Песни времен, когда Библия была главным блокбастером
Ребята в колоритных костюмах исполняют молитвы и хороводы. В конце декабря они представят наш регион на петербургском фестивале "Жатва". О концепции ансамбля, религиозных текстах из манускриптов и проблемах провинциальных музыкантов мы поговорили с лидером коллектива Марком Макаровым.
Альбомы записывают на… мобильник
– Марк, сколько времени ансамбль существует?
– В мае исполнится пять лет, но мы не всё это время активно играли. И начали очень спонтанно, в карантин – тогда вообще было непонятно, что делать. Первый концерт у нас был осенью 2020 года в музее Бальмонта в Шуе, потом через какое-то время мы перестали работать вместе. Поэтому мне не нравится говорить про какие-то сроки, так как это всё прерывисто. В современном составе нас семь человек, надеюсь, так и будет.
– Когда вы стали выступать в столь колоритных костюмах?
– Они появились летом прошлого года по инициативе нашего тубиста Лёши Кожевникова. Он работает в музыкальном театре и там договорился с цехом, чтоб нам сшили костюмы на заказ. Так-то я на внешние аспекты обычно не обращаю внимания, но сейчас страшно вообще представить, как мы раньше в джинсах играли такую музыку. Стал намного больше думать о развитии, стилизации, расширении аудитории. Все-таки скучно играть в одних и тех же местах для одних и тех же людей.
– Но вы же были на различных фестивалях?
– Да, это всё, конечно, хорошо, но нельзя не сказать, что выезды никак не коммерциализируются. Максимум – организаторы оплачивают дорогу. А мы все – профессиональные музыканты. Вот, например, 22 декабря поедем на классный фестиваль "Жатва" в Петербург. А ведь это предновогодняя дата, я отказываюсь от "халтуры" за 10 000 рублей, кто-то тоже теряет работу на этот день. В общем, проект пока не окупается, а важно, чтобы он монетизировался. Чтобы мы, например, могли альбом записать в студии, а не на коленках.
– Действительно, я не нашла ни одной профессиональной записи, все какие-то шуршащие…
– Это всё на сотовый телефон потому что. Мне нравится такой формат, что-то шершавое, но он ведь не всем подойдет.
Костры как часть концертного антуража
– Обычно концерты и записи таких самобытных групп – чуть ли не противоположные вещи. Не те ощущения от прослушивания через колонку или наушники. Есть ли тогда смысл вообще делать запись?
– Приведу пример группы "Настоящий момент". Это же полное безумие! Ребята катаются из Индии в Петербург на своем фургоне и везде, куда приезжают, строят баню и живут в ней какое-то время. Такие своеобразные хиппи-йоги. У них на выступлениях задействованы балалайка и гитара, а один чувак играет на маракасах, танцует и как бы мимически обыгрывает то, что они поют. Концерты они начинают с холотропного дыхания, какой-то вообще происходит психоделический перформанс. Они еще костры жгут, когда на улице выступают. И слушать их в записи, естественно, даже и незачем.
– А на ваших концертах люди делали какие-то странные вещи? Кажется, что танцующие перед сценой часто впадают в транс.
– Да мы и сами иногда во время исполнения находимся в экстатическом состоянии. И смысл именно в этом – мы ищем экстаз, блаженство. Если пару раз за концерт, как какие-то сливки, ты что-то такое отловил, – это большая удача.
– Вспоминаю сцену из первой части "Хроник Нарнии", где фавн мистер Тумнус играл Люси на флейте: пока она засыпала, видела в огне внутри камина каких-то мифических существ в обрядовом танце. Это самая яркая ассоциация с вашими концертами.
– Спасибо, очень милая! Я вот сейчас задумался, почему мы в наше время играем старинную музыку. Наверное, потому, что приходится придумывать секретный мир, как эти дети. В сложных ситуациях они могут войти в параллельные вселенные, во избежание боли и неприятностей. Ну и наша музыка, да и музыка вообще, это как выход из реальности.
Еще Средневековье – время, когда религия была неотъемлемой частью всего. У нас же вообще каждая вторая песня – это молитва, всякие песнопения паломников, пилигримов. Так что да, много всего энергетически мощного. Сами не знаем, с чем играем (смеется).
Используют тексты из манускриптов
– Расскажите про тексты. Вы придумываете их сами или это заимствования в авторской интерпретации, стилизованные и музыкально обработанные?
– Тексты придуманы не нами. Но мы очень вольно обращаемся с фонетикой, просто потому, что нас ничего не дисциплинирует. Например, действительно, петь Санта Мария совсем неправильно, это русское произношение. В оригинале же звучит Санта Мариа. Просто в концертном угаре я об этом не думаю. Я воспринимаю голос как инструмент, и поэтому не очень важна текстовая нагрузка.
