатором. И да, состоятельные господа, по-прежнему, были страстными театралами. Городской голова Сукачёв, например, мог заказать спектакль для воспитанников гимназий, училищ и откупить для них весь театр. А тогда уж и Кравченко нужно было делать широкий жест — приглашать школьников на бесплатные утренние спектакли по воскресеньям. В самом деле, дорогая игрушка!
Справочно
На 12 ноября 1882 г. назначен был бенефис любимицы публики г-жи Горевой. В городском театре полный аншлаг, бенефициантка восторженно встречена публикой, ей поднесен серебряный сервиз и ещё два ценных подарка.
Из газеты «Восточное обозрение» от 25.11.1894: «В субботу 26 ноября во временном театре г. Вольского имеет быть спектакль для учащихся. Пойдёт «Ревизор» Гоголя. Расходы по спектаклю взял на свой счёт В. П. Сукачёв».
В феврале 1900-го истёк трёхлетний срок аренды городского театра Алексеем Алексеевичем Кравченко. Но ещё задолго «Восточное обозрение» принялось склонять гласных думы к тому, что контракт не дОлжно продлять ни при каких обстоятельствах. В ход пошли такие определения как «безобразно, убого, гадко», явились «письма читателей о страшной дороговизне мест в здешнем театре», сравнения с ценниками в Европе. И наконец был вынесен приговор: «Всё это дорого для кошелька и противно для каждого посетителя театра». За каждого зрителя поручились, конечно же, зря. Публика возмутилась — и пришлось газете дать место иной точке зрения: «Господин Кравченко во всяком случае в течение трёх лет давал по две труппы, в общем, очень удовлетворительные, а в лице отдельных персонажей даже прекрасные. Расчёт с артистами г. Кравченко производил аккуратно и никаких недоразумений между ним и артистами не происходило. Притом не нужно забывать, что условия, в какие поставлена иркутская антреприза для антрепренёра, несравненно тяжелее условий других городов».
Контракт с Кравченко был продлён, но досада осталась. А лучший способ избавиться от неё какой? Для артиста-профессионала — сходить на спектакль к любителям. Нет у них ни больших задатков, ни большого умения, но такая душевная атмосфера, какой никогда не будет в настоящих театрах. Да и в редакциях тоже.
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 09.03.1900: «В КЛУБЕ ПРИКАЗЧИКОВ. 19 февраля на так называемой «субботке» после окончания спектакля от клуба был устроен ужин драматическому кружку, на котором было около 40 чел. Были поднесены подарки: режиссёру Н. Н. Соловьёву от драматического кружка — два больших серебряных бокала на серебряном же подносе и (от клуба на память о театральном сезоне 1899–1900 гг.) — серебряные часы. Старшине клуба И. И. Липинину, самому энергичному устроителю «субботок» — роскошный альбом. С. М. Моисееву, декоратору — серебряный портсигар. Публики в эту «субботку» было более 300 чел. Ставились пьесы: «Гастролёрша» Щеглова и «Ямщики» Григорьева. Прошли очень оживлённо, особенно много оживления внёс вновь организованный хор, выступивший в конце «Ямщиков».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс
