(Продолжение. Начало в №№ 168, 170, 171, 173, 175,176, 178, 180, 181)
Бесконечный день и долгие сумерки. Глава XXIV
«Отсутствие надежды пробуждает острое желание жить».
Стендаль-младший.
...
Юра думал о двух вещах. Первое: как стремителен путь от Бога до раненого и беспомощного куска мяса, если ты человек. И второе: как только случается нечто, выбивающее из привычного ритма: дом – работа, работа – дом… или: пиво – игры – формулы, и обратно; или: девушки – трава – туса – девушки; или: тренировки – сборы – соревнования – победы – поражения – травмы – тренировки… Так вот, когда нечто выбивает из-под ног график, время перестает иметь для нас хоть какое-то значение. С той самой секунды все силы существа по имени человек, как правило, уходят на то, чтобы вернуть пришедшее новое в старую колею, гробик, русло. Любой ценой обрести стены прежней тюрьмы. «График, у меня есть график, а все, что не по графику – на фиг, на фиг!» – завертелась пластинкой забытая песенка забытой группы.
Получается, времени нет. Это миф, существующий в голове каждого, - пустой фетиш. Цепляловка за привычку. Ненужный груз. Не время меняет нас. Только сами – или меняемся, или нет. Но если не меняешься, изменяется среда. Это и создает иллюзию. Или раздражение – «раньше было лучше». Не было. Просто в то условное время ты лучше соответствовал среде, а сейчас – нет, тю-тю, поезд ушел.
Эти глупые молитвы: ну дай, ну пожалуйста, ну же – поспать еще пять минут!.. Нет, три! Две! Умоляю. Господи, пусть мы только счастливо приземлимся – и я сделаю все. Что все? Все прежнее?
Мы воспроизводим себя. Нам нужно время, только чтобы воспроизводить себя. Но нужно ли себя воспроизводить? Нужно ли воспроизводить нищету, боль, страх? Нужно ли воспроизводить машинки для производства кала, в широком смысле? Или нет?
Или стоит меняться самим? А значит, время неважно. Для тех, кто меняется, время неважно. Посмотрите, с какой скоростью растут дети, как изменяются они. Разве для детей важно время? Оно их заботит? Все, что нужно человеку, – меняться. Как изменяется свет. Разве у света есть время? Убей время. Стань светом.
Машина скорой остановилась у очередного КПП.
- Кто у вас в салоне? Русский?
- Не знаем. Потерял много крови. Без сознания.
- Довезете?
- Не знаем.
- В Венденбаум?
- Да.
- Подбросите девушку, хорошо?
- Не вопрос.
Так в одной кабине с Юрой оказалась Зане...
...
Паром на Любек отправлялся вечером. До этого времени нужно было решить только одну задачу: как на него попасть.
- Папа, я есть хочу! – сказал Максим.
О! Уже две!..
- Терпи, милый! Пока нужно потерпеть.
Парк почти примыкал к так интересующему их объекту. По крайней мере, позиция для наблюдения была сносной. На территории порта царили беспечность и непосредственность. Машины притормаживали перед шлагбаумом, водители не спеша покидали кабины, подходили с бумагами к стеклянной будке, перебрасывались с кем-то невидимым репликами и анекдотами, получали заветную печать, возвращались, шлагбаум поднимался, и груз попадал на закрытую территорию. Приметы военного, предвоенного и мобилизационного времени отсутствовали.
Антон видел, как в кузов остановившегося грузовика просочилась группа из трех человек. Мужчина, юноша и подросток. Откинув тент, троица мгновенно тренированно забралась внутрь. Через пять минут весомый шаг к свободе будет сделан. Как просто. И какие молодцы.
Водитель грузового «вольво», проехав метров пятьдесят после КПП, резко дал по тормозам, перед выскочившим к носу военным джипом. Сзади, со стороны ближайшего пакгауза, подбежала группа военных со служебными собаками. Двое отработанным движением откинули тент. Беглецы стояли растерянно, как тот заяц на дороге, что попал в луч фар. Они не успели среагировать. С головы подростка сползла шапка. За ней струей по плечам стекли длинные волосы. Мальчик превратился в девочку. Девушку. Мужчину, который попытался сопротивляться, застрелили сразу из чего-то с глушителем. Закинули труп в кузов джипа. Девушку и парня окружили и повели за пакгауз. Водитель грузовика, Антон был уверен, даже не понял – что же произошло, в чем заминка? Джип отъехал, и «вольво» продолжило путь.
