25 февраля 1956 года Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв прочитал на закрытом заседании ХХ съезда партии свой знаменитый секретный доклад «О культе личности и его последствиях».
Доклад не был опубликован в печати, но спустя некоторое время с ним ознакомили на партийных собраниях практически всех советских людей.
Юрий Жданов, сын члена Политбюро ЦК Андрея Жданова (и бывший муж дочери Сталина Светланы), вспоминал: «Я был делегатом ХХ съезда партии и слушал доклад Н.С. Хрущёва по поводу культа личности. Ошарашенный происшедшим, вышел я из Дворца съездов и подумал: куда идти? Решил идти не домой, а в Дом правительства, чтобы как-то предупредить Светлану о надвигающемся на неё ударе, смягчить его. Правда, она сказала, что её уже предупредил Микоян».
Март 1953. Юрий Жданов, Светлана Сталина, Степан Микоян во время прощания с И.В. Сталиным
Эта годовщина невольно наводит на размышления о значении такого института, как «репутация», в истории. Не так давно я с удивлением обнаружил, что среди людей, воображающих себя левыми и даже «марксистами», есть такие, кто всерьёз воспринимает этот буржуазный (и ещё более старинный, конечно) институт. Разумеется, как предрассудок, он имеет огромное значение и относиться к нему следует осторожно. Но верить в то, что он отражает реальность? Это столь же наивно, как верить, например, в то, что реальность отражается в институте торговой рекламы.
Революции (как и контрреволюции, конечно) — эпохи великой ломки всех и всяческих репутаций. Собственно, львиная доля происходящего во время революции (и контрреволюции) в области политики — это и есть именно такая ломка. Л. Троцкий замечал: «Революция — суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических, ни моральных... Политика вообще быстро изнашивает людей, а революция тем более».
Русская революция начала с ломки самой священной, сакральной репутации, которая только была в стране — самого царя-батюшки. Конечно, это произошло не вдруг, а происходило постепенно, шаг за шагом. В XIX веке интеллигенция уже дошла до покушений на священную особу императора, но в простом народе вера в самодержца ещё была незыблема. Понадобилось 9 января 1905 года, чтобы репутация монарха поколебалась среди простых людей, и ещё 12 лет — чтобы она окончательно рухнула.
Но на её обломках немедленно возникла новая репутация — со странным титулом «друга человечества» — Александра Фёдоровича Керенского. Как будто он не часть этого самого человечества, а пришелец откуда-то извне...
Жетон с портретом А.Ф. Керенского, выпущенный московской фабрикой Д.Л. Кучкина. 1917 год
Правда, эта ослепительная репутация оказалась настоящей «падающей звездой» — стократ более быстротечной, нежели даже царская. И спустя какое-то время прочно заместилась в памяти народа легендой об Александре Фёдоровиче, в женском платье бегущем из царского дворца...
Григорий Шегаль (1889—1956). Бегство Керенского из Гатчины. 1938
Репутация Владимира Ильича Ленина сыграла в ходе революции огромную роль. Л. Троцкий: «Если бы Ленин с группой товарищей и, главное, со своим деянием и авторитетом не прибыл в начале апреля в Петроград, то Октябрьской революции... той революции, которая произошла 25 октября старого стиля — не было бы на свете». Тем не менее Ленин бестрепетно подверг её огромному риску самим фактом своего проезда через Германию в «пломбированном вагоне». А потом вторично — когда не явился на суд Временного правительства. Хотя даже сам железный Ильич поколебался, когда прошёл слух, что он не только «немецкий шпион», но и «тайный сотрудник царской полиции» — якобы в департаменте полиции нашлись документы об этом. «Эти слова на Ильича произвели невероятно сильное впечатление, — писал Григорий Орджоникидзе. — Нервная дрожь перекосила его лицо, и он тоном, не допускающим возражения, заявил, что надо ему сесть в тюрьму». Григорий Зиновьев вспоминал: «Сначала у нас были большие колебания: не дать ли себя арестовать?.. Но уже через очень короткое время стало выясняться, что было бы безумием отдать Владимира Ильича в руки тогдашнего «правосудия». Вся обстановка говорила за то, что В.И., несомненно, подвергся бы тут же самосуду... И через неделю тов. Ленин говорил мне: как же мы могли быть так глупы, что хоть на одну секунду думали довериться и идти к этой банде арестовываться?». Как видим, борьба за «чистоту репутации» едва не довела Ильича до гибели. К счастью, этого не случилось...
