В большом городе некой солнечной страны готовится митинг. Из столицы прилетает популярный оппозиционный лидер (Ив Монтан), депутат, врач, бывший олимпийский чемпион. Ходят слухи, что его собираются убить, но никто особенно не беспокоится.
В последний момент директор зала, где все было запланировано, передумывает и съедает договор об аренде, в другом учреждении внезапно вскрываются нарушения противопожарных норм и так далее — власти предлагают митингующим втиснуться в крошечный зальчик, тем приходится согласиться. На близлежащей площади скапливаются демонстранты; туда же стянута полиция, там же проходит альтернативная манифестация крепких патриотически настроенных мужчин. Когда оппозиционный лидер выходит на площадь, из-за кордона вдруг выезжает трехколесный грузовичок и проносится мимо него. Политик, получивший удар дубинкой по голове, попадает в больницу с кровоизлиянием в мозг и вскоре умирает. Полиция объявляет убийство несчастным случаем. Принципиальный молодой судья (Жан-Луи Трентиньян), несмотря на это, ведет расследование.
«Дзета» («Z», 1969) начинается с титра «Любое сходство с реальными событиями и людьми не случайно, а преднамеренно». В фильме нет слова «Греция», главные герои обходятся без имен и фамилий, а то, что действие происходит в Салониках, может услышать только русскоговорящий (когда мимо героев в самом начале проезжает эксукурсионный автобус с балеринами Большого театра). Но каждый из миллионов, посмотревших «Дзету» в 1969 году, знал, о чем идет речь. Греческий оппозиционер Григорис Ламбракис (депутат, врач, бывший олимпийский чемпион) был убит в мае 1963 года. Через несколько лет Василис Василикос написал об этом роман, а Коста-Гаврас вместе с писателем Хорхе Семпруном — сценарий фильма. Сразу после убийства Ламбракиса стачка и полумиллионная демонстрация в Афинах заставили премьер-министра уйти в отставку. Впрочем, когда снималась «Дзета», все уже стало совсем плохо: описанный в фильме полуфашистский правоцентристский режим, пытавшийся соблюдать хотя бы внешние правила приличия, сменили «черные полковники».
В политизированном мире конца 60-х «Дзета» произвела эффект разорвавшейся бомбы: она стала хитом проката даже в Америке, получила премии в Каннах, а потом, номинированная от Алжира, «Золотой глобус» и «Оскар» за лучший иностранный фильм. Французский грек, убежденный левак Коста-Гаврас в следующее десятилетие поставил еще несколько обжигающих политических манифестов: «Признание» про Чехословакию, «Осадное положение» про Уругвай, «Специальное отделение» про вишистскую Францию. А затем снял «Пропавшего без вести» про Чили, который принес ему «Золотую пальмовую ветвь» и еще один «Оскар» и ознаменовал переход на следующий этап карьеры — к по-прежнему честному и мастеровитому, но усталому, всех устраивающему, не столько политическому, сколько политкорректному кино.
Не то «Дзета» — кино, которое дрожит, пульсирует, танцует. Снятый нетерпеливой, пристрастной камерой годаровского оператора Рауля Кутара, озвученный знаменитым саундтреком Микиса Теодоракиса (социалиста и диссидента, как и все главные авторы картины), смонтированный в синкопированном джазовом ритме, фильм Коста-Гавраса проникнут колоссальным нервным возбуждением. В основе любой политической ленты лежит гнев, но греку удается сублимировать его в нечто большее. Он не просто констатирует факты — он указывает дорогу, он требует соучастия, он не оставляет другого выхода; Навальному следовало бы раздавать этот диск на улицах.
Речь идет о заговоре, но Коста-Гаврас профанирует романтизированную конспирологию, торжественные заседания в полутемных кабинетах: по обе стороны баррикад находятся живые ошибающиеся, нервничающие, обильно потеющие люди. Это мир, куда больше похожий на сериалы Ианнуччи, чем на фильмы Висконти — «Дзета» с ее болтунами-генералами, тщеславными свидетелями и парочкой убийц-«титушек» по имени Ваго и Яго все время балансирует на грани черной комедии. Причем на оппозицию режиссер тоже смотрит не без иронии — за исключением, пожалуй, героя Монтана, который на экране минут десять, и его жены (хотя и там есть нюансы: убитый не был идеальным мужем). В центре фильма постепенно оказывается репортер, которого играет юный Жак Перрен, — паренек, заинтересованный в сенсации, совершенно не идейный, напоминающий Костика из «Покровских ворот». Но именно он докопается до правды и именно он в финале вдруг сломает «четвертую стену», обратившись прямо в камеру.
Станислав Зельвенский
