Путешествие из Ташкента в Москву: выставка «Вениамин Кедрин. Восток — Судьба» в галерее Artstory
Большая ретроспектива возвращает публике имя почти забытого художника.
Художник Вениамин Кедрин (1899-1979) был ровесником бурного XX века. Неудивительно, что его биография тоже складывалась причудливым образом: родившийся в Ленинграде, он провел годы творческого расцвета в Ташкенте, на окраине огромной империи, где дышалось свободнее, и по прихоти судьбы оказался почти неизвестен в родном городе и тем более в Москве. Нынешняя выставка «Вениамин Кедрин. Восток — Судьба» в галерее Artstory (куратор — искусствовед Анна Апресян), представляющая более 200 работ художника, возвращает почти забытое имя. Шесть лет назад здесь проходила выставка его сына Александра Кедрина, автора мистически-философских беспредметных картин, а теперь пришла пора рассказать о главе творческой династии.
Тем более, это была интересная, хоть и непростая жизнь. Художник происходил из хорошей семьи: его мать была представительницей дворянского рода Шумских. В своей автобиографии — а небольшие пожелтевшие листочки включены в экспозицию — мастер писал о родителях: «Оба они были мягкими, непрактичными людьми, страстно любившими искусство. Музыкальные вечера по средам, где мама, ученица Н.Г. Рубинштейна, играла Баха, Гайдна, Шопена, где горячо спорили о новой музыке и новой живописи; о литературе, философии и политике, привлекали художественную молодежь в нашу небогатую квартирку с обилием цветов и хорошими репродукциями импрессионистов в скромных рамках по стенам. В этой насыщенной поэзией атмосфере протекало мое детство».
Впоследствии маму с детьми забрала к себе бабушка («воспользовавшись поездкой отца за границу»), и мальчик оказался в роскошной квартире: «…с многочисленной челядью, приживалками и бесконечными визитерами, являвшимися по утрам «засвидетельствовать свое почтение». Комнаты были заставлены тяжеловесной мебелью, стены завешаны академической живописью в громоздких бронзированных рамах».
Этот контраст — скромных импрессионистов и живописных «тяжеловесов» — вызвал у взрослеющего Кедрина протест. Особенно после заграничного вояжа (мать ездила на лечение), где подросток увидел и полюбил Боттичелли, а также проникся работой «Завтрак на траве» венгерского импрессиониста Пала Синьеи-Мерше. В итоге он «уничтожил особенно ненавистную… олеографию с изображением каких-то боярышен столь любимого бабушкой академика К.Е. Маковского». За этот проступок юного бунтаря сослали к родственникам в Новгородскую вотчину.
Так начались его странствия: на природное любопытство и жажду познания наложились сложные исторические обстоятельства. Кедрин окончил гимназию в Выборге и после Февральской революции отправился в Туапсе, где устроился в «Известия Туапсинского Совета рабочих и солдатских депутатов»: работал сначала корректором, потом репортером. Затем вернулся в родной Петроград и поступил на физмат университета, а после Октябрьской революции ушел добровольцем на фронт Гражданской войны. Демобилизовавшись, поспешил к умирающей матери в Петроград, а «после ее смерти уехал куда глаза глядят».
География путешествий и список занятий Кедрина поражают: он работал на консервном заводе, потом билетером, а впоследствии — декоратором в Бийском театре; репортером в «Звезде Алтая»; «шатался с кинопередвижкой по Горному Алтаю». Затем перебрался в молодой Новониколаевск (будущий Новосибирск): создавал карикатуры для газеты «Советская Сибирь» и делал рисунки для журнала «Сибирские огни». Вновь вернулся в Ленинград и после учебы в Высшем художественном институте при Академии художеств отбыл в Ташкент, ставший его судьбой. К тому времени здесь поселилось немало талантливых русских художников, искренне любивших культуру и жизнь Востока. Их взгляды не были колониальными — если оперировать современными терминами: они стремились «вчувствоваться» в этот мир, проникнуться им, как автор «Гранатовой чайханы» Александр Волков. Или Михаил Курзин — человек сложной судьбы: сибиряк, переехавший в Ташкент, попавший затем под репрессии и сосланный в Красноярский край, но умерший все-таки в Ташкенте. Другой художник, Александр Николаев, и вовсе принял ислам и взял имя Усто Мумин (Усто — мастер, Мумин — правоверный).
