Как фестиваль «Аланика» соединяет современное искусство с традициями Северного Кавказа
В ноябре в пяти республиках Северного Кавказа прошел фестиваль современного искусства «Аланика», организованный Северо-Кавказским филиалом ГМИИ им. Пушкина. Директор филиала Галина Тебиева рассказала «Снобу», как фестиваль помогает сохранять культурное наследие, приобщает жителей Кавказа к современному искусству и становится площадкой для диалога и экспериментов.
Ежедневно в течение недели в музеях пяти республик Кавказа открывались проекты художников-участников фестиваля современного искусства «Аланика» — всего таких проектов было десять. Каждый проект стал итогом полугодовых исследований, сложной подготовки и работы резидентских программ, собравших художников из разных регионов. Конкурсный отбор участников проводился экспертным советом во главе с директором филиала Галиной Тебиевой и куратором фестиваля Александром Дашевским.
Фестиваль объединил Дагестан, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию, Северную Осетию и Чечню, а среди участников были художники из самых разных городов — буквально от Калининграда до Владивостока. «Аланика», проходящая уже 17-й год подряд, превратилась в важную площадку для профессионального обмена и культурного диалога на фоне кавказских горных пейзажей. Жители регионов и туристы открыли для себя местные музеи, с которыми работали художники.
Также в подготовке проектов участвовали местные жители. Например, «Люльку» Екатерины Корепановой, созданную для музея Марко Вовчок, украсили вышивкой мастерицы Нальчика, а инсталляцию Эдуарда Кубенского, символизирующую райское дерево “Джаннат”, помогали устанавливать мастера Теберды.
Для того чтобы воспринимать современное искусство, вроде бы нужна насмотренность. Одно дело — мишки в лесу или бурлаки, которые баржу на Волге тянут, — это всем понятно. А современное искусство — оно больше для мегаполисов, где много музеев, где люди часто путешествуют и готовы воспринимать нестандартные формы. Вы, как человек, который проводит фестивали современного искусства на Кавказе, считаете такой подход стереотипным, или проблема с отсутствием этой самой насмотренности все-таки существует?
Существует, конечно. И накладывается дополнительная: Кавказ, как ты понимаешь, — территория сложная. Разные национальности, консервативный менталитет. Кавказский человек очень осторожен в отношении того, что, как ему кажется, может нанести ущерб духовности, культуре, традициям и так далее. Мы это все понимали 17 лет назад, когда зарождалась «Аланика», понимаем и сейчас. Поэтому изначально старались говорить с публикой на языке корректном. В то же время не заигрывать с ней.
Вы работаете с современным искусством в сложном регионе, не всегда расположенном к новшествам. Какие возникают проблемы?
Понимаешь, в чем беда? Я сейчас не знаю, стоит это говорить, но попробую сформулировать максимально деликатно. Современное искусство — это язык, который понятен молодежи. И с ней надо говорить именно на этом языке. Надо давать им понять, что это язык, на котором они смогут общаться со всем окружающим миром. И говорить с ними на этом языке на важные для общества темы, потому что в противном случае с ними будут на нем говорить другие люди и на другие темы.
Современное искусство — это некий балансир в руках кавказского общества, который не дает сорваться в удушающий тотальный традиционализм. И голос отдельных людей, подчас малообразованных, не будет столь громким. А сегодня эти люди пытаются взять на себя роль тех, кто может диктовать образы и смыслы культуры. А это очень нездоровый процесс.
Звучит как миссия.
Это больше мое личное отношение. Хотя и миссию филиала мы определили созвучную: укоренение современного искусства в традиционной среде Северного Кавказа. Языком современного искусства можно говорить в том числе о традиции, не нарушая ничьих пристрастий.
Как вы сами относитесь к традициям?
С величайшим уважением. Плохо, когда это принимает радикальные формы. А традиция народная — это прекрасно. Мы же делаем проекты, связанные именно с традиционной культурой.
А правда, что Владимир Потанин дал в свое время деньги на проект, связанный с осетинскими свадьбами? Звучит сюрреалистично, но я слышал про это.
Мы получили грант от фонда Потанина на такой проект, да. Мы вообще часто подаем заявки на гранты, без них сложно представить работу культурного центра.
А что это за проект?
Он был основан на рисунках Махарбека Туганова (осетинский художник, ученик Ильи Репина, Антона Ашбе — Прим. ред.). У него есть свадебный цикл, зарисовки на этнографическую тему — и мы эти рисунки анимировали. Сделали фильм, в котором эти рисунки оживают и параллельно рассказали об истинных смыслах свадебного обряда осетин.
