С Аней невозможно идти по Калуге – ей постоянно кто-то звонит, на улицах подходят юные девчонки, обнимают, обсуждают мастер-классы, выезды и квесты.
Мы знакомы более 20 лет, и всегда она была легкая на подъем: «Давай встретимся» – «Давай, побежали!». А тут прогулку планировали долго – подруга внезапно стала жутко занятой.
Тарусская перевить вместо зверей
— Ань, кто все эти люди, чем ты с ними занимаешься?
— Я руководитель волонтеров культуры.
— Это работа? Тебе платят?
— Нет.
— Волонтеры – это добровольцы. Чем вы добровольно занимаетесь?
— Несколько направлений. Например, поддержка объектов культурного наследия – старинных усадеб, исторических зданий. Наш штаб — в Гостиных рядах, и мы весной и летом помогали с внутренними работами в Доме архитектора, он часть архитектурного комплекса «Гостиные ряды». А в эти выходные едем в усадьбу Ергольских в Козельский район. Будем готовить к зимнему сезону сад, убирать листву, подрезать деревья.
Работаем на городских мероприятиях – фотографируем, помогаем с проверкой билетов, встречаем гостей. И сами пишем сценарии, сами проводим квесты, квизы, мастер- классы. Если говорить сухим языком, то это популяризация культуры в массах.
Например, проводили викторину на 9 Мая. Вспоминали интересные факты об актерах, которые воевали, о художниках или композиторах военного периода, песни, которые были тогда созданы. И все, кто участвовал, все их пели, это было прикольно.
А еще делаем на городских мероприятиях аквагрим. Но разрисовываем лица не зверятами! Мы рисуем элементы тарусской перевити. Популяризируем искусство Калужской области. Проводим мастер-классы. Вот сейчас на благотворительной акции «Белый цветок» учили валянию из шерсти.
Не знают, что такое кочерга
— Есть ли какой-то среднестатистический портрет волонтера культуры?
— Большинство – старшеклассники. Я сама не собиралась заниматься волонтерством, но так получилось. Горстка подростков на тот момент остались без руководителя, но я видела, что они хотят этим заниматься и им нужен причал и оплот. И я начала развивать команду. Сейчас это та команда, в которой можно найти поддержку друг друга. Есть место, куда они могут прийти, общее полезное дело.
— Что у нас больше всего в сфере культуры нуждается в защите и помощи? Что самое беззащитное и самое забытое?
— Я считаю самым значимым работу на ОКН – это наша история, наша красота, это то, что уже есть, и его катастрофически необходимо поддерживать. Это та работа, которая видна.
Но не менее важна поддержка молодежи, особенно той, которая никак не защищена. Ребят, находящихся в сложных жизненных условиях, – ненавязчивое погружение их в искусство, литературу, историю.
Это работа в смежной социокультурной сфере. Мы выезжаем в детские учреждения. У нас есть квест для подростков – игра по станциям. На одной ребята должны придумать синонимы к молодежным жаргонизмам – подобрать на литературном языке. На другой – знакомство с архаизмами. Чем больше я работаю с подростками, тем больше понимаю, что те слова, которые для нас привычны и понятны, для них архаизмы. К примеру, 90 процентов подростков не знают, что такое кочерга.
Вообще, я считаю, что в городе провал по интеллектуальному досугу для молодежи. Полно «лазилок», «стрелялок», активностей движовых и агрессивных, но не развит досуг, где ребята могут не только посоревноваться, но и узнать новое в игровой форме. Я стараюсь затачивать волонтеров на такие мероприятия и их проведение.
— Ненавязчивое погружение – это как?
— Ну вот из ближайших мероприятий у нас — фестиваль языков, лингвистическая направленность. Там мы проводим квиз «Пушкин в эмодзи». Многие осуждали — как я могла соединить Пушкина и эмодзи, прям анафеме предают. Но важно разговаривать с юными на их языке!
Мы адаптируем культуру под современный язык для первого этапа, а потом уже занимаемся более глубокими и серьезными вещами. На фестиваль языков мы предоставляем шесть лекторов, презентации по невербальному языку, по сравнению азербайджанского и турецкого языков и даже про птичий язык.
Наши волонтеры из пятого интерната для слабослышащих, старшеклассники, будут представлять на фестивале язык Дактиля. Да, волонтеры с легкой инклюзией у нас тоже есть.
— Были моменты жалости и отчаяния в процессе деятельности? Или это не про вашу сферу?
— Были. Самый душещипательный — когда мы поехали с квизом по Пушкину в учреждение, где проживают, воспитываются дети, у которых семья есть, но ее как бы нет. Недоласканные, без внимания.
Мы приехали, минут сорок занимал квиз, и примерно столько же времени дети гроздьями висли на волонтерах и на мне, и я думаю, вот эти объятия, которые им дарили волонтеры, даже большего стоили, чем знания, почерпнутые ими. Был момент — подошел мальчик лет 10–11 к волонтеру. Протянул руку, попросил расписаться на ладошке и сказал: «Я прижму ее к щеке и буду так спать». Но вообще хочу сказать, что жалость – не про нашу сферу, тут просто надо делать.
— Волонтеры меняются со временем? На них оказывает влияние ваша работа?
— Метаморфозы происходят со многими. Приходят забитые, прячущиеся за челками и балахонами дети и становятся через полгода адаптированными в обществе людьми. Уверенными, умеющими слушать, слышать. Прежде чем популяризировать культуру, у нас сначала выращивают себя культурного.
