Известный политик и экономист дал интервью сайту «АиФ-Прикамье» накануне презентации своих мемуаров «Никого впереди».
24 февраля экс-председатель регионального парламента и первый в истории новой России министр региональной и национальной политики Евгений Сапиро презентует в Перми свой первый художественный роман – «Никого впереди».
Эксперты уже прозвали произведение «энциклопедией пермской жизни».
Накануне презентации Евгений Саулович рассказал в интервью сайту «АиФ-Прикамье» о том, почему он решился написать мемуары, какой период истории Прикамья он считает наиболее успешным и как он видит развитие региона в кризис.
«АиФ-Прикамье»: – Евгений Саулович, расскажите, когда появилась идея написать большое художественное произведение?
Евгений Сапиро: – Я люблю пробовать себя в разных амплуа и жанрах. Тридцать лет ежедневно писал свое профессиональное – экономическое. Десять лет пребывания в политике не пользовался услугами спичрайтеров и пресс-секретарей. Выйдя в отставку, начал с мемуаров и продолжил публицистикой.
В какой-то момент почувствовал, что «не хватает красок», чтобы описать многое, о чем хочется рассказать. Попробовал это сделать средствами художественной литературы. И, конечно, повлиял еще один фактор: последние годы несколько упал спрос на меня как эксперта, советника, появилось свободное время для этого «хобби».
– Насколько сильно книга отражает «пермскую реальность» 1960-2000 годов и ваш жизненный опыт?
– Получилась или нет реальность, мне самому судить трудно. Но я как бесхитростный реалист пытался описать ее один к одному. Такой, какой я ее видел и трезвым и в меру «подвыпившим» взглядом. Книга рождалось долго, редактировал ее восемь раз и вряд ли без соратников – коллег, журналистов, друзей, близких и издательства «Маматов» – она вышла бы к Году литературы.
Есть несколько областей, в которых вы себя проявили успешно – преподаватель, экономист, политик, писатель. На ваш взгляд, где вы всё же были более успешны? Что вам лично ближе?
– Я не могу отдать предпочтение ни одной из профессий, которыми в жизни мне пришлось заниматься (а еще пять лет я был инженером-металлургом на прямом производстве). Всегда трудно бывало начинать, но, когда начинал постигать правила полета и приближался к «высшему пилотажу», в каждой работе находил драйв и удовлетворение.
Формально высшая точка достигнута, наверное, в политике (областной спикер, председатель сенатского комитета, федеральный министр). Но наибольшее удовлетворение испытываю, когда Учителем меня называют главный бухгалтер небольшой фирмы, долларовый миллиардер или вице-премьер федерального правительства.
– Сегодня все чаще в литературе, в том числе мемуарной, встречается мнение, что времена Брежнева были «золотой эпохой» не только для номенклатуры, но и для большинства российских граждан. Вы, судя по едким замечаниям в вашей новой книге, такой точки зрения не придерживаетесь?
– Мнение о «золотой эпохе» сложилась у пожилых людей, страдающих ностальгией, переходящей в глубокий склероз. Случается это и у более молодых, по каким-то причинам неспособных к объективному, сбалансированному анализу. Из-за лени, неумения или, извините, умственной ограниченности.
– Как вы считаете, почему в советские годы у правительства не получилось «перековать» людей, несмотря на все пропагандистские усилия?
– Перековка эта начиналась вроде бы по правильной технологии. Но на слишком высоких оборотах. Народ еще не успел разогреться до нужной температуры, как кузнецы – вожди «скурвились»: началось глобальное лицемерие и удовлетворение личных потребностей в ущерб общественным. Та же беда происходит и сегодня при обратной перековке человеческого материала из социализма в капитализм.
– Вы описываете в своей книге начало 90-х в легко узнаваемой «Камской области». На ваш взгляд, ситуация в этом отдаленном от центра страны промышленном крае была типичной для России или чем-то отличалась?
– Ситуация немного, но отличалась. Средневзвешенный пермяк по своему происхождению во многом схож с жителем США. В его крови следы ссыльных дореволюционных поляков, раскулаченных, добровольных и подконвойных строителей сталинской индустриализации, эвакуированных в годы войны, репрессированных ссыльных после нее, выпускников столичных вузов, брошенных на создание ракетно-ядерного щита... Все это плавилось в созданном еще чайными купцами и судовладельцем Мешковым университетском и театральном котле. Этот наложило отпечаток на элиту: культурную, техническую и даже партийную. Обратите внимание на мелочь: наше региональное руководство (и советское, и постсоветское) никогда ни ездило с «мигалками». Это неприлично. И, вообще, крайности в нашем краю были как-то не в моде. А это уже солидный плюс.
– Наступивший год будет очень непростым для экономики региона и страны. На ваш взгляд, какие отрасли или крупные инвестпроекты в Прикамье должны быть в приоритете на ближайшие год-два?
– На любого реального (!) инвестора надо молиться и носить его на руках. Выбора у нас уже нет, и в ближайшее время не будет. А подрядчиков, выполняющих бюджетные заказы, следует подбирать не по дружбе (пусть даже и бескорыстной, во что мало верится), а по неоднократно и строго проверенной дееспособности.
– Почему финальная сцена романа происходит именно на кладбище?
– В авторском замысле это коктейль. Две третьих его составляет ирония над тщеславием, желанием даже «там» не иметь «никого впереди» себя. А одна треть – старые как мир размышления о смысле жизни, ее ценностях. Включая формулу, почерпнутую мной не из философского трактата, а из тоста летчиков гражданской авиации: «Все там будем! Только разными рейсами».