Потом были репутации других революционеров — Троцкого, Зиновьева, Каменева... Например, репутация Льва Давидовича Троцкого выглядела в его звёздный час так:
Виктор Дени (1893—1946). Лев Троцкий (по Брэму).
Но прошло время — и она приобрела такой вид:
Плакат 1937 года с рисунком Виктора Дени и стихами Демьяна Бедного.
Стихи Демьяна:
Иуды Троцкого бородка
Обмокла бешеной слюной.
Гад этот мерзостный — находка
Фашистам, бредящим войной:
«Вот, вот вам верная добыча!
Да объявляйте ж ей войну!»
Шипит Иуда, пальцем тыча
На нашу мощную страну.
Мы зорко смотрим за врагами.
Они безумны, ей-же-ей:
Они звериными шагами
Шагают к гибели своей.
Фашистов мы лишим апломба,
Зажав их в мёртвые тиски,
Совсем иного цвета бомба
Их всех размечет на куски.
Иосиф Сталин все эти метаморфозы наблюдал, что называется, вплотную. И поэтому едва ли мог сомневаться, что и его собственная репутация может претерпеть точно такое же превращение.
В мемуарах главного маршала авиации Александра Голованова (1904—1975) читаем:
«5 или 6 декабря 1943 года мне позвонил Сталин и попросил приехать к нему на дачу. Явившись туда, я увидел, что ходит он в накинутой на плечи шинели. Был он один. Поздоровавшись, Верховный сказал, что, видимо, простудился и опасается, как бы не заболеть воспалением легких, ибо всегда тяжело переносит это заболевание. Походив немного, он неожиданно заговорил о себе. — Я знаю, — начал он, — что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. — И, походив немного, продолжал: — Но я уверен, что ветер истории всё это развеет...
Нужно сказать прямо, я был удивлен. В то время мне, да, думаю, не только мне, не представлялось вероятным, что кто-либо может сказать о Сталине плохое. Во время войны всё связывалось с его именем, и это имело явно видимые основания... Поэтому мне показалось, что Сталин действительно заболел…»
Но мы говорили о том, что это происходит с репутациями людей во время революции. Однако тот же самый процесс в рыночном обществе происходит постоянно: как и торговые бренды, репутации возникают буквально из ничего, чтобы заполнить собой всё доступное им пространство и в конце концов оглушительно лопнуть. Это — их естественный цикл существования.
Кстати, завершение этого цикла отлично показал Даниил Хармс (1905—1942) в известной миниатюре «Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека, к ней не подготовленного» (1933). Отрывок:
«I
Писатель: Я писатель!
Читатель: А по-моему, ты г**но!
Писатель стоит несколько минут, потрясённый этой новой идеей, и падает замертво. Его выносят.
II
Художник: Я художник!
Рабочий: А по-моему, ты г**но!
Художник тут же побледнел, как полотно, и как тростинка закачался, и неожиданно скончался. Его выносят».
Это — так сказать, типовой, стандартный вариант. Можно ли найти в истории хоть одного заметного деятеля, который при жизни или после смерти не пережил полосы «развенчания» и «разоблачения»?
Гораздо реже потом происходит восстановление и от былой репутации всё-таки что-то остаётся в истории... Как в том случае, годовщина которого приходится на 25 февраля:
Лайкните, если понравился материал!
