Фронтовой корреспондент ВГТРК Евгений Поддубный провел на Украине суммарно в командировках уже более года. Приехал на Майдан, а оказался на фронте гражданской войны.
- Евгений, вы ожидали, что окажетесь на фронте и что вырастет из этого Майдана?
- Как только я попал на Майдан, сразу же возникло ощущение, что это приведет если не к гражданской войне, то к гражданскому противостоянию, более того, с применением оружия. Вокруг людей, которых просто использовали, которые действительно были мирными демонстрантами и боролись, наверное, за лучшую жизнь, стояли боевики. У них были булыжники, были коктейли Молотова, были снайперские винтовки, карабины, автоматы. В том доме, где я находился, были установлены огневые точки, оборудованные по всем правилам ведения боевых действий. Естественно, все это позволяло сделать вывод, что здесь будут стрелять. И не только в Киеве. Но вылилось это в гражданское противостояние на востоке.
- Мы видим ваши сюжеты и сюжеты ваших коллег, но телевидение — словно увеличительное стекло. Оно показывает картинку, которая всегда носит некий обобщающий характер. Но, может быть, за пределами объектива что-то другое? Насколько все же это настоящая война, чем она пахнет и какие эмоции у вас лично это все это вызвало и вызывает?
- Это не просто настоящая война — это одно из самых жестоких столкновений, которые я видел.
- Даже если сравнивать с Сирией?
- Да, а также с Ираком, с Ливией, где мне тоже пришлось бывать. Войны пахнут всегда примерно одинаково: это кровь, порох и грязь. Там уровень жестокости запредельный в силу применения сторонами реактивной артиллерии. Это очень тяжело для гражданского населения, это очень жестко. Более того, мне кажется, что всего-то снять мы не можем по объективным причинам, мы просто не успеваем оказаться везде. Где-то дороги заблокированы. И вообще военные дороги — это всегда тяжело, они простреливаются из артиллерии, из минометов. И вот там общим местом стали, например, минометные обстрелы.
- Такая бездушная американизация войны, когда убивают дистанционно, даже не видя жертву?
- Ополченцы об этом часто говорят, и это мои наблюдения. Украинская армия не любит ввязываться в контактные бои, использует дальнобойную артиллерию и активные системы залпового огня, вплоть до автоматических гранатометов, которые бьют на два километра, но только чтобы не сталкиваться в стрелковом бою с силами ополчения. Они противника не видят, они бьют за десять километров, за пятнадцать, за двадцать. И, соответственно, мы видим разрушенные города, разрушенные поселки и убитых людей, которые к войне не имеют никакого отношения.
- Сейчас идут дебаты о поставках оружия. Кто-то говорит, что его уже поставляют. Вы наверняка видели западные образцы оружия. А что если будут оружие все же поставлять массированно? Как это изменит ход событий?
- Я говорил с бойцами Вооруженных сил Донецкой народной республики, с командирами подразделений, которые там воюют. У них такой ответ: уже быстрее бы начали, потому что нам этого оружия не хватает.
- То есть они говорят, что им оружие поставляет Украина? Они так шутят?
- Да. Теперь будут шутить, что оружие поставляют США. Они быстро научатся им пользоваться. Там многие люди, впервые увидев ПТУР, например, уже через два часа умеют им пользоваться, впервые взяв в руки противотанковую винтовку времен войны, через два часа стреляют точно в яблочко. Они изучают, что называется, матчасть, чтобы знать слабые стороны тех или иных систем вооружения, чтобы с ними бороться. По большому счету сейчас ополченцы абсолютно переигрывают украинских военных в контрбатарейной борьбе. И настрой, дух ополчения, что немаловажно, такой, что они готовы идти вперед.
- В чем все же внутренний ресурс? За счет чего обидно проигрывать бывшим трактористам и шахтерам, чем они лучше? Киев сваливает все на российскую регулярную армию. Понятно, что легко оправдывать свои потери. Но реальность-то в чем? В чем ресурс ополчения?
- Это уже не шахтеры и не трактористы — это уже десантники и танкисты. Они воюют достаточно давно. И сейчас Вооруженные силы ДНР выстроены как обычные Вооруженные силы. Там есть учебка, ежедневные занятия, даже если подразделение не на передовой находится. Там идет необходимая подготовка. Более того, выстроено вертикальное подчинение. То есть это уже не партизаны. Это скоординированные группы. Очень важно, с каким настроем люди идут в бой. Ополченцы идут в бой, защищая своих жен и своих детей, чтобы прекратились убийства детей, женщин, пожилых людей, которые не могут, не хотят и не должны воевать.
- Чувство справедливости абсолютное.
- Они даже умирать не боятся. Я очень часто, когда наша съемочная группа заходит куда-то, стараюсь оценить обстановку. И иногда я понимаю, что мне говорят об обстановке с учетом, что умирать не страшно. Вот с таким настроем. Когда начинается контактный бой, украинская армия, как правило, бежит. У Дебальцево, например, брошенные позиции с огромным запасом боекомплекта. О чем это говорит?
- Убежали.
- Убежали, не стали использовать тот самый боекомплект, который был приготовлен для боевых действий. Я разговаривал с пленными украинскими военными из Дебальцево, более того, разговаривал с ними, как только они попали в плен. И они уже тогда понимали, что с ними в общем ничего плохого не будет, что плен — это спасение. Это не военные люди, это вчерашние гражданские, которых посадили в окоп. Ополченцы же живут с ощущением войны, для них эта война уже пришла в дом. Поэтому они не вспоминают, что кто-то вчера был программистом, трактористом, шахтером, преподавателем в институте или в школе. Они в этой войне живут с весны.
- Сейчас идет перемирие. Как бы вы его описали по ощущениям?
- В душе там, конечно, все хотят мира и мечтают о нем. И, безусловно, если спросить любого человека, чего больше всего хочется, сейчас в Донецке, все скажут: да, мы хотим мира. Но наступило второе перемирие масштабное, и люди видят, что говорят официальные лица в Киеве и высшие военные чиновники, которые руководят так называемой антитеррористической операцией. Риторика по-прежнему милитаристская. В этой ситуации люди на местах считают, что перемирие — это некая временная передышка, в которую можно успеть подготовить бомбоубежища. Я говорю про обычных жителей Донецка, безоружных людях. Они в это перемирие делают все возможное, чтобы запастись продуктами, водой, чтобы понять, где лучше убежище, где лучше укрытие, чтобы научить своих детей, где прятаться, чтобы перевезти семью подальше от возможной зоны обстрела. Ведь от Донецка до украинских позиций, несмотря на то что аэропорт находится под контролем ополчения, не так далеко. И по-прежнему Авдеевка — это то место, откуда украинская армия теоретически может доставать не только тяжелыми артиллерийскими системами, но и минометами, например, по жилым кварталам. Хотя сейчас линия противостояния такова, что украинская армия севернее отброшена от Донецка, а если уж действительно они отведут тяжелые вооружения, сегодня этот процесс должен завершиться по идее, они отведут тяжелые вооружения калибра свыше ста миллиметров, то Донецк будет относительно безопасным местом. Хотя остаются минометы, тоже оружие грозное. Если эта ситуация продлится больше, чем месяц, два, три, может быть, тогда появится и вера в мир.
