На днях прошли мероприятия, посвящённые 100-летию со дня рождения русского, советского писателя Фёдора Абрамова, давно ставшего классиком отечественной литературы. Автор тетралогии "Пряслины"— эпоса архангельского села в войну и послевоенное время, — повестей и рассказов, он с пронзительной болью, сочувствием, но и укоризной говорил об исчезновении традиционной русской деревни, навыков крестьянского труда, девальвации понятий "совесть" , "любовь к родной земле".
Фёдор Александрович в моей жизни сыграл особую роль и как мастер русского слова, и как человек, кажется, олицетворявший собой правдоискательство. У него просто была такая миссия — "защитник народный". А доброты он был необыкновенной! Однажды Валя Распутин в компании шутя пожаловался, что у него пишущая машинка так разболталась, что выстукивает уже не кириллицу, а какой-то непонятный язык. Эти машинки тогда давали по талонам и в основном писательскому секретариату. И вот Абрамов при следующей встрече просто вкладывает ему в ладонь ручку чемоданчика с новой машинкой: "Бери без всяких вопросов — печатай только кириллицей".
А меня однажды спросил: "Ты знал, что будешь писателем?". Я ему говорю: "Да, с детства мечтал и знал!" А он мне в ответ сурово: "Зачем тогда женился, детей завёл?" Всё, что мешает писательству, Абрамов отметал — трудяга был беспримерный.
Фёдор Александрович не терпел фальши. Поэтому когда на любом писательском пленуме объявляли, что следующим выступает Абрамов, то все бежали из буфетов, коридоров в зал, чтобы его послушать. Говорил он всегда ярко, убеждённо, и о чём бы ни рассуждал, всегда сводил к своей малой родине — Верколе, прославленной им в романах.
Когда я побывал в его селе, то убедился, что Абрамова знали все односельчане. И все говорили о нём очень тепло, в избах у многих висели его фотопортреты.
На похоронах все плакали. Помню, в комнату, где мы повязывали на рукава траурные повязки, ворвалась его вдова Людмила Владимировна и заявила представительнице обкома: "Если вы не дадите у гроба сказать прощальное слово Белову, я вам такое устрою — пожалеете!" А Белова власти тоже побаивались, как и Абрамова. И ему дали слово, он вспомнил, помимо прочего, и о своём последнем разговоре с Фёдором Александровичем по поводу ввода войск в Афганистан: что туда было важно не пустить Америку с Англией, но, с другой стороны, что мы там очень сильно и надолго завязнем, будет много убитых и покалеченных. Абрамова это сильно печалило. Ведь он знал войну не понаслышке — полученные на фронте ранения всю жизнь его мучили.
Они все были небольшого роста: покойные Фёдор Абрамов, Василий Белов, Дмитрий Балашов, здравствующий ныне Владимир Личутин. Но как садились вместе за стол беседовать — аж искры летели. Люди были особого крепкого закала, единомышленники. Но у каждого был, конечно, свой узнаваемый писательский стиль. Абрамов, в отличие от того же Белова, как бы "растворявшегося" в мягком северном говоре, писал жёстко, "каркасно", рельефно разделял добро и зло на своих страницах. Сам писатель считал, что соотечественники с какого-то времени разболтались, расхлябались, и только осмысленная дисциплина может спасти. Он написал веркольцам знаменитое письмо "Чем живём — кормимся", упрекая, что они запустили сельское хозяйство, стали равнодушными, пассивными.
Сам он, несмотря на городское житьё, поездки за границу, правильную культурную речь, в душе был мужик мужиком. Да и не только в душе: косить умел заправски и вообще всё в деревенском хозяйстве соображал отлично.
Я помню, буквально за два дня до его ухода мы сидели с ним и Беловым в ресторане гостиницы "Россия". Фёдор Александрович заказал сёмгу, а Василий Иванович его пожурил в шутку: "Экий ты непоследовательный! Сам написал трогательную сказку "Жила-была сёмужка", а вот теперь её сам поедаешь". Тот посмеялся и говорит: "Это я для тебя заказал, а то ты никогда небось её и не пробовал". И потом добавил: "Я сейчас на ерундовую операцию ложусь, а потом сразу уеду в Верколу". А через три дня мне позвонили из "Литературной газеты" и попросили написать некролог. От этой новости просто руки опустились…
Был ли он верующим? Наверное, всё-таки нет. Хотя и шёл к этому, но не дошёл, не успел.
Это, на самом деле, ключевой вопрос. Почему мы потеряли страну? Да потому, что не только власти предержащие, но и большинство деятелей искусства, культуры, те писатели, кого именовали "властителями дум", были в основном неверующими. Во всяком случае — невоцерковлёнными. Даже такие замечательные национальные мыслители, как Палиевский, Ланщиков, Кожинов. Когда последнего принесли в храм отпевать, то батюшка, зная, что у него в приходе живёт такой умный человек, сказал: "Как же жаль, что его принесли, а не сам он пришёл!". Одним из немногих писателей воцерковился Валентин Григорьевич Распутин. Мы его еще в 1980-м крестили, и он с тех пор и в храм ходил регулярно, и церковные таинства соблюдал.
Абрамов, как большинство деревенских, особенно на Севере, был с детства крёщеным. В молодости пережил этап безбожия, а потом всю жизнь мучительно шёл к вере предков. Да, Фёдор Абрамов принадлежал, как и я, грешный, к той когорте, которую именуют скопом "писатели-деревенщики". Но это очень условное обобщение. Мы все дружили, были близки по взглядам на жизнь, писали про деревню, но каждый всё-таки был на особинку. Фёдор Александрович, как мне кажется, по своему способу мышления был ближе к Владимиру Солоухину.
Знают ли его сегодняшние молодые читатели? Конечно, нет, за редкими исключениями. А кого сегодня знают? Отвечают, что песню "Мне кажется порою, что солдаты" написал Расул Газманов. Да и то — в лучшем случае. Лермонтова, Пушкина, Гоголя многие уже не читали, куда уж там им знать Фёдора Абрамова и Валентина Распутина! Против нас уже несколько десятилетий работает гигантская машина разрушения и забвения, которая стирает из сознания молодых поколений русскую классику, целые пласты культуры. Около, да и в самих министерствах просвещения, культуры сидит слишком много людей-разрушителей.
Но я уверен, что пока Господь охраняет Россию, имя Абрамова не канет в Лету. Обязательно его вспомнят и будут опять читать.
Некоторую надежду на это даёт и нынешний юбилей писателя, то число мероприятий — чтений, встреч, публикаций, — которые проходят по всей стране с участием государства, по крайней мере, региональных властей в Москве, Питере, Архангельске. Такие юбилеи и важны тем, что освежают в нас память о наших национальных сокровищах.
