Был настоящим франтом и постоянно работал: штрихи к портрету художника Владимира Лебедева
Что рассказывают о жизни и творчестве мастера его опубликованные дневники.
В петербургской галерее KGallery открылась выставка «Владимир Лебедев. Портрет художника на фоне дневника», посвященная легендарному художнику, мастеру книжной графики. Несколько лет назад галерея стала обладателем значительной части архива мастера. Расшифровкой документов занималась Наталья Козырева, заведующая отделом рисунка Государственного Русского музея. Итогом большой работы стало двухтомное издание. Первая часть, каталог, уже вышел в свет, публикация второй части — собственно дневника художника — ожидается в конце октября. «Культура» узнала у Натальи Козыревой, что нового рассказывают архивные документы о жизни и личности мастера.— Расскажите о судьбе архива Лебедева.
— После смерти Владимира Васильевича в его мастерской на улице Белинского в Ленинграде осталось много материалов: его вдова Ада Сергеевна Лазо не хотела с ними расставаться. Потом она переехала в Москву к своей дочери, Аде Адольфовне Салтыковой-Лазо, которую все называли Ада Маленькая, и увезла с собой архив. Когда Ады Сергеевны не стало, все материалы перешли к Аде Адольфовне, с которой я некоторое время вела переговоры. Русский музей хотел забрать кое-какие документы, но возникли организационные сложности, и дело застопорилось. Затем наступили непростые времена, и Ада Адольфовна начала потихоньку продавать архив. Мне рассказывали, что около гостиницы Метрополь, напротив Большого театра, была антикварная лавка, где периодически появлялись листы с записями Лебедева. Дело в том, что Владимир Васильевич не вел дневников в общепринятом смысле: это были отдельные листы формата А4, исписанные с двух сторон. Сама я этих материалов не видела, пока Владимир Петрович Березовский (основатель галереи KGallery. — «Культура») несколько лет назад не позвонил мне и не рассказал, что приобрел в Москве значительную часть лебедевского архива, и предложил его посмотреть. Я забрала эти объемные тома — всего около 500 листов, каждый был вложен в файл — и отнесла в наш отдел в Русском музее, чтобы потихоньку изучить. Но затем поняла, что это большая работа и быстро с ней не справиться. Лебедевский архив лежал довольно долго, пока в 2020 году не случился карантин. Нас отправили по домам, и я забрала с собой эти тома. В течение трех месяцев спокойно вычитывала документы и переносила расшифрованные данные в компьютер. Сначала было трудно: я не ожидала что у Лебедева — мастера графики — окажется такой неаккуратный почерк. Я много работала в архивах, видела разные образцы почерков, но у него была какая-то каша. В основном он писал карандашом, а потом возвращался к этим записям и оставлял комментарии чернилами. Сразу отмечу, что он не писал о происходивших вокруг событиях или о встреченных людях — кроме тех, с кем общался каждый день. Это были чисто житейские заметки: например, о тратах. Но они оказались невероятно интересными.
Он начал вести их в 1944 году, еще в Москве, где занимался «Окнами ТАСС» и в основном жил у Сарры Лебедевой, своей первой жены, с которой на всю жизнь сохранил нежные дружеские отношения. В Ленинград Владимир Васильевич вернулся в 1946-м, и с этого времени вплоть до 1965 года вел подробные записи. Благодаря им можно узнать о бытовой стороне той эпохе, о том, как удавалось добывать вещи и продукты, ведь жизнь была скудная. Можно проследить, как Лебедев начал продавать свои работы: он далеко не сразу нашел своих коллекционеров, с которыми впоследствии долго дружил. Еще из этих «дневников» видно, как складывались отношения с людьми, входившими в его близкий круг: с любимыми друзьями, с портным, сапожником, мойщиком больших окон в его мастерской на Белинского. При этом о Лебедеве ходили легенды: его считали замкнутым нелюдимым человеком, никого к себе не подпускавшим, однако я составила список из ста с лишним имен. Это те, кого он упоминает и кто постоянно был рядом с ним: редакторы книг, которые он оформлял, и натурщицы, о домашних делах и заботах которых он был хорошо осведомлен, и коллекционеры, и «книжники» — ведь он собирал книги. А еще — коллекционировал старое стекло XVIII века, и у него для этого были нужные знакомства. Кроме того, Владимир Васильевич занимался реставрацией — что было особенно важно после войны: восстанавливал живопись и свои рамы, к которым относился крайне почтительно, как истинный ремесленник. В общем, из этих записей складывается совершенно другое представление о Лебедеве. И это важно: если имя человека обрастает какими-то мифами, лучше их развеять: понять, что было главным в его жизни. А для Лебедева на первом месте была все-таки работа.
