Сегодня 225 лет со дня рождения Пушкина. Хочется кое-что сказать по этому поводу – и не только процитировать «Клеветникам России».
Мои школьные годы пришлись аккурат на девяностые. Мы узнавали на уроках литературы много такого, чего учителя не рассказывали прежним поколениям, но всё же хрестоматийный канон оставался по большей части тем же, советским. В том числе – канон пушкинской гражданской лирики.
«Вольность», «К Чаадаеву», «Во глубине сибирских руд»… Пушкин представал перед нами как оппозиционер и чуть ли не революционер. Складывалась картина, будто взгляды Пушкина непременно должны были привести его 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь и только лишь случайность воспрепятствовала суеверному поэту – то ли заяц дорогу перебежал, то ли поп на пути встретился.
Вполне возможно, что неучастие Пушкина в декабристском восстании и правда было случайным, но не взгляды привели бы на площадь, а дружеские чувства. Он пересказывал впоследствии свой разговор с Николаем Первым: «Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял ли бы ты участие в 14 декабря? – Неизбежно, государь, все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них. Одно отсутствие спасло меня, и я благодарю за то Небо».
Политическую и вообще мировоззренческую эволюцию поэта проследил Глеб Анищенко в своей книге «Православие. Литература. Революция». Поначалу, будучи юнцом, Пушкин действительно разделял взгляды декабристов, но позднее, отмечает Анищенко, он «уже навсегда разошёлся с декабристами и в идейном, и в нравственном смысле. Седьмого ноября 1825 года, за месяц до восстания, на столе в Михайловском лежал готовый ответ поэта людям четырнадцатого декабря (они, конечно, знать об этом не могли) – трагедия «Борис Годунов»…» Напомню: Отрепьев в «Годунове», возжелав свергнуть неправедного царя, в своём кровопролитии становится гораздо более неправеден.
Ну а стихотворение «Клеветникам России», которое мы, увы, не учили в школе и которое активно цитируется патриотами последние десять лет и особенно последние два года, – высветило пропасть между мировоззрениями русской интеллигенции. Пропасть, аналогичную нынешней. К примеру, публицист А. Тургенев за это неприятие Пушкиным польского восстания назвал его варваром: «Варвар в отношении к П[ольше]. Как поэт, думая, что без патриотизма, как он его понимает, нельзя быть поэтом, и для поэзии не хочет выходить из своего варварства». А Чаадаев, хотя и вошёл в историю скорее как критик России, по этому поводу писал Пушкину так: «Вот вы, наконец, и национальный поэт; вы, наконец, угадали своё призвание».
Недавно я встретил у кого-то мысль: не стоит превращать ушедших классиков в вечных современников и проецировать когда-то сказанное ими на события наших дней. Здравое зерно в этом есть, мы не можем знать наверняка, что Пушкин СКАЗАЛ БЫ.
Но мы можем – и должны – опираться на то, что он СКАЗАЛ.
«Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие, есть первый признак дикости и безнравственности».
