В то время как другие европейские страны ужесточили пограничный контроль, Германия открыла свои двери для более 270 тысяч беженцев только в сентябре (за весь 2014 год было зарегистрировано 200 тысяч). Реакция страны не была идеальной — прибывающим в поисках убежища приходилось подолгу ждать регистрации, иногда ночуя на улицах и все еще мечтая о лучшей жизни. Консервативные части Германии, особенно восток, были настроены не слишком доброжелательно и столкнулись с волной протестов против мигрантов. Но большинство все же последовало призыву канцлера Ангелы Меркель, сказавшей: «Если мы сейчас должны начать извиняться за то, что показываем дружелюбное лицо в ответ на чрезвычайную ситуацию, то это не моя страна».
В сентябре датский фотограф Хоаким Эскильдсен (Joakim Eskildsen) и репортер Time Наина Байекал (Naina Bajekal) пообщались в Берлине со многими беженцами из Сирии и Афганистана, вынужденно покинувшими свои дома. «Люди, которых мы встречали, такие же, как ты и я, только их дома были уничтожены и их жизни там стали невозможны», — говорит Эскильдсен. Вот их истории.
Абдель Рман Алали (сзади слева), 29 лет, был педиатром в Хаме, Сирия. Он бежал от сил Асада в мае 2014 года и пережил семимесячное путешествие, которое включало пребывание в санкт-петербургской тюрьме и 4 месяца на Украине, перед тем как он наконец-то добрался до Берлина в декабре прошлого года.
В марте Юдит Роёлль (сзади в центре), 38-летний физиотерапевт, познакомилась с Алали через друга, работающего в приюте, где он жил. Она пригласила его пожить в свободной комнате в своем доме. Сейчас Алали практически свободно говорит на немецком и уже имеет два предложения работы от местных больниц. «Я считаю их своей немецкой семьей», — говорит Алали.
лаа Маас (слева), 23 года, со своим двоюродным братом, Ибрагимом Маас, 35 лет, в Вильмерсдорфском приюте для беженцев в Берлине. Оба из Алеппо, Сирия, и еще не получили свои документы.
«До войны в Сирии я был очень счастлив. Мне всего в жизни хватало, — говорит Ибрагим. — Теперь у меня нет ничего. Моего брата нет. Моя мать — в маленькой приграничной деревушке, где небезопасно. Она не может ходить, поэтому не может добраться до Турции. Все, что я хочу знать, — как я могу перевезти свою жену и семью из Турции. Никто не рассказывает мне про эти процедуры».
«Конечно, я хочу остаться здесь и построить свою жизнь, — говорит Алаа. — У меня нет никакой надежды на возвращение домой».
Хасан Маас, 32 года, с женой Нахед Сиккарит, 24 года, и двумя детьми — 7-летним Мухаммедом и 4-летней Майяр Алхелва, в Вильмерсдорфском приюте для беженцев в Берлине, где они живут уже больше месяца. Они решили уехать и присоединиться к друзьям в Германии после того, как в 50 метрах от их дома в Алеппо, Сирия, взорвался снаряд.
«Когда мы увидели тела на улице, мы не могли поверить, что это может случиться с нашими детьми», — говорит Маас. «Наше путешествие было похоже на смерть, — вспоминает Сиккарит. — Мы обнимали детей, думая, как же мы доберемся». У семьи сняли отпечатки пальцев в Венгрии, но они надеются, что смогут остаться в Германии, так как Берлин больше не посылает беженцев обратно в страны их первоначальной регистрации.
Хасан Маас владел небольшим магазином сотовых телефонов в Алеппо, его жена раньше была парикмахером. Они хотели бы работать в Германии, но все еще ждут оформления документов и живут в приюте. В данный момент они просто рады найти укрытие. «Мы благодарим Аллаха за то, что с ракетами и бомбами покончено и мы в безопасности», — говорит Маас. У их дочери тоже есть причина улыбаться — она потеряла свою любимую куклу на лодке в Греции, но теперь у нее есть новая.
Дети играют во дворе бывшей городской ратуши в районе Вильмерсдорф, Берлин. Волонтеры помогли превратить ее в центр приема беженцев в середине августа.
Муж Марьи Шарифи был убит «Талибаном» три года назад. Когда ее 16-летнему сыну Рохену стали угрожать, Марья решила продать дом и бежать. «Мы устали бояться, — говорит Марья. — Я просто хотела, чтобы мои дети могли спокойно ходить в школу». Когда они приехали в Берлин 28 августа, центр регистрации беженцев был закрыт на выходные. В ту ночь учительница Кати Теннштедт-Хорн и ее муж Тим Флориан Хорн, директор берлинского планетария, услышали в новостях, что беженцы ночуют на улице. Несмотря на то что у пары трое маленьких детей, Кати поехала к центру и вернулась вместе со всеми семью членами семьи Шарифи. Они прожили вместе пять дней, пока не нашли приют. «Они прошли через многое, но оставались такой сплоченной семьей», — говорит Тим.