В 1960 году он тяжело заболел и откровенно писал о болезни, называя вещи своими именами. Это тоже многое говорит о его характере. Художница Татьяна Владимировна Шишмарева, его ученица и давний друг, утверждала, что Лебедев отличался капризным нравом, однако финальные пять лет его жизни показывают, что он был настоящим бойцом. Он старался держаться, продолжал работать — с редакторами, с Маршаком; делал последние книжки. Его очень поддерживала Сарра Лебедева: приезжала, если могла, они каждый день перезванивались. Сарра Дмитриевна умерла весной 1967-го, а Лебедев через полгода, в ноябре. И мне кажется, это неслучайно. Конечно, он любил Аду Сергеевну, свою последнюю жену, хотя относился к ней немного снисходительно; но все же главным человеком для него — и дневник это подтверждает — оставалась Сарра Лебедева. Они венчались в 1914 году, развелись в 1925-м, Лебедев был еще несколько раз женат, а Сарра Дмитриевна уехала из Ленинграда в Москву и больше не вышла замуж. Однако их дружба не прерывалась со времен учебы в Школе рисования, живописи и скульптуры Бернштейна и Шервуда, где они познакомились.
— Что еще говорят эти записи о характере Владимира Лебедева? Легко ли он расставался с деньгами или наоборот — был экономным?
— Владимир Василевич поселился в квартире на Белинского в 1922 году: он жил там еще с Саррой Дмитриевной. У Лебедева была квартира на седьмом этаже с большим окном, выходящим на восток — а, значит, было много солнца. Он видел любимый цирк, куда постоянно ходил, Инженерный замок, вдалеке — Неву. У него была домработница Катя Кондиайн, о которой вспоминал иллюстратор Василий Андрианович Власов: он рассказывал, что эта помощница-финка прежде служила у какой-то кафешантанной дивы — видимо, еще до революции. Она была настоящей домоправительницей Лебедева, осталась в его квартире, когда он уезжал в эвакуацию, и прожила там вплоть до своей смерти в 1953 году. Художник каждый месяц — это видно по записям — выплачивал ей жалованье, покупал подарки, а она вела хозяйство: поскольку ни Сарра Дмитриевна, ни Надежда Надеждина (балетмейстер, создатель ансамбля «Березка», вторая жена Владимира Лебедева. — «Культура»), ни другие девушки, которые там появлялись, видимо, хозяйством не занимались. Владимир Васильевич любил тратить деньги, в том числе на своих женщин: нисколько не смущаясь, покупал им чулки, белье — особенно теплое, сумочки. В общем, всячески опекал их. Постоянно давал деньги натурщицам, когда они просили, хотя те не всегда возвращали, и он сердился на них — но, похоже, только на бумаге. Тратил много, был настоящим франтом: сохранился целый список его костюмов и пиджаков. Часто покупал вещи в комиссионках, и поэтому так важен был постоянный портной. Лебедев всегда указывал характеристику той или иной вещи: «рубашка чешская», «штаны американские», «молоток немецкий». Ведь он был воспитанником Петровского коммерческого училища на Фонтанке, где, прежде всего, обучали ремеслу. Для Лебедева слова «мастер» и «ремесленник» звучали не пренебрежительно, а напротив — с большой буквы. Он очень уважал предмет. Над Владимиром Васильевичем в своих воспоминаниях посмеивался Евгений Шварц: правда, как я сейчас понимаю, не совсем справедливо. Шварцу не нравилось, что для Лебедева предмет был важнее человека. Но это можно объяснить тем, что Лебедев был, прежде всего, художником. А, значит, все, что было сделано — тем более, сделано хорошо — требовало к себе уважительного отношения. В то время как человек, на взгляд Лебедева, не всегда заслуживал уважения. Шварцу как гуманисту такая позиция не была близка.
