У СОЛЖЕНИЦЫНА БЫЛ «САНАТОРИЙ»!
Арестовали на уроке.
Шла литература. Молоденькая учительница зачитала итоговые оценки. Я, как всегда, получила пятерки. И тут в класс вошли двое вооруженных солдат и офицер. Я почувствовала, это за мной. Ведь хохотунью Тамару, соседку по парте, уже арестовали. Не обращая внимания на оробевших детей, офицер спросил у учительницы: «Кто здесь Чеслава Ошуковская?» Я начала сползать под парту, словно парта, тетрадки и вся русская литература вместе взятые могли укрыть меня от этого ужаса. Я видела только ноги – сначала это были ноги Веры Павловны в тёплых шерстяных чулках. Они подошли к парте, и сверху послышалось: «Вот она». Потом подошли сапоги: «Вставай, девочка, пойдем!» И чья–то рука откинула парту и подняла меня за ворот. Ведомая, она успела заметить, как другой солдат с автоматом внимательно укладывал в сумку все её тетрадки и учебники, так с сумкой под мышкой и пошёл. Ничьи глаза меня не провожали – все смотрели в парты, в пол. И была тишина.
Меня арестовали за то, что я знала и не донесла. Соседка по парте как–то обмолвилась про то, что с друзьями листовки расклеивает. Ей потом 25 лет дали.
– А что за организация была?
– В конце сороковых стали организовывать колхозы, а люди не хотели. Тех, кто упорствовал, выселяли в Сибирь, но и те, кто под нажимом соглашался, в душе все равно был недоволен. Но взрослые понимали, чем это грозит, и молчали. А молодежь – горячая! То, о чем «молчали» в хатах, выливалось у них в протест. Вот они и стали собираться у Славика Лапицкого по двое, по трое, обсуждать «режим», думать о свободе Белоруссии без коммунистов.
– Почему расстреляли Славика Лапицкого?
– Он был самый старший и по–настоящему идейный. Сын священника. Его семья уже была раньше осуждена за создание подпольной организации. (Самому Славику тогда было 16 лет, он тоже был осужден на три года, но попал под амнистию) Я об этом узнала позже, когда после перестройки открылись архивы и стали издаваться документы и книги по этому делу.
– Судили всех вместе?
Сначала арестовали Славика, потом Тамару, потом других ребят. Их и судили раньше. Славика приговорили к расстрелу. Тамару – к 25 годам. Нас судили вместе с той девочкой, которую арестовали вместе со мной в школе. Тех, кто расклеивал листовки, взяли сразу и, видимо, работали с ними. А мое имя и имя Марии всплыло в результате допросов. Из них выбивали – кто еще знал. За то, что мы знали и не донесли, и судили. Марии дали 10 лет, мне – 8. Пожалели, что я еще несовершеннолетняя.
Тюрьма и ГУЛАГ
Первый год, дожидаясь совершеннолетия, Чеслава шила казенную одежду в местной тюрьме. А как только ей исполнилось восемнадцать, ее отправили по этапу в Соликамск, один из лагерей ГУЛАГа, заготавливать лес. Была поздняя осень, их, женщин, погрузили их в «скотские» вагоны – без нар, без теплушек, велели лечь на пол. Уложили так тесно, что без команды было не повернуться (да и нельзя). Так и спали – поворачиваясь по команде. Еды не давали – только воду. У каждого был сухой паек – горстка сухарей.
Лесорубки
— Я была самая младшая. Самая маленькая. Поэтому меня определили в бригаде рубить сучья, возить на лошади деревья на склад, заготавливать для костра. В общем, делать все, что понадобится. Более крепкие девушки пилили огромные деревья. А, знаете, там какие вековые корабельные сосны! Так надо же было умудриться и не попасть под сосну! Сколько погибло девчат…
– Солженицын писал в «Иване Денисыче», что их при минус 41 градусах на работы не выводили.
– Может, их и не выводили, а нас водили в любую погоду. Выходных ни разу не было. Читала я Солженицына. Удивлялась. У них и посылки были, которые помогали им продержаться. И деньги им выдавали, на которые они могли купить себе что–нибудь. Прямо сказка какая–то по сравнению с нами. Санаторий просто. У нас все было запрещено. Ни посылок, ни магазинчика, ни денег. У них там на нарах и одеялки какие–то были, укрывались они. А у нас – голые нары. Ватник с себя стащишь – и в сушилку. Спишь в том, что под ватником было. В день давали 200 граммов хлеба – если норму выполним. Не выполним – 100 граммов. Утром и вечером рыба перемерзлая соленая. Кто доживал до лета – спасался ягодами. Было счастье, когда на малинник набредали. Знающие травку собирали, нам давали жевать.