Башар аль-Рифай (второй справа), 30 лет, бежал из сирийского города Хомс и прибыл в Берлин в августе. Ему не удалось найти хостел, который принимал бы выданные ему государственные ваучеры, но посчастливилось встретить Фабиана Рика (в центре), который попросил своих детей снова делить одну комнату на двоих и пригласил аль-Рифая в свою берлинскую квартиру.
«Я бы никогда даже не подумал уезжать из Сирии до войны. Но каким-то образом я потерял всё, — рассказывает аль-Рифай. — Здесь люди такие добрые и очень помогают. Когда они узнают, что ты сириец, что ты беженец, они открывают свои сердца. Я никогда бы не подумал, что кто-то, как Фабиан, может так много для меня сделать. Я уже чувствую себя немцем. Я чувствую себя как дома».
Абделькадер Джбили, 16 лет, прибыл в Берлин в середине августа после трехмесячного путешествия. «Я не хотел подвергать семью опасности», — объясняет он свое решение уехать без родителей и младших братьев и сестер. Вместо этого он бежал вместе со своим дядей. Сейчас Джбили тоже живет в Вильмерсдорфском приюте для беженцев в Берлине. «Я только что звонил отцу и узнал, что сегодня разбомбили его магазин. В Алеппо они не в безопасности, — считает он. — Но три дня назад я получил свои документы и могу остаться. Так как я несовершеннолетний, теперь я смогу подать документы на воссоединение и перевезти семью. Я надеюсь, что мы все сможем остаться в Германии, потому что люди здесь хорошие».
Мухаммед Хаж Али, 26 лет, из Алеппо, живет в долговременном приюте для беженцев в Бухе, северо-восточном пригороде Берлина. До войны он и его братья владели тремя ресторанами в Алеппо и Хомсе. Он работал, чтобы оплатить бизнес-образование. Оказавшись перед перспективой быть завербованным в армию Асада, он бежал из страны в феврале 2012 года, жил в Ливии, Египте и Турции, пока не прибыл в Германию в ноябре 2014-го. Так как он прошел процедуру снятия отпечатков пальцев в Венгрии, его прошение о предоставлении политического убежища было отклонено. Теперь, когда Германия изменила свои законы, неизвестно, сможет ли он остаться, несмотря на то, что он уже почти год живет в стране.
«Впереди одна только тьма. Я не знаю, что будущее для меня готовит. Такие люди, как я, приехали сюда и полностью потерялись, — говорит он. — Через некоторое время вы перестаете скучать по кому-то или чему-то. Вы дышите, дни идут, на этом всё. У меня больше нет надежды. Правда в том, что, когда у вас есть надежда, вы уязвимы».
Бритта Лебен (слева), 27-летняя студентка магистратуры, помогает Закариа Эдельби (в центре), 30 лет, с занятиями по немецкому языку. Эдельби прибыл в Берлин в августе 2014 года, оставив свою жену и троих детей в Алеппо. Он смог воссоединиться с ними в марте 2015 года, после месяцев, ушедших на получение виз.
Лебен впервые встретила Эдельби в мае благодаря Beginn Nebenan Berlin — организации, объединяющей местных жителей с беженцами. «Я просто хотела познакомиться с людьми, с которыми мы делим этот город, — говорит она. — А Закариа и его семья такие открытые, и с ними всегда весело». В конце августа семья Эдельби переехала из приюта в свою собственную квартиру в Шпандау в Западном Берлине. Дети теперь ходят в местную школу и уже немного говорят по-немецки. Эдельби рассказал, что опасается за будущее Сирии, но наконец-то может не бояться за безопасность своих детей.
Марлене Аллаоуй (в центре) нашла Абдуллу Фархан, 26 лет, и Махмуда Абу Хоран, 27 лет, спящими на улицах Берлина — они тоже не смогли найти хостел, принимающий их ваучеры. Фархан, бывший школьный учитель, бежал от ISIS; а Абу Хоран — от вербовки в армию Асада.
«Разве можно, чтобы люди приезжали сюда только для того, чтобы столкнуться с очередным адом? — говорит Марлене, которая с начала августа дала приют в своей квартире на севере Берлина еще девяти беженцам. — Я должна была что-то сделать!»
