Город Петра, область Ленина. Записки севастопольского одессита

Валентин Филиппов, тележурналист, вынужденный покинуть Одессу в 2014 году

— А ещё – говорю я ей – надо депортировать всех скрипачей и объявить консерваторию запрещённой в России террористической организацией.

Она озадачено перевела взгляд с дороги на меня. Женщина – водитель такси не редкость в Санкт-Петербурге. Они уверены в себе, экстравагантны, рассеяны, непосредственны, поют под радио, в общем, они разные, как и положено женщинам Петербурга. Озадачить их только трудно. Я вот озадачил.

— Почему депортировать скрипачей?

— Ну, вот, вы говорите, что из Вашего парка вчера уволили 70 человек – напоминаю.

Она облегчённо вздохнула:

— Так то – не русских!

— По национальности, что ли? – уточняю.

— Почему, по национальности? Тех, паспорта у кого нет российского.

— А у кого есть, а он не русский?

— Таких оставили. Я считаю – правильно! Хочешь быть русским – получи паспорт. Сейчас всем дают.

— Всем-всем? – уточняю

— Всем! – уверено подтверждает барышня. Я вот передачу смотрела.

— Ну, хорошо – останавливаю — Но Ваши ребята, водители, по патентам работали. Официально оформились. По закону. Как же их увольнять? На каких основаниях?

— Закон выпустили. Всех, кто без паспорта, — убрать.

— Закон? Кто мог такой закон выпустить?

— В Думе приняли, я точно не знаю. Но, вышел такой закон, всех без паспортов уволить. А что же нам, терпеть взрывы эти?

Тут я ей и поясняю:

— Вот смотрите. Тот, кто по версии ФСБ подорвал нам метро, был гражданином России. У него был паспорт. И он никогда не водил такси. Он музыкант, вообще. Так, может, будем депортировать скрипачей и консерваторию закроем?

Она сокрушённо покачала головой, и пояснила:

— Мигранты эти цены сбивают, за копейки работают. Крутишь руль целый день, крутишь, план сдаёшь, заправляешься, остаются слёзы.

— Ну, в этом смысле, да. Тогда – конечно.

Мне грустно и весело одновременно. Меня тоже раздражают на улицах Питера эти чёрные треники с низкой мотнёй. Эта походка, когда ноги колесом не потому, что так родился, а потому, что так у них модно. У них ноги становятся подозрительно ровными в пределах видимости наряда полиции. Впрочем, они тоже разные. По возрасту и манерам. По уровню владения русским языком. Я не видел их агрессивными. По утрам и вечерам в метро они чистые, аж хрустящие, хотя работают на стройках, на самых грязных работах. Они молчаливо и обречённо в летнюю жару, в пронизывающую осеннюю сырость и лютые зимние морозы стоят или сидят на корточках в очереди за своими патентами на работу. Сидят по несколько суток. Их, по счёту, а не фамилиям, перегоняют из одного стального загона в другой. И когда собственная жизнь Вам покажется особенно скотской, просто пойдите на Красного Текстильщика, в тот переулок, напротив Единого Центра, и посмотрите на это всё.

И, да. Они работают в такси. Берут напрокат один автомобиль на двоих и по 12 часов в сутки, по очереди, катаются по городу, не зная города, но научившись пользоваться навигатором. Русский диспетчер принимает заказ и скидывает в текстовом виде. Заказ вводится в навигатор, маршрут построен, можно ехать. Такая поездка зачастую обходится дешевле метро.

Вот такой он, демпинг.

— У меня тоже нет паспорта, если что – сообщаю я.

— Вы – другое дело! – обнадёживает меня барышня – Вы же с Украины, наверное.

— Не совсем – говорю — Из Одессы.

— Тем более, мы один народ.

— Не один, как оказалось.

— Ну, да. Мы бы фашистов не терпели бы. Все бы вышли. У Вас не так.

— Да – говорю – менталитет. «Моя хата с краю», обычно.

Мне становится не интересно.

— Вот смотрите – начинает она менторски – у нас бы все вышли. У нас всегда все выходят. Вот, недавно даже. Вы смотрели на ютубе «Он вам не Димон»?

— Нет, – говорю. Мне снова интересно. — Я даже «Он Вам не Янык» не смотрел.

Она немного смешалась, потом отмахнулась:

— Это другое что-то. Вы просто политикой не интересуетесь, поэтому ничего не знаете. «Он Вам не Димон», весь интернет гудел и люди вышли. И они сразу испугались. Какие тут могут быть фашисты, если весь народ против!

— Так Вы за Навального? – уточняю.

Она возмущена.

— Какой Навальный? Тот, что детей втягивает? Его посадить нужно. Не понимаю, чего с ним церемонятся. Я за Путина.

— И, главное, всё логично, – подвожу итог.

— Да, – искренне кивает автоледи за рулём серебристого логана.

* * *

Идиотская привычка пить ром, когда есть водка. Ещё более идиотская, запивать старый ром новой пепси-колой. Билли Бонс бы не одобрил.

— Почему ты называешь это террористическим актом, – спрашиваю местного «циничного специалиста».

— А как?

— Ну, смотри, террористический акт подразумевает какие-то озвученные цели и требования. Вывести войска откуда-то. Или выпустить кого-то из тюрьмы. Террористический акт — это всегда шантаж.

— Не совсем. Современные теракты создают атмосферу и вырабатывают условные рефлексы. Вот, в Питер приехал Путин. И в этот же день взрыв в метро. То есть, даже наличие в городе Путина не может гарантировать безопасности. Это первое. Второе, где Путин, там опасность. Это откладывается на подсознании. Нас «качают».

