В спектакле "Сын" Юрий Бутусов позаимствовал понемножку из каждого жанра. Из драматургии Шекспира взял цитату: "Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры". Из музыкальных выбрал бурлеск, где серьезность содержания выражается несоответствующими образами и стилистическими средствами. Из кукольных – гиньоль. Не отдельную куклу-марионетку, а целиком весь жанр.
Большой, розовощекий, в свитере с оленями – он все делал громко: жевал жвачку, говорил по телефону. Даже улыбался и то шумно. Он сидел через пару рядов наискосок, и я заметила его лишь потому, что он поменялся местами со своей спутницей – чтобы той лучше было видно. Мысленно поставив плюсик, забыла о его существовании до того момента, как из темноты зала с места "наискосок" раздался всхлип-стон. Тогда я стала наблюдать. Иногда. Когда отрывалась от происходящего на сцене Российского молодежного академического театра (РАМТа), где шел премьерный спектакль Юрия Бутусова по пьесе Флориана Зеллера "Сын".
А там пространство сузилось до кукольного домика. В нем, в этом домике, были устроены будто бы разные помещения. В одном укрывается мать и бывшая жена (Татьяна Матюхова), в другое переехал отец, бывший и настоящий муж (Александр Девятьяров) с новой, молодой женой (Виктория Тихановская) и новым младенцем-сыном. По этим помещениям между родителями, школой, улицей и чужой жизнью мечется "старый" сын Николя (Евгений Редько). Он совершает странные поступки, произносит непонятные слова. И пытается, изо всех сил пытается найти свое место-убежище. И никто не виноват, что у него никак не получается поместиться в этом обуженном, ужатом пространстве.
Сюжет не нов, реалистичен и даже скучен в своей обыденности. Кого сегодня поразишь рассказом, что в сущности неплохой мужчина ушел от хорошей, но утомленной и выхолощенной бытом женщины к молодой, самоуверенной, умной и приятной блондинке? Что бывшая жена утопает в самокопании, а их угрюмый подросток-сын забился в себя как улитка в раковину и вылезает наружу, только когда его совсем достают.
Или когда, ошалев от страха, что не справляется, пытается докричаться до самых близких, любимых, родных. В такие моменты сын конечно же говорит невпопад, а поступки совершает настолько нелогичные, что раздражает еще больше, чем своим молчанием. И в этом тоже нет ничего необычного.
Но это произойдет чуть позже. А в самом начале только и задаешься вопросами: зачем целую сцену главного зала втиснули в игрушечные метры? Почему по ней так долго и одиноко мечется в странном танце мать? И белая краска на лицах, и каждое движение нарочито-угловатое, и текст произнесенный механическими голосами — для чего? И почему, в конце концов, ружье не висит на стене, а спрятано за шкафом и стреляет не в финале, как велел Чехов, а в середине спектакля?
Ответ есть. Он — в жизни театра, в его развитии.
Ответ находится, если вспомнить, что последние годы академический театр регулярно объединяет в одном спектакле сразу несколько жанров – драму, бурлеск, мюзикл, кукол. Это в XIX веке театр строго делился на жанры, а со второй половины ХХ-го они начинают проникать один в другой, дополняя, раскрывая, интригуя. Этот смешение — одна из самых сложных и интересных режиссерских задач: не переусердствовать, не поместить лишних элементов, но и не скупердяйничать, не жадничать, не экономить.
От каждого театра понемножку и позаимствовал режиссер Юрий Бутусов. Из драматургии Шекспира, из пьесы "Как вам это понравится" забрал цитату: "Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы. И каждый не одну играет роль". Из музыкальных, пожалуй, выбрал бурлеск, где серьезность содержания выражается несоответствующими образами и стилистическими средствами. Из кукольных – гиньоль. Не отдельную куклу-марионетку, а целиком весь жанр, основой которого были трагедии, леденящие кровь своими ужасами.
Из этого совмещения несовместимого Бутусов ювелирно управляет актерами и зрителями. Он не кукловод, но его персонажи – марионетки. Изломанные, нелепые, не умеющие слышать, забывшие чувствовать, прячущиеся под квадратурой костюмов, рубленностью фраз, интонаций и поз. Повинуясь прихоти режиссера появляются и исчезают, создавая после себя пресловутый эффект присутствия. А значит, остаются навсегда.
Этот салат оливье поначалу кажется диковатым, однако воздействие благодаря своей органичности имеет самое потрясающее – он легко и незаметно проникает внутрь, растворяется в организме, начиная воздействовать не только снаружи, но и изнутри. Настолько, что даже понимая неизбежность развязки, до последних мгновений остается надежда.
Это из-за нее, из-за надежды на лучшее всхлипнул человек в оленях. К концу он побледнел, перестал улыбаться. Но не ушел. И это, пожалуй, лучший комплимент актерам и режиссеру: когда человек, неготовый и несогласный с происходящим на сцене, остается в зале, потому что ему необходимо знать и впервые в жизни захотелось понять других. Ради таких маленьких чудес живет академический театр.
Что касается до ружья, оно иногда стреляет дважды. Как в случае, когда режиссером становится Юрий Бутусов.
