Новочеркасск (Ростовская область), 1-2 июня 1962 года.
СССР начала 1960-х постепенно нащупывал контуры будущего краха. Крайне неумелая экономическая политика привела к тотальной нехватке продовольствия. Именно тогда прижатый к стенке Хрущев впервые отважился на покупку зерна за рубежом. Рост цен на хлеб потащил вверх и остальные ценники (мясо +30%, масло +25%). Пресса объявила о повышении прайса с уморительной формулировкой «по просьбам трудящихся». Тем же трудящимся пришлось и расхлебывать. Во многих городах – от Новосибирска до Днепропетровска – начались протесты.
Новочеркасский электровозостроительный завод (НЭВЗ), крупнейший в СССР производитель локомотивов, не котировался как райское местечко. Условия труда были скотскими, текучка кадров – гигантской. Горожане не особо стремились там туда попасть. Из 12 тысяч работников многие были приезжими и жили тут же в соседних бараках.
Рост цен совпал с увеличением нормы выработки на НЭВЗ на треть. Зарплаты, естественно, поднять забыли. Утром 1 июня 1962 года работников обрадовали этим известием.
Расстроившиеся мужики пошли искать справедливость у здания заводоуправления. К 11 часам у конторы собралось около тысячи протестующих. Пара десятков самых активных пробилась на аудиенцию к директору завода Борису Курочкину. «Мяса в глаза не видим!» – пожаловался кто-то. «Не хватает мяса – ешь пирожки с ливером», – остроумно ответил босс. По другой версии, он сказал «жри». Фразу встретили свистом и передали дальше по сарафанному радио. Боря, видимо, сообразил, что сморозил глупость, и укрылся в кабинете. Но фитиль драмы уже разгорался.
К полудню завод полностью остановился. Это рабочий Виктор Власенко нажал на тревожный гудок – и к заводоуправлению подтянулись остальные трудяги, примерно 7 тысяч человек (забегая вперед, за это жуткое преступление Власенко получил 10 лет тюрьмы).
Всего в сотне метров от территории завода находилась железная дорога, связывавшая юг страны с центральными регионами. Разгневанные заводчане разбомбили забор и закидали рельсы досками, остановив поезд «Саратов – Ростов». На вагонах мелом написали лозунг «Хрущева на мясо!» Пробравшись в локомотив, работяги принялись сигналить, собирая народ со всей округи. Часть бунтарей отправилась на соседние заводы, чтобы убедить коллег присоединиться к забастовке.
Москва уже шевелилась. Министр обороны Родион Малиновский велел при необходимости задействовать танковую дивизию Северо-Кавказского военного округа. Группа членов Президиума ЦК КПСС во главе с Фролом Козловым и Анастасом Микояном отправилась в Новочеркасск. С ними – целая свора сотрудников КГБ в гражданском с задачей внедриться в толпу и вычислить активистов.
Александр Басов, первый секретарь ростовского обкома, взобрался на заводской балкон, но вместо нормального разговора пустил какие-то сопли о трудном детстве, а потом зачем-то зачитал то самое объявление партии о повышении цен. Когда в ответ полетели камни и даже бутылка с кефиром, Басов свалил. Мужики, огорченные унылым выступлением, ворвались в здание, раздали подсрачников администрации и подожгли портрет Хрущева.
200 милиционеров попытались выставить бастующих с территории завода, но захлебнулись море пролетарского гнева. К вечеру на территории НЭВЗ появилась военная техника. Под прикрытием военных удалось вывести забаррикадировавшееся на 4-м этаже руководство предприятия.
Под покровом темноты на территорию завода въехали танки и разогнали оставшихся бунтарей. Несмотря на камнепад (несколько солдат получили ранения) и отборные ругательства (количество обидевшихся солдат – неизвестно), ни единого выстрела произведено не было. Между тем, в город улетел слух, что танкисты все-таки намотали на гусеницы нескольких протестующих.
Утром 2 июня военные маячили на всех городских заводах, а одни рабочие призывали других отказаться от смен под прицелом автоматов. Многотысячная толпа направилась к зданию горкома в надежде услышать важные слова (уже было известно о приезде высоких гостей из Москвы). Вписались даже мамочки с маленькими детьми, было много детдомовцев. Всего около 5 тысяч человек. Увы, горожане не знали, что никто из чиновников к ним выходить не намерен. Фрол Козлов позвонил Хрущеву, чтобы доложить обстановку. Никита Сергеич велел не идти на уступки и кокетливо поинтересовался, круто ли тем же утром выступил перед кубинцами.