Проект назывался забавно — «З.А.Г.С. — Зарисовки. Анимация. Горцы. Свадьба». Можно сказать, он был первым опытом интеграции современного искусства в традиционную среду Северного Кавказа. Целью команды было продемонстрировать, как в пространстве традиционного музея наследие может быть актуализировано средствами современного искусства. Сейчас этим занимается фестиваль «Аланика».
С чего начиналась «Аланика»?
С пленэра в 2007 году. Правительство республики в то время возглавлял Николай Хлынцов, это была его инициатива. То есть сначала самые разные художники просто собирались раз в год на пленэре, писали картины, весело проводили время и разъезжались.
В основном художники были из Осетии и соседних республик, позже стали подтягиваться другие регионы, столицы. Потом я пригласила поучаствовать в «Аланике» своего английского друга Пола Критчли. Кстати, он сейчас организует ежегодный фестиваль искусств в Фариндоле в Италии, и мы приобрели, в некотором смысле, международный размах.
А откуда у вас английский друг?
Результат первых выездов на международные ярмарки моей галереи, располагавшейся в ЦДХ. Потом после первой «Аланики» меня уговорили стать заместителем министра культуры. А в 2011 году Государственный центр современного искусства во главе с Мишей Миндлиным учредил Северо-Кавказский филиал ГЦСИ, куда я и перешла руководителем филиала. Потом ГЦСИ закрыли, все филиалы ушли в состав РОСИЗО, пока в 2020 году нас не поддержала Марина Лошак, директор ГМИИ им. Пушкина на тот момент. Вот и с тех пор мы — Северо-Кавказский филиал Пушкинского музея.
Но фестиваль «Аланика» вы проводили с момента основания в 2007-м?
Каждый год, да. Без перерывов. Даже в пандемийный год провели, хоть и дистанционно. Форматы бывали разными, но не пропустили ни разу.
Какой сейчас формат?
Здесь тоже будет небольшая предыстория. Мы в свое время получили грант все того же Благотворительного фонда Потанина и провели исследование музеев на Северном Кавказе. Оказалось, что музеев с уникальными коллекциями в регионе много, и, что важно, в них работают люди, которые открыты к инновациям и готовы развиваться.
Вот тогда мы и решили, что «Аланику» стоит проводить в новом формате — сосредоточиться на малых музеях региона.
Как это проходит?
Каждый год мы выбираем восемь музеев. Мы едем туда, собираем данные: энциклопедические сведения, информацию о коллекции и её потенциале. Потом предлагаем художникам темы, которые, на наш взгляд, наиболее интересны для каждого конкретного музея. Вся информация размещается на сайте фестиваля. Далее мы объявляем open call — художники присылают свои заявки, и мы выбираем самые интересные идеи для каждого музея.
Художники едут в эти музеи. Каждый в свой. И там живьем уже знакомятся с музейными сотрудниками, смотрят коллекцию. Надо же пощупать! После этого они все собираются у нас во Владикавказе, в так называемой мастерской. Дошлифовывают идеи и разъезжаются по домам.
Потом они составляют для нас подробное техническое задание для реализации своего проекта. Потому что надо ведь закупать какой-то материал, подумать, кто им будет там помогать, технически поддерживать. Иногда нужно брать разрешения какие-то у соответствующих структур.
Предпоследний этап — так называемая артрезиденция: художники снова едут каждый в свой музей на две недели и реализуют проекты. Ну и, собственно, сам фестиваль.
В прошлом году у нас немножко не сложилось со сроками, мероприятия были разорваны во времени. Какая-то часть проектов открылась в апреле, какая-то чуть позже, последняя — аж в августе. А в этот раз все было сжато по срокам. Такой «марафон открытий» получился.
Марафон — это хорошо или лучше, когда это разнесено по времени?
Марафон — это тяжеловато. Но если смотреть с точки зрения внимания к фестивалю — это правильный формат. Фестиваль получился единым, и это здорово.
К тому же у нас был интересный момент: по дороге к Владикавказу мы подбирали художников в разных регионах и везли их с собой, так что они могли увидеть проекты своих коллег.
Художники, которые участвовали в проектах, практикуют классическое искусство, или их работы — это всегда эксперимент?
Они все очень разные. Вот, например, Катя Ковалева, которая сделала инсталляцию в Музее истории рыбной промышленности, — она замечательный живописец. Илья Чистых — стрит-артист, работает с уличным искусством. А Даниил Акимов — саунд-художник. Мне кажется, именно это разнообразие и делает наш фестиваль таким уникальным.
Есть проект, который вы выделяете у «Аланики»? Не в этом году, а вообще за всю историю?
Самое последнее, например… Это не проект «Аланики», скорее — результат фестиваля разных лет. Выставка во Владивостоке «Беслан. Минута тишины» в августе к 20-й годовщине тех страшных событий.
