Многие, приезжавшие в музей-заповедник в послевоенные 50-е, подхватывали в нем «спасскую» болезнь. Появлялось желание вернуться сюда снова и остаться хотя бы на лето на родине Тургенева.
Таким недугом «страдали», к примеру, хранители Яснополянского музея Николай Павлович Пузин и Бородинского – Валентин Иванович Горохов. Обычно они располагались на лето на территории парка – в богадельне. Проводили каникулярное время в деревне поблизости и родственники нашего земляка, дореволюционного художника Евгения Михайловича Сотникова, чьи картины хранятся в Орловском музее изобразительных искусств. В селе в те годы было много приезжих, которые влюблялись в красоту здешних мест и приезжали любоваться ею.
На лето отправлялись в Спасское и мы, дети сотрудников музея. Размещали нас в парковой бане, из окон которой мы наблюдали жизнь парка. Знали его мы хорошо, у всех в нем были любимые места. Моим была липовая беседка в пятидесяти метрах от круга (центра парка). И сейчас, спустя более 70 лет, приезжая в Спасское, я иду в нее, сажусь на лавочку и смотрю на стволы древних лип, которые покачиваясь, как бы здороваются со мной, радуясь нашей встрече. Насладившись ею, поднимаюсь по аллее Изгнанника к флигелю, обхожу его со стороны бани и попадаю в сердце усадьбы, где летом собирались ее завсегдатаи.
В усадьбе часто бывали орловские художники братья Курнаковы – Андрей и Леонид Ильичи. Их приглашали в Спасское писать пейзажи парка и его окрестностей. Проживали братья на веранде флигеля.
Как-то мне удалось подсмотреть их манеру письма. В тот раз они выполняли заказ на реке Зуша у деревни Бабенково. Андрей Ильич сразу по приезде выбрал место для работы над картиной, все три дня трудился над ней и закончил ее прямо перед отъездом. Леонид Ильич все это время либо отдыхал в теньке, либо пытался ловить рыбу на удочку. В последний день после обеда он вдруг исчез, а через три часа вернулся с готовой работой. Думаю, он сразу разобрался, где, что и как, и отдыхал перед заказом.
Встречали в деревне летом мы и древнего деда Федора Пасынкова, любившего рассказывать, как в детстве он получил печенье от самого Тургенева. Дед называл писателя барином. Вспоминаю и сторожиху бабку Грызлову, которая в свои далеко за восемьдесят устраивала бега наперегонки с деревенскими ребятишками…
Ближе к осени экскурсий становилось все меньше. Заворачивали лишь одиночные машины, едущие с юга или на юг. Мне не раз приходилось водить по парку таких «припозднившихся» посетителей.
Запомнилось, как я сопровождал по аллеям к пруду Фаину Раневскую, приехавшую после закрытия музея-заповедника. Она следовала со спутницей и водителем на «Победе» отдыхать на курорт. Актриса была в длинной юбке и пестрой кофте. Называла меня голубчиком и угощала персиками за неурочную экскурсию.
Писатель Петр Вершигора, Герой Советского Союза, которого я тоже провел по парку, на память подарил мне свою книгу «Люди с чистой совестью». Ее я храню до сих пор.
Бывало, мы спорили с такими же детьми сотрудников, но из Ясной Поляны, где красивее – в нашем Спасском или у них. Победа была за нами, ибо на наше «к вам в Ясную из Спасского не едут отдыхать, а от вас в наш заповедник полно» оппоненты замолкали.
Летний отдых в Спасском любили многие. Однако этот сезон был недолог, осень подкрадывалась быстро. Тогда в усадьбе начинали готовить ульи на зимовку, забивали каретный двор сеном для парковых лошадей Героя и Лисички, а в старом верхнем саду собирали яблоки. Созревали сливы. Я часто с улыбкой вспоминал, как мы лишили их нашего гостя из Ясной Поляны Николая Павловича Пузина.
Было это так. Однажды мы – я с братьями Андреем и Ваней – шли по аллее Змейки вслед за Пузиным и Ниной Арнольдовной, сотрудницей заповедника. Достигнув Березовой аллеи, Пузин артистично воскликнул: «Нет, вы посмотрите на эту прелесть!» и указал на два сливовых деревца, усыпанные крупными спелыми плодами. Мы с ребятами переглянулись, а когда наши спутники пошли в сторону богадельни, забежали в баню и, схватив посуду, рванули к сливам. Один гнул дерево, двое его обирали, да так ловко, что через десять минут те стояли без единого плода. Чтобы нас не заметили с ведерком, полным слив, в баню, где жили, мы пробрались со стороны каретного сарая…
Чуть позже со стороны богадельни мы услышали голоса наших давешних спутников, которые шли на Березовую, позвякивая заготовленными бидончиками. А затем до нас донеслись возмущенные восклицания Пузина: «Это черт-те что! Безобразие какое-то! Только что были и уже ни одной». Он не говорил, а скорее кричал, повернувшись в сторону бани. Но нас эти возгласы не смущали: время тогда было такое, что все шло в ход – и черемуха, и сергибус, и грибы-ягоды, ну а фрукты тем более. Только не зевай – и будешь сыт.
Деревня, как и парк, готовилась к осени. В сельском клубе уже не устраивали танцев, на которых я обычно играл на баяне – за это меня пропускали в кино без билета. Дачники из Москвы и Орла, снимавшие на лето жилье, постепенно разъезжались.
Нас тоже ждал скорый отъезд в Орел. В последних числах августа к воротам у богадельни прикатил из города зеленоватый автобус, за рулем которого был дядя Миша. Мы сели в него и поехали в городскую жизнь.
В Орле мы как члены семьи директора жили на территории музея Тургенева. В 1950-е он занимал два здания – литературный и бытовый отделы, – разделенные небольшим парком. Садик состоял из красивых аллей, обсаженных густыми кустами сирени. В центре его стоял разлапистый каштан – хозяин парка. Несмотря на, казалось бы, небольшие размеры, во дворе находилось место и для игр с мячом, а зимой его дорожки мы превращали в каток, заливая их водой из котельной.
Музейная жизнь проходила, по сути, на наших глазах. Мы постоянно видели сотрудников музея, которые со временем становились для нас своими. Хорошо помню Евгения Михайловича Конышева и Бориса Викторовича Богданова, Раису Митрофановну Алексину и Александра Ивановича Понятовского, а также Надежду Ивановну Сафронову, семья которой тоже жила в нашем доме. Время шло, приходили новые сотрудники: Владимир Алексеевич Громов и Ольга Николаевна Овсянникова, Нина Максимовна Кирилловская и Клавдия Бурых…
Самым главным человеком для нас, мальчишек, был автомеханик дядя Володя Дмитриев. В 1950-е музей, кроме основной работы по освещению жизни и творчества писателя, занимался и культурно-просветительской деятельностью. Мероприятия обычно заканчивались показом кинофильмов и мультфильмов, который мы ждали в зале литературного отдела.
В двадцатых числах марта на старых ясенях у бытового отдела появлялись грачи, свои карканьем извещавшие, что пришла весна. Мы знали: осталось дождаться конца цветения сирени, и поедем в любимое Спасское…