— То есть, это не «исламский фактор»?

— Нет, конечно. Тротилом можно было загрузить гея или хипстера.

— Но загрузили киргиза?

Пауза, бульканье светло-багровой фигни в стаканах. Шипение пепси.

— Сегодня они протестуют против страховой медицины. Мы создаём комиссию, привлекаем лидеров протестов, совместно изучаем ситуацию. Ищем пути оптимизации. Но они не участвуют. Они протестуют уже против тарифов на услуги ЖКХ. Мы опять создаём комиссии и общественные советы. Предлагаем им считать вместе. Но им не интересно. Они опять протестуют по новой теме. Им не нужна медицина или ЖКХ, им нужен протест сам по себе. Мы проделываем работу, привлекаем СМИ по каждому пункту, а они просто протестуют. Им важен сам протест.

— Получается, мы живём в их повестке, которую меняют они в самый неудобный для нас момент.

— А как? Стратегии никакой нет. Нет никакой идеи общей, утверждённой сверху. Мы не формируем общественного мнения, мы его пытаемся корректировать.

— Плохо.

— Хуже некуда.

В общем, я не согласен. Мне кажется, в своей имперской гордыне, мы совершаем общую ошибку. Мы не примеряем на себя общемирового опыта. Если нас качают, то качают абсолютно так же, как и всех остальных. Главная задача неназванного противника – замкнуть нас в себе. Загрузить внутренними проблемами. В идеале – гражданской войной. И это не так уж и сложно, на самом деле. В отсутствии государственной идеологии, на исходе эпохи конвульсивного потребления, накануне крушения международной финансовой пирамиды, национализм становится самой легко насаждаемой идеологией. Именно национализм, как государствообразующая идея, сейчас с успехом насаждается в и благополучных франциях, и ущербных украинах. И пусть русский национализм в итоге предстанет великодержавным шовинизмом. Эффект будет тем же. Изоляционизм и внутренние разборки.

— Вот смотри, – говорю – он не зря киргиз. Ещё десяток таких киргизов, и мы депортируем нафиг всю Среднюю Азию, попутно испортив отношения с целым регионом. Важнейшим для нас регионом. Все наши Таможенные и Евразийские Союзы рухнут. А потом и в России мы найдём себе внутреннего врага. Всё по заветам доктора Геббельса. Главное определиться, кто у нас еврей. На Украине евреи – мы. У нас будут условные нерусские. Только, в отличие от Франции и Германии, они у нас местные. Тут тебе и война гражданская. В отсутствии общей идеи это может сработать.

— То есть, это не под Путина, что ли?

— Одно другому не мешает. Но без идеи мы не справимся.

— Ты и идею знаешь?

— Россия сама по себе идея – пытаюсь вывернуться.

— О. Начинается. Филиппов припёрся.

Ну, а что я могу сказать? Мы уже несколько эпох бьёмся над этим вопросом. Тут не то, что Бердяев какой-то, тут сам Пелевин не нашёл бы, что сказать. Но я говорю:

— Справедливость. Вот единственная идея, способная объединить Россию. Просто её недостаточно задекларировать. Её надо творить. Не думаю, что мы способны.

«Нельзя сказать, что в России начинаются репрессии, потому, что репрессии в России никогда не заканчивались», — доносится от барной стойки гонопольскоподобный голос, — «Можно с уверенностью утверждать, что мы являемся свидетелями агонии кремлёвского режима».

Я недоумённо оглядываюсь:

— Мне кажется, мы пр***али наше радио?

— Не обращай внимания. Это «Эхо Москвы».

— Действительно. Чего это я? Всё так легко разъяснилось, мне аж вот легче стало. Среди каналов и мостов. Пепси, ром и Ганапольский.

— Так это «Эхо Москвы», я же говорю.

Чё? Логично же.

— Я знаю на Земле места, где за это «эхо» расстреляли бы, не доводя до биотуалета.

— А мы бы ушли, не рассчитавшись, – улыбается «циничный специалист».

Во всём нужно находить положительное. Но то, что Янукович, сбежав в Москву, притащил с собой Лёвочкина, начинает казаться не только мне.

* * *

Питер провожает меня снегом. Охапки цветов на «Техноложке» напоминают сугробы.

— Ты вернёшься? – вопрос звучит, как утверждение.

Конечно, я вернусь. Меня только пугает, что количество точек на карте, куда я должен вернуться, стремительно растёт.

— А я тут нужен? – интересуюсь.

— Ну, так-то, да – снежинки не успевают уворачиваться от вскидываемых ресниц. Ей бы не внутренними коммуникациями, ей бы метлу под задницу и в полнолуние над Фонтанкой.

— Летом, – уверенно обещаю я.

— Тогда не забудь летнюю куртку, летнюю шапку и летние валенки! – она тихо веселится. Такой вот, сдержанный питерский юмор.

* * *

Новенькая Тушка пробивает низкое небо, выныривая к солнцу. Три часа солнца, до самого Симферополя. Полтора месяца солнца до самого Питера. Впереди такой год, что холодеют кончики пальцев. Рядом, оторвавшись от гаджетов, русский мальчишка рассматривает Россию с высоты десяти тысяч метров. Родину, которую удалось вернуть чудом. Он счастлив, но хочет ещё Одессу, потому, что она тоже русская.

При развороте на посадку Тушка скрипит всем салоном, всеми не притёртыми деталями, даже крышками на унитазах, а я думаю – это потому, что она новая, или потому, что русская?