Только теперь Антон заметил на столбе перед КППП камеру. Она фиксировала все, что происходит с тыльной стороны подъезжающего транспорта. Прошу к столу – вскипело... Смерть становилась обыденной, положение – безнадежным. Капкан захлопнулся. При мысли о перспективах Максима остаться сиротой Антон стал задыхаться.
...
Консультант херачил, то есть извергал из себя деятельность, как взбесившаяся, потерявшая управление бормашинка. Сначала нужно было освободить кабинет. Прибывшей бригаде медиков, на удивление споро откачавшей министра, он велел отвезти калеку домой, прописав полный покой и постельный режим. А чтобы тот не развивал ненужной самодеятельности, приставил сопровождение и перекрыл все каналы связи. И все обделал так, что никто и не понял – в сопровождении охранника или конвойного убыл министр.
Получив внятный доклад Зане о случившемся на болоте, Серж достал себе самую большую, какую нашел, карту местности. Ему, человеку алкогольного, не травяного поколения, нравились тактильные ощущения, которые несла карта, он любил бумагу. Ничего не попишешь – олд скул. Нужно сказать, что приказания Консультанта, после того как убрали обделанный министром ковер, выполнялись мгновенно.
Возникший из ниоткуда, практически материализовавшийся в воздухе государственный секретарь угодить начальству умел и как сознательный гей дело «лизать» знал крепко. Ему ничуть не было жаль министра. Напротив, рассказы о случившемся в его отсутствие только возбуждали госсека. Да и за собственную шкуру он боялся куда больше, отлично понимая: все переменчиво, время для интриг придет, а пока нужно слушать Консультанта, перепроверять все и за всеми и рыть землю копытом. Если, конечно, он не хочет так же неловко, как министр, упасть с кресла. Он не хотел.
...
Карта дала Сержу понимание, что ничто не потеряно. Беглецы вряд ли до сих пор сидят в болоте. Да и сколько там без пищи, огня, теплой постели сможет просидеть маленький мальчик? Нужно, конечно, на всякий случай продолжить барражирование местности дронами, и, если Консультант ошибся, они попадутся. Это вопрос ближайшего времени. Выяснять, разыскивать и наказывать того, кто допустил ситуацию со служебными собаками, – время терять. Не его забота. Ему нужно принять как факт, что эту страну можно выжечь напалмом, а исправить – нет. Принять и успокоиться, как его родители приняли в итоге стерву-жену брата. Успокоиться. Ибо ясная голова равно Сessna, а Cessna равно бабки, бабулечки, бабулетты. То бишь смысл бытия.
Итак, парочку не видели на дорогах. Они как-то преодолели двадцать пунктов досмотров, разбитых между Ризгой и Екермским болотом. Как? Деньги? Вряд ли. Если не сообразили бы первые, то уже вторые дали бы по голове, отобрали кэш и сдали властям. Если не сдали, могли прикончить и втихую все замять. То есть нужно дать ориентировку на поиск трупов. И уже по обнаружении рядом искать – нет, не деньги – компьютер и программу.
Но чутьем Серж печальный расклад отвергал. Он уже сообразил, что имеет дело с человеком, которому, сука, везет! А это не лечится и, к сожалению, очень затрудняет его, Сержа, жизнь. Во-вторых, противник умный. Везение, впрочем, барышня капризная, как патрон в барабане. Пять осечек, шестая – в голову. Он подождет. А что беглец умный, так и мы, чай, не лаптем щи хлебаем и мерседесами подпоясываемся.
Консультант еще раз бросил взгляд на карту. Провел рукой. Черт! Ну конечно… Конечно! Тупица! Непроходимый и непроходной! Вот же!
...
Немедля прочешите, опросите все рыбацкие поселки начиная с тридцатого километра старой венденбаумской дороги. Мне необходимо знать – не пропадала ли вчера или сегодня в этих краях лодка? Точнее, лодка с мотором или под парусом. Когда, где, как, при каких обстоятельствах была обнаружена пропажа, если она случилась? Кем? Информацию об этом человеке. Не находился ли он в знакомстве или родственных отношениях с нашей парочкой? Где могли пересекаться их пути?
Второе: хочу, чтобы сюда доставили старуху с хутора. И как следует – слышите, как следует! – расспросили ее о стрельбе. Как она встретила мужчину с ребенком? О чем они говорили, а если не говорили – почему? Как это так: умудриться и словом не перемолвиться? Что она заметила? Как долго они находились на хуторе? Когда, как и далее увидели почтальона? Как его застрелили? Кто, где стоял? Мне нужна картина их пребывания на хуторе по минутам. Пусть точно опишет. Пусть нарисует на карте: где встретились, куда пошли, до чего дотрагивались. Сравните ее показания с общим массивом данных. Врет старая или нет? Тотчас, тотчас показания мне на мейл!