Вениамину Кедрину, вероятно, потребовалось время, чтобы влиться в эту компанию. По крайней мере, он пишет: «Принятый сначала сдержанно доброжелательно, я постепенно вошел в их круг». Он много рисовал с натуры, и результаты «овладения местной тематикой» можно увидеть на выставке: это тонкие эскизы из экспедиции по Узбекистану — головокружительные ущелья, синее небо, опаленные солнцем камни. Удивительные пейзажи, дрожащие, словно увиденные сквозь марево летнего зноя. Изящные черно-белые офорты: мудрый старец верхом на осле, узкие городские улочки, канатная дорога через перевал Алтын-Топкан. Кедрин работал в совершенно разных техниках и жанрах: в большом зале галереи представлены в основном монохромные работы — те же городские виды, сценки вроде свидания у памятника Ленину, а также галерея выразительных портретов, когда в глазах отражается вся жизнь. Яркий пряный Восток подействовал на Кедрина удивительным образом: он не поддался очарованию цвета, не захлебнулся им, но добровольно ушел в аскезу: создавал акварелью, карандашом, соусом вещи, лишенные ярких красок. Словно не хотел, чтобы цвет отвлекал его от главного.
Впрочем, это не означает, что на его картинах не было ярких всполохов. Можно зайти в один из малых залов и увидеть охру, голубой, красный: цикл иллюстраций к восточным сказкам, эскизы афиш и форзаца. Знания, когда-то усвоенные от мастеров вроде Кузьмы Петрова-Водкина, Николая Лансере, Елизаветы Кругликовой, смешались с новым восточным опытом. «Вениамин Кедрин — удивительный пример того, как художник классической ленинградской школы сумел в своем творчестве соединить академическую цельность и яркое невероятное наследие Востока, — отметила в разговоре с «Культурой» Анна Апресян. — Отдельный зал мы посвятили УзТАГу (Узбекскому телеграфному агентству. — «Культура»). Здесь всего два плаката Кедрина, остальные выполнены другими художниками, прежде всего Василием Рождественским. Но сам УзТАГ занимал огромное место в жизни Вениамина Кедрина, который сделал важное дело — сохранил многие плакаты, издававшиеся в УзТАГе им самим и его коллегами».
Действительно: плакаты по подобию Окон РОСТА начали делать еще в первые дни войны, и художник сохранял для себя одну копию — понимая хрупкость и быстротечность жизни этих листов и в то же время важность для истории. Впоследствии он искал их по всему Узбекистану: в Самарканде, Бухаре и даже в крупных колхозах. А вот в Фергане удалось найти только один плакат — остальные канули в Лету. Свою драгоценную коллекцию он хранил дома и спас ее во время пожара: «Вера Ивановна (жена художника. — «Культура») вытащила спящего ребенка, а я вытаскивал коллекцию. Почти все остальное (мебель, часть библиотеки и др.) сгорело или испорчено водой, которой заливали огонь». Архив в конце концов так разросся, что супруга Кедрина, биолог по профессии, оставила работу и посвятила себя коллекции. А сыну-подростку сняли комнату по соседству, чтобы перенести плакаты в освободившийся закуток. Эта подвижническая деятельность — как и само творчество Кедрина — долгие годы была практически неизвестна.
— Меня смущает концепция разделения художников на тех, кого относят к мастерам первого ряда, и тех, кто будто бы не так важен, — рассказала «Культуре» Анна Апресян. — В любом поколении выделяются яркие личности: в отечественном искусстве 1940-1960-х можно с ходу вспомнить несколько сильно растиражированных имен. Вениамин Кедрин был очень талантлив, тонко чувствовал цвет и материал, но как будто не поместился в этот первый ряд и оказался в итоге немного отодвинут. Так бывает: есть художники большой силы, которые просто ждут своего исследователя.
Выставка работает до 15 октября
Фотографии предоставлены пресс-службой галереи Artstory. На фотографиях: Первомай в Ташкенте 1949 г.; (на анонсе) плакат УзТАГ.