— Как вокруг Лебедева сложился круг коллекционеров, собиравших его работы?
— В основном, речь идет о ленинградских коллекциях, возникших после войны. Это коллекции Палеевых, Чудновских, Окуневых — ленинградской профессуры, научной элиты: технологов, математиков. Лебедев оставил списки: кому и что он продавал. Картины размещали в квартирах, поэтому каких-то больших вещей не покупали. Собственно, у Лебедева так и не случилось масштабных произведений: он остался на уровне камерных сюжетов. Главное место в его наследии занимают натюрморты и портреты. Он все собирался написать большую композицию, но этого в итоге не произошло. Поэтому в послевоенные коллекции вошли его небольшие работы — женские изображения, рисунки. Часть из них затем поступили в Русский музей: например, коллекцию Окунева передала его вдова. Отношения Лебедева с коллекционерами были тесными, дружескими. А цены на работы не превышали разумных пределов. Потому что это была не просто торговля: все строилось на взаимном уважении.
— Кто еще упоминается в записях Лебедева?
— В начале 60-х искусствовед Всеволод Николаевич Петров начал готовить монографию о Лебедеве. Вообще первая книга о Владимире Васильевиче вышла еще в 1928-м — небольшая, но очень существенная, ее автором был Николай Николаевич Пунин. Он первый дал главные характеристики и формулировки — особенно насчет раннего творчества Лебедева. Потом о Владимире Васильевиче писала Вера Аникиева, сотрудница Русского музея. Она была ученицей Пунина и хорошо владела его методом изучения творчества художника. К сожалению, она погибла в блокаду и ее материалы остались неопубликованными — кроме одной статьи на немецком языке. Петров перевел ее и включил фрагменты в свою монографию. Когда он начал работать над книгой, Лебедев уже был болен, но все равно помогал созданию текста. Петров приходил к нему домой и читал новые главы. Присутствовали давние любимые ученики Лебедева — Юрий Алексеевич Васнецов и Татьяна Шишмарева. Васнецов и его супруга Галина Михайловна, (кстати, до Юрия Алексеевича она была женой Лебедева) были близкими друзьями Владимира Васильевича, он даже называл их «Юрочки». Когда приходили Юрочки, в доме готовился красивый и вкусный обед — они все были гурманы. Эти люди находились рядом с Лебедевым в последние годы.
— Какую оценку сегодня можно дать творчеству Владимира Лебедева?
— Мне кажется, он, безусловно, принадлежит числу художников русского авангарда. А еще к числу мастеров: Лебедев не был философом, никогда не следовал каким-то теориям, но постоянно проверял себя практикой. Василий Власов говорил, что Лебедев все время себя учил, задавал сам себе уроки и исполнял их. Почему у него так много рисунков? Потому что каждый раз решал какую-то задачу, пусть и небольшую. Мне кажется, он показал, какой высоты добивается художник, если постоянно работает. Он не мог себя не развивать, даже когда уже был в возрасте и сильно болел. Для него все равно было важно внутреннее движение. Его сотни набросков обнаженной натуры или поздние натюрморты обладают удивительной точностью руки, глаза, которая отличала его в самые ранние годы. И хотя Лебедев прекрасно знал азбуку авангардного искусства, он никогда не уходил от реальности, потому что любил предмет. Неслучайно они долго дружили с Татлиным, который тоже любил предмет и сам был мастеровым. Лебедев всегда хотел понять, как что-то сделано, и добиться, чтобы сделать это наилучшим образом. Мне кажется в этом и состоит его урок нам, сегодняшним: настоящее мастерство — не то, что сделано с бухты-барахты или на компьютере, а изначальное — с помощью карандаша и бумаги.
Фотографии предоставлены пресс-службой галереи KGallery