И в то же время есть в этом что-то магическое: мы разрушаем привычную структуру мышления на русском языке. Это позволяет отвлечься от внутреннего диалога, получить и вызвать эмоцию, а с помощью латыни топографические ассоциации, да и в целом тексты звучат довольно забавно. Мы же понимаем, что никакой реконструкции тут не получится. Даже если мы вдруг прослушаем кассету, записанную в XIII веке, то не сможем воспринять этот материал так, как люди воспринимали тогда. Мы не понимаем контекста, образов, сюжетов и оттенков. Поэтому тут всё немного на грани сюрреализма.
– А где вы берете эти подлинники?
– Все оригиналы есть в открытом доступе. К сожалению, нет песни, которую я бы нашел в каком-то архиве и мог похвастаться этим. Мы очень любим сборник "Красная книга монастыря Монсеррат" – это рукописная работа XIV века. Ноты и тексты песнопений – как раз для паломников на территории монастыря, где, кстати, до сих пор находится чудотворная "Черная Мадонна".
Сейчас мы работаем над композицией Dies Irae. В ней повествуется о событиях конца света: ангел вострубит, мертвые воскреснут и предстанут перед Божьим судом. Вообще, это основополагающий сюжет для мышления средневекового человека. Христианская цивилизация в принципе тогда находилась в промежутке от появления Иисуса до конца света, сейчас мы этого не ощущаем. А в то время Библия была главным блокбастером. Текст этого хорала я нашел в манускрипте, в пдф-ке, и немного интерпретировал ритмически.
На самом деле, мне не очень нравится такая спекуляция, потому что мелодия должна сохраниться. Ну, вот, например, In Taberna Quando Sumus – знаменитая средневековая песня, которую потом исполнял Карл Орф в своей роскошной Carmina Burana. Скорее всего, он на этот текст из поэзии вагантов придумал что-то простенькое и похожее на средневековое. С незатейливым ладом и ритмикой, так как подразумевается, что музыка тогда была довольно примитивная. Но, возможно, это не более чем наши вольные допущения.
Ну а "Апокалипсис" я читаю с детства, долго пел в церкви, изучал христианскую культуру, и какие-то вещи для меня самоочевидные. На концертах я даже начал говорить, что задача ансамбля "ЦАЛЬПУВА" – приближение Апокалипсиса. Это я к тому, что раньше всем всё было понятно. А через какое-то время вообще не будет того, кто это знает.
И, кстати, в связи с этим неясно: то ли мы смеемся, то ли всерьез, то ли это богохульство, то ли наоборот. Да и в средневековой культуре пересекалось низменное и возвышенное. Вообще там и юмор присутствовал, а мне нравится, когда в творчестве есть самоирония.
Открывают облик средневекового человека
– Как выбор инструментов влияет на звучание в фолк-музыке?
– Я вот очень не люблю использование барабанной установки, потому что, как правило, она превращает всё в соло барабанщика с группой. Мне больше нравится, когда взаимодействуют два барабанщика на сцене или два перкуссионных инструмента. Например, в нашем случае – большой барабан и перкуссия в виде маракаса или тамбурина. У тубы и сузафона больше возможностей для контроля звучания. Это делает его ближе к синтезаторному басу. Еще мы используем тромбон, и поэтому получается полная пачка басов духовыми.
Очень часто группы играют с подкладом, то есть с записанной фанерой, и это звучит шаблонно. Всё фактически сжато и работает на раскачку публики, но по большому счету непонятно, что именно людей "качает": сама группа или эти подложки. Для нас принципиально, чтобы всё было акустическое.
Инструменты мы используем более современные. Наверное, самый старый – тромбон, его изобрели в позднем Средневековье – раннем Возрождении. Всё остальное – продукты эпохи барокко, например, мандолина и скрипка, а сузафон вообще пришел из XX века.
– В связи с таким необычным и заметным, особенно для нашего города, направлением, в котором вы работаете, как считаете, получают ли люди дополнительные знания об образе музыкантов того времени?
– На каждом концерте мы рассказываем про кали – белые чепчики, в которых выступаем. Обычно на нас зрители видят их впервые, а потом покупают после концерта и, может быть, даже носят. Или публика не знает, что такое сузафон и как он звучит. А у нас на концерте они могут его даже потрогать. То есть определенное просвещение с нашей стороны, конечно, есть.
– В самом начале вы сказали, что скучно играть для одних и тех же людей. И про кали с инструментами, значит, они уже всё знают. Как продолжать расти при такой невысокой посещаемости?
– У всех свои дела, никто не обязан слушать артистов. И если ждать, что все должны навострить уши и оценить, что ты там наковырял, – ну, парень, ты в беде (смеется). И мне нравится молодое поколение, которое совершенно не интересует вся эта мистика. И то, что люди перестанут слушать какую-то странную музыку, так это даже и хорошо. Я совершенно готов себя в этом плане похоронить, мне нестрашно.