Военные под руководством генерала Матвея Шапошникова выставили блокпост из бронетехники на мосту через реку Тузлов, чтобы перекрыть дорогу в центр города. Не помогло – кто-то перешел вброд, самые наглые перелазили через БТРы. Командующий Исса Плиев бесился и требовал открыть огонь. Шапошников не слушал: если бы в толпу зарядили из танков, погибли бы тысячи.
Когда жужжащий улей приблизился к горкому, чиновники, включая столичных, предпочли убраться через заднюю дверь. Протестующие ворвались в здание, побили партийцев, не успевших убежать, разбили стекла, посшибали люстры и отодрали со стен портреты партийных звезд.
Тем временем перед фасадом здания выстроились в две шеренги 50 автоматчиков и попытались оттеснить толпу. Когда стало ясно, что уговоры не работают, военнослужащие дали залп в воздух. Какой-то гений прокричал, что стреляют холостыми – и людская масса поперла на военных. Снова раздались выстрелы по небесам, а дальше свинец полетел в митингующих. Некоторых, как ни странно, спас Ленин. Памятник вождю был единственным укрытием в соседнем сквере.
***
«Я не мог поверить, что будут стрелять, – вспоминал один из раненых Анатолий Жмурин. – Надобности не было никакой. Все спокойно себя вели. Ждали, что приедут выступать начальники. Никто не кидал камни, никто ничего не делал. Могли бы разогнать водой из пожарных автомобилей».
Раненым было стремно идти в больницу. Там коршунами кружили чекисты, готовые забирать на допрос всех, кто в состоянии дать показания. Ранения приходилось оправдывать легендами. Например, тот же Жмурин говорил всем, что упал с лестницы. «Будешь внукам и правнукам рассказывать, как ходить на демонстрации», – подбодрили сотрудники КГБ другого мужчину, которому только что ампутировали ногу.
Сразу несколько свидетелей утверждают, что стрельба велась еще и с крыши горкома. Причем, когда люди вернулись на площадь, чтобы помочь раненым, выстрелы зазвучали вновь. Убитых скидали в заранее подготовленные грузовики (складывали всех без разбора: один «покойник» на ходу выпрыгнул из кузова и сбежал). Вскоре приехали пожарные и смыли кровавые лужи. Там, где не отмылось, утром 3 июня положили новый асфальт.
Бойня происходила и в соседнем отделе милиции, куда отправились 300 протестующих после призыва освободить задержанных (на тот момент 22 человека). 50 злобных мужчин пробились в здание. Кто-то даже выхватил автомат у рядового, но пострелять не вышло. В ответ прозвучали выстрелы – все, кроме пяти убитых, разбежались.
Только в ночь на 4 июня, когда пошли массовые аресты, беспорядки стали угасать. По городу ходили слухи о сотнях жертв, но официальная статистика намного скромнее – 26 погибших и 87 раненых. Среди убитых был как минимум один школьник и несколько человек, которые просто проходили мимо и не собирались участвовать в митинге.
Похороны заботливая партия взяла на себя. Тела жертв не выдавали родственникам, всех раскидали по рандомным кладбищам Ростовской области.
105 человек получили сроки от 10 до 15 лет строгача (многие вышли на свободу сразу после смещения Хрущева в 1964-м). Семерых расстреляли.
Партийцы и военные перекладывали ответственность за стрельбу по мирным жителям друг на друга, но ясно, что без отмашки кремлевского кукурузника ничего страшного не случилось бы. Силовиков, участвовавших в разгоне беспорядков, заставили написать расписку о неразглашении (за нарушение – смертная казнь). Первыми о расстреле в Новочеркасске узнали читатели американского журнала Time. Советская пресса лишь в годы перестройки начала изредка пописывать об этом ужасе. Огромная часть документов по делу засекречена до сих пор.
Реабилитация осужденных началась еще в конце 1980-х. Простили всех, кроме одного. По закону бедняге хватило бы три года за хулиганство, но его уже успели расстрелять. В 1996 году Ельцин подписал указ, согласно которому государство претензий к митингующим из Новочеркасска не имеет.