– Вы не до конца отбыли свои сроки?
– Да, после смерти Сталина всех постепенно освободили. Ой, а как мы радовались, когда Сталин умер! В лагерь кто–то принес эту весть. Помню, мы были в лесу, и вдруг бригадир Надежда бежит. Она была самая старшая, ей было 25 лет, и мы называли ее старухой. «Девочки, Сталин умер!» Вы бы нас видели! Грязные, в обожженных порванных ватниках, прыгаем на снегу: «Ура!» А потом взялись за руки вокруг самой большой сосны и давай вокруг нее хоровод выплясывать: «Свобода! Свобода! Свобода!» Но свобода наступила только через год – лес–то валить кому–то надо было! Вызвали из барака к начальнику, он вручил билет до родного города, справку: «Завтра отбываете!» По одному отправляли.
Говорят, когда Бог отнимает что–то – взамен дает другое.
Когда Чеслава была маленькой девчонкой, ее старшие брат и сестра уже бегали на посиделки с парнями и девчатами. Не танцы и не дискотека, как сейчас, а просто общение. А у них в городке стояло много воинских частей, и молодые, недавние призывники, рядовые и сержанты были частыми гостями этих посиделок местной молодежи. Так Сергей Галумян из Еревана подружился со старшим братом Чеславы Эдиком. Он часто в увольнительную приходил к ним домой – это потом все поняли, что приходил он к младшей, Чеславе.
О том, что Чеславу арестовали, узнал из письма Эдика. С ним он переписывался всегда. – Так у нас и получилось: он пять лет учился в Москве, а я в это время отбывала срок. Даже узнав, по какой статье меня посадили, он продолжал писать брату письма. Так он все знал обо мне. Когда меня выпустили, он уже был офицер, распределившийся в Ашхабад.
– Представляете, столько лет прошло, мы с ним даже не дружили, а он все эти годы думал обо мне.
Он убеждал маму и брата Эдуарда, что для меня так будет лучше. Он увезет меня далеко–далеко, даст свою фамилию, и никто никогда не узнает этой истории. И мама согласилась. И так все, как говорил Сергей, и случилось. Мы прожили счастливую жизнь. Я родила ему двух дочек. Сейчас его нет со мной – умер давно.
– А в Туапсе как попали?
– После выхода в отставку тогда военным давали жилье в любом городе Союза, где пожелаешь. Кроме Москвы. Мы с ним карту разложили и водили по ней пальцем. Смотрю, он к Черному морю ближе, ближе. Ткнул в Туапсе: «Здесь будем жить!» А я до этого даже не слышала про Туапсе. И на море ни разу не была. Вздохнула, но перечить не стала – мечтала о родной Белоруссии, о Минске.
По иронии судьбы, именно в те годы, когда Чеслава (тогда уже Галумян) приехала с мужем в Туапсе, здесь уже вовсю разворачивалась своя подпольная молодежная организация. Ребята одной из городских туапсинских школ, наслушавшись радио «Свобода», решили бороться за демократию в отдельно взятом городе. На улицах Туапсе появились рукописные листовки с призывами к демократии. Повторилось все точно: школьников быстро вычислили, всех задержали и подвергли допросам. Но времена были уже другие. Никого не расстреляли, не посадили. Некоторых даже из комсомола не исключили! Пожурили, «проработали» – и все. Ребята смогли закончить школу и продолжить свою жизнь. Каждый – по–своему. Но это уже совсем другая история.
Читать подробнее
=====================================
Читать дополнительно: Дети и ГУЛАГ
Цитата: Детские исправительно–трудовые колонии, в которых содержатся несовершеннолетние воры, проститутки и убийцы обоих полов, превращаются в ад. Туда попадают и дети младше 12 лет, поскольку часто бывает, что пойманный восьми или десятилетний воришка скрывает фамилию и адрес родителей, милиция же не настаивает и в протокол записывают — «возраст около 12 лет», что позволяет суду «законно» осудить ребенка и направить в лагеря.
«Светлый ключ» – последний лесоповал ГУЛАГа
Цитата: Лесоповал – это сталинский Освенцим, только без трубы крематория и без погоста с надгробными плитами из мрамора и памятниками или православными крестами и не дай бог, чтобы это могло повториться вновь, но скелет в шкафу стоит и набирает силу.
Женщины ГУЛАГА.
Мученицы 20–го века
Цитата: Над женщинами издевались пьяные лагерные начальники, но они сопротивлялись насилию, писали жалобы, на которые, естественно, никто не реагировал, а также листовки и плакаты. Многих женщин насиловали лагерные начальники, а за всякий протест либо добавляли срок, либо расстреливали. Расстреливали тут же.
Написал leon1959 на ne_trotsky.d3.ru / комментировать