Ма́льцева Наде́жда Елиза́ровна (настоящая фамилия — Пупко, род. 12 апреля1945, Москва) — поэтесса, переводчик. Лауреат поэтической премии «Серебряный век» за 2011 год.
Писать стала очень рано. Так же рано начала Мальцева и печататься: сперва в московском ежегодном альманахе «День поэзии» (1962), а затем — в журнале «Юность» появилась её подборка из пяти стихотворений (все до единого были изувечены редакцией и цензурой).
Как поэт-переводчик в 1977 году была принята в Союз писателей СССР.
Печататься в СССР Мальцева начала «на излете перестройки» — примерно за год до крушения советской власти
С середины 1990-х годов Мальцева начинает регулярно печататься как в России, так и в США.
ТРИ АККОРДА
Памяти Александра Галича
Забытый Москвою, плутающий Римом,
сквозящий в Париже, летящий за дымом,
за жертвенным пеплом, всё выше и круче,
твой голос опять из невидимой тучи
вдруг соколом падает вниз и без бою,
как ветер, уносит меня за собою.
Земля с высоты хороша по иному
и ближе обычного к вечному дому,
и бездны рычат, но ревут аллилуйю
идущему с факелом в темень былую, -
зажгу ли светец от оборванной речи
до нашей, никем не обещанной, встречи?
А эхо доносит: "За что там? кого там?.." -
и снова смыкается ночь над болотом.
и древо времён, чтобы нас объегорить,
роняет в ладони: "Вдругорядь! вдругорядь!.."
Спросить бы дорогу, да явь близорука,
и спит под колодою вещая щука.
Нишкни! под ногами лишь мёртвая зона.
И трут, и кресало сорока-ворона
стащила, и ежели без протокола:
- Чего тебе, старче?
- Обоз валидола.
Эмигрантский вальсок
U Л.Т.
Для того, кто забыл “сохрани и спаси”,
и бежит от себя в лабиринт ненадежных зеркал,
не последний троллейбус, не адский, в дыму самосвал –
голубое в тумане подкатит такси.
Открывается дверца из тонкого-тонкого льда,
“На Кулички!..” – и прочь от сивиллиных звезд
и немытой Расеи, где только и видишь окрест,
как во облацех темная ходит вода.
Молча крутит баранку водитель немой,
отраженье двоится, линяет, и вот
проступает сквозь зыбкий подтаявший лед
промежуток, не ставший ни светом, ни тьмой.
Я была там, и колышки вбила в песок,
но безвидные тени не помнят имен,
и не в такт одиноким шагам до скончанья времен
залихватски гремит эмигрантский вальсок.
Кто заказывал музыку, тот господин в голубом?
Передайте ему, что сегодня рояль в отпуску,
что сгорел таксопарк, что опять повезет дураку,
что, покинув тюрьму, соляным застываешь столбом!..
Звезды мчатся в пролом. Поздно ветхие сети чинить.
За углом только ночь. Разминулись с губами слова.
Минотавр излечился от ран. Ариадна мертва.
Но по-прежнему к сердцу привязана алая нить.
CЛОВОЕРС ДЛЯ ПТИЧЬЕГО БАЗАРА
(флажолеты)
Погубили нас птицы...
Роковая звезда родового гнезда, вековая
духота и дремота, всё врущие календари,
и зевая ухабами, тянется в поле кривая, -
здесь бессильную пыль, что взмывает, грозу призывая,
приглашают на тур загулявшие нетопыри,
и - раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
Не хитри же с собой. Тишина, словно враг перед боем,
затаилась, и флаг в решето превратила картечь,
тучи бабочек липнут к отставшим обоям,
в небе скачут закаты с кровавым подбоем -
нереальность, готовая вспыхнуть и сжечь.
Осенившись крестом, прикорнёшь, и такое наснится.
Говорят, только если пора умирать,
возвращается в место проклятия птица.
Дом пропах отпеваньями. Вся королевская рать:
"Тишь да гладь!" - рапортует, и солнце с курями ложится,
с петухами встаёт, и - ать-два, ать-два! ать, ать, ать!
Стоит, мать-перемать, посворачивать головы курам,
и яйцо василиска на пробу испечь в очаге,
тур за туром вальсируя с пылью... Конец авантюрам.
Но хрипит и визжит в небесах, как не снилось авгурам,
покосившийся флюгер на ржавой железной ноге.
Он один-с в вышине, он по ангельской ботает фене-с!
Честь безумцу, который... Заткнись, малахольный урод!
Фейерверк надвигается вместе с потопом, и вот
разверзаются хляби, и падает огненный феникс,
раскалённые когти в агонии метя в живот.
Рай не жарче ли ада? Гроза, что идёт и клокочет -
матерь чистого пламени, что умирает внутри.
Прорасти во мне, семечко молнии, жги-говори!
Не допевший о вечном предательстве кочет
только вестник встающей над миром зари,
и - раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!..
ПКЭК-УОК ДЛЯ РОЯЛЯ-ЖИРАФ
В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ НА ЛИНИИ "МОСКВА-МЮНХЕН"
Ни письмеца. Мила тебе Европа,
а мы обрыдли, вот и весь секрет.
Так что важнее - сердце или жопа,
иль жопа есть, а слова "жопа" нет?
Да, кстати, оной пламенный привет
тебе вручить просила Пенелопа
при случае - она, как до потопа,
всё шьёт и порет строчки на просвет.
И более никто тебе вослед
под нашей рампой не глядит, Гамлéт,
где нет притопа - нету и прихлопа.
С оказией летит к тебе сонет
и двести грамм, за выслугою лет
утратившего вкус и цвет сиропа.
ДИВЕРТИСМЕНТ ПОД КИЛЕЧКУ НА ЧЁРСТВОЙ КОРКЕ
...тра-та-та на розовом слоне!
Что ж, коли ты пиит, пиши, забыв про стыд -
извозчик постоит, пока Сергеич бродит
по площади Страстной, и сам к себе спиной
строчит куплет вставной, и вся Москва заводит:
"Речка движется и не движется..."
Освищут? Ну и пусть! Оставь тоску и грусть,
и время наизусть учи - устроим спевку!
Под килечку налей и спой про журавлей,
и разом разомлей под песню-однодневку:
"Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный".
Пусть рифма и дурна, и лает на слона,
который, как луна, на небосвод всплывает,
но в мире всё, как встарь - за декабрём январь,
в России правит царь, извозчик напевает:
"Нам нет преград ни в море, ни на суше!.."
Вези же нас кривой дорогой мостовой,
извозчик ломовой, вези заре навстречу!
Петляет колея, стихи - галиматья,
гуляю нынче я, и я тебе отвечу,
что: "...если я усну, шмонать меня не надо".
Куда же нас завёз твой драный водовоз?
Ни девочек, ни роз, ни потного графина!
В каком-то тупике, забыв о рысаке,
ты спишь на облучке - задумался, детина,
"на пыльных тропинках далёких планет".
В потоке новых дней помянем же коней,
что были нам нужней, чем девочки и розы -
пошёл, пошёл! - нальём, и хором запоём,
пусть каждый о своём, смахнув салфеткой слёзы:
"А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер!"
Да, за верстой верста червонцы, как с куста,
летели в те лета - умолкни, дар Валдая!
И врежет, как под дых - когда-то молодых,
кто вспомнит нас седых, в турне сопровождая?
"Пара гнедых, только пара гнедых..."