Третье: хочу получить сюда, на свой компьютер, фотографии всех отплывающих сегодня из Венденбаума и Виндендорфа пассажиров паромов. Ясно? И чтобы пока не пришлю подтверждение – ни одно судно, слышите, ни одно, не смело покинуть порт! Четвертое: Зане.
Серж был джокер с диапазоном: от утипусечки до дракона в гневе. И когда требовалось – умел включить обаяние:
- Зане, вы, это видно сразу, толковый человек! Мне нужно, чтобы вы проехались по всем постам. Поговорите с людьми. Не исключена возможность, что наши подопечные как-то просочились между струйками. Понимаете? И нужно выяснить: каким образом это удалось. Что это – жалость, деньги, знакомство, что-то еще? И мы с вами понимаем, что сделавшие это станут скрывать случившееся. Не исключено, что произошел факт элементарного мародерства и бытовой жестокости. Тогда нужно видеть тела. Должен еще раз обратить ваше внимание на то, что беглец похитил сверхновую военную разработку, хранящуюся на компьютере. Неспециалист даже не поймет, о чем речь. А важность ее такова, что обладание этой программой решит в пользу владельца исход грядущего, неизбежного конфликта. Неизбежного, Зане, понимаете?
Так, благодаря усилиям Консультанта, его уму, прозорливости и энергии Зане познакомилась с самим автором столь рьяно разыскиваемой программы. Но в момент встречи она этого, конечно, не знала. И не могла. И обнаруженный Юра тоже не знал, что его нашли. И Серж, соответственно, не был в курсе. А знай – уж он бы развернулся. Верно? Но он не знал.
Бог, которого зовите, если угодно, судьбой, играет с нами, включая великих и сильных. Неизвестно – кому, когда, при каких обстоятельствах следует доверять полную картину, а кого посвящать частично. Вот и Консультант решил не сбивать даму с толку и не показал, как выглядит не от мира сего разработчик.
А быть может, это делает с нами вовсе не Бог, а то, что часть считает безграничным, а часть – бесполезным? То, что принято называть человеческим сознанием, способностью мыслить и постигать мир. Быть может, это оно подложило Консультанту свинью? Сыграло ироничную шутку? Но так ли это важно? Кто его знает... Действительно, кто?
Гульбакар. Глава XXV
«Нам не нужно, чтобы вы знали язык. Нам нужно, чтобы вы знали свое место».
Тупис Поделис, галийский политик.
...
Гульбакар не хотел становиться светом. Бессмысленная суета. Холод, тьма, статика. Бессердечность. Линия на экране монитора ровная. Равнина, покой – полный, абсолютный в действительном значении слова «абсолютный». Судьба «камня Юра» не волновала его. Камня ли, ворона ли? Гульбакар знал: белое станет грязным, а грязное – черным. Нужно ждать. Ждать – это и есть жить. Ждать закат. Для кого он наступил – для них смысл обретен. И он будет лежать, пока очередной ворон не упадет рядом камнем, и тогда спросит: в чем твой смысл, друг?
Движение приводит к свету или к тьме. Чаще и к тому, и к другому. Ведь так? Новый камень молчал. Гульбакар знал ответ. Камень складывается к камню, и растет стена. И мир – стена, где каждый кирпич – пробка, а кирпич лежит к кирпичу, чтобы не вставить клин и не расшатать. Но Гульбакар, в отличие от камней, знал большее. Есть скорость, при которой к свету не прилипает грязь. Скорость, при которой исчезает время. Скорость, имя которой – «свет». Скорость света – стабильность и покой, обратные тьме. Гульбакар знал. Но не говорил.
Зачем? Эти камни должны сами найти ответ, и кто не спрятался – он не виноват. Да, камень может стать вороном. И всегда ворон может стать камнем. Зачем же становиться светом? В чем смысл покоя с обратным знаком тепла? Гульбакар не знал. А он никогда и никому не давал советов, суть которых не понимал до конца. Гульбакар не стремился к знанию. Знания есть печаль, скорбь. Имя скорби – Гульбакар. Он не хотел познавать себя. Лень.
Бесконечный день и долгие сумерки. Глава XXIV, продолжение
...