На ней были представлены работы из коллекции фонда «Аланика», посвященные переживаниям участников фестиваля, связанным с трагедией в Беслане. Кто-то испытал эмоции от тех страшных событий в самом спортивном зале, кто-то ехал в Осетию с желанием приблизиться к непростой теме, сопереживать жителям города и сублимировать эти чувства в произведения визуального искусства.
Так или иначе, каждый проект, созданный на фестивале «Аланика» и посвященный Беслану, — это своеобразный гражданский акт, человеческое желание художника разделить и облегчить боль осетинского народа, за что мы им всем бесконечно благодарны.
Инициатива исходила от Владивостока?
Да. Владикавказ и Владивосток — города-побратимы, и мэр Владивостока дал полномочия своему представителю обсудить, как можно оживить этот договор. К нам приезжал Виктор Шалай, директор Объединенного музея истории Дальнего Востока. И появилась эта идея — провести выставку к 20-й годовщине трагедии Беслана. Такой пример горизонтальных связей между регионами, для меня он очень важен. Выставка совсем недавно закончилась, уже едет во Владикавказ.
Это единственный пример, когда проект реализовывался за пределами региона?
Нет, конечно. Навскидку, мы были приглашены и участвовали в международной выставке «Арт-Дубай» в его некоммерческом секторе “Маркер”. Представляли искусство Северного Кавказа.
Вы ведь не имеете пока собственного здания, используете площадки других музеев. Когда филиал Пушкинского во Владикавказе все-таки обзаведется своим пространством?
Здание уже есть. Небольшое, 500 с лишним квадратных метров, бывшая Ольгинская школа-приют для девочек-осетинок из малообеспеченных семей. И я думаю, что мы сможем нормально в этом здании функционировать, город у нас небольшой, не миллионник. Нам предстоит сложная реконструкция, я очень надеюсь, что мы сдюжим.
Почему сложная?
Потому что это объект культурного наследия с очень большой историей. И он в не очень хорошем состоянии, скажем мягко. Если все сложится, мы планируем сделать там какой-то уголок, посвященный истории этого здания.
В вашем воображении этот музей уже какие-то очертания обрел?
Пока еще очень смутные, есть какие-то наметки.
Но ГМИИ Пушкина будет вам какие-то вещи передавать?
Пушкинский готов и сейчас какие-то предметы из своей коллекции нам предоставлять для выставок, которые мы могли бы проводить в других музеях Владикавказа, но проблема в том, что у нас музеев много, а ни в одном из них нет условий для их экспонирования. Значит, ни о каком показе из коллекции ГМИИ речи идти пока не может.
В новом здании вы этот климат-контроль предусмотрите?
Обязательно. Это будет пространство, соответствующее всем современным требованиям экспонирования музейных коллекций, иначе зачем это все?
Давайте представим, что музей уже есть. И вы можете выбрать любые картины из коллекции Пушкинского. Что возьмете?
Вообще любые?
Да.
Ух ты… Сейчас буду прямо думать. Но надо же, чтобы не только мне нравилось?
Только вам.
Ну, наверное, это был бы Ван Гог, Гоген. Тем более, что уже есть идея проекта, в котором могут быть объединены некой историей эти художники и кто-то из великих Осетии. Пока мечтаем.
А это вообще реально при наличии подходящего здания получить работы такого уровня?
В качестве временной выставки, я думаю, да. А почему нереально? Во всяком случае, Елизавета Лихачева (директор ГМИИ им. Пушкина — Прим. ред.) говорила, что, например, Матисс поедет в Томский филиал, когда они обретут свое здание. Если есть соответствующие условия в музее, если есть средства, чтобы покрыть страховку, нанять специализированный транспорт.
Вот сейчас выставка «Древний Египет. Искусство бессмертия» путешествует — Владивосток, Новосибирск и Нижний Новгород. И имеет огромный успех.
На мумии весь Кавказ приехал бы посмотреть.
Ну мумии никто не даст — это органика. А на Матисса, Ван Гога, Гогена разве не приедет? Насчет Египта — я разговаривала с нашим археологом Назимом Гиджирати, было бы очень интересно показать археологические артефакты двух больших культур: египетской, которая в изобилии есть в ГМИИ, и нашей кобанской.
Хорошо, и когда откроется новое здание?
Несколько лет потребуется. Пока ничего более конкретного сказать не могу.
Проект настолько сложный или деньги ищете?
И то и другое. С финансированием пока не все решено. Какие-то источники есть, но их недостаточно.
У вас же очередь должна стоять из желающих. Ну как — Матисс, Гоген, Ван Гог, Египет…
Назови мне кого-нибудь в этой очереди, чтобы я к нему обратилась.
Беседовал Чермен Дзгоев