Марта молчала и смотрела на Консультанта с нескрываемым достоинством и презрением. В ее голове вертелся только один существенный вопрос: кто сейчас сможет подоить козу? На остальное Марта внимания не обращала и презирала холуев, которые ее, старуху, приволокли в Ризгу. Что она может сообщить этому лощеному и лоснящемуся барсуку? Ну видела русского с мальчиком мельком. Никаких подробностей. Где ходили, о чем говорили, когда увидели почтальона, кто, откуда, как стрелял – все это она не помнит, ей неинтересно, она старая. В сердце ее живут другие песни и миры. Этот она покидает, скоро покинет, и ничего, кроме раздражения, он не принес ей. Ей интересно – что будет с козой, которую время доить. Ясно? Бандитов ловите. Почтальона жалко. Дальше что?
Серж взорвался. На интуитивном уровне он, как и все, чувствовал ледяное хамство. Желание поставить каргу на место росло в нем в геометрической прогрессии. Он чувствовал, особенно сейчас, когда на столе лежали показания соседей, что этот сидевший напротив характер и сгубил почтальона, доносчика и наушника в сути своей. Но прямо сейчас этого не доказать. А терять время себе дороже. Не прагматично.
- Заприте старую дуру до утра. Пусть подумает. И если ни в чем не сознается, отпускайте. Пусть местное отделение полиции займется поисками улик. Уверен, почтальона застрелила злая карга. И пусть ее козу волки сожрут. Как? У вас и волков нет? Что за страна? За что ни возьмешься – ничего нет!!!
...
После доклада Зане об инспекции КПП и сообщения о пропаже лодки он точно знал – беглецы в Венденбауме. И если они таки рискнули причалить в городе, искать их следует в районе пристани, в городском парке. Зане будет там через час и сможет возглавить облаву. На хрена она решила потащиться в местную больницу, Серж так и не понял. Ну да ладно. Проверит, нет ли беглецов, заодно и там. Ориентировки в отели, хостелы, местную полицию, охранные компании, штаб Земессардзе – словом, всем-всем-всем посланы.
К девяти вечера город будет основательно програблен, прорежен, процежен, осмотрен, включая притоны и тех, кто сдает квартиры. Даже нелегально. Консультант распорядился осмотреть весь жилой фонд. Город небольшой, и задача по силам. В подозрительных квартирах можно вскрыть двери. «Убивайте, Господь распознает своих!» – эту мысль папского легата времен первых альбигойских походов 1209 года Серж разделял всецело. Он обязательно распознает своих. И от краж обережет. А тех, кого не убережет, пусть согревает мысль о том, что нагими пришли в мир, нагими его и покинут.
...
Только сейчас, когда на его глазах застрелили его родичей, соотечественников – буднично, словно надоевших до скучного, равнодушного омерзения бьющихся о стекло мух, – Антон понял: это война. Война, которую ждали, которой боялись, в которую не верили, пришла. Буднично, как очередной день на отрывном календаре. И теперь на нем будут меняться числа, дни недели и месяца, а на деле поперек всех дат будет написано одно слово, одна данность – ВОЙНА.
Неизвестно, сколько это будет длиться и зачем. Неизвестно, когда закончится. А когда закончится, наступит время насыпать холмики памяти и таблички над холмиками заполнять именами еще вчера дышавших и мечтавших о чем-то людей. Из-за чего? Что в подоплеке? Ведь даже не цинизм, не равнодушие к тем, кто внизу, не страсть к достатку. В подоплеке – презрение. Нам, мне можно. Я – Человек. Они – нет. Планктон, которому дорога одна – пасть кита. Такая простая, понятная логика.
Антон обхватил Максима, прижал к себе. Хоть кто помнит княжну Ярославну, оплакивавшую былинного Игоря? Ведь тот, упрямец, мог и не стоить ее горя, а здесь... Здесь все было иначе...
Знаешь ли, мальчик, а сделать нельзя ничего:
ты отпустил – и шарик в высоком небе.
Давай о насущном, дешевом вине и хлебе,
шарик тю-тю, и сделать нельзя ничего.
Видишь, как дядя прячет елку в чулан?
Полный чудак, у него борода из ваты,
рваная майка, штаны и халат полосатый.
Шарик тю-тю – и сделать нельзя ничего,
сделать нельзя ничего, понимаешь, урод?
Вот тебе правила ясные: ластик лежит в пенале,
беги и стирай на рисунке скорее мечты и дали,
беги и стирай, ведь сделать нельзя ничего.
Это добро, мы храним его в темном ларце,
чтобы оно истрепалось как можно меньше,
стаи в округе голодных мужчин и женщин,
стаи вокруг – и сделать нельзя ничего.
Странно играет закат над седой головой,
мчится волшебник по небу за синей птицей,
шарик достал и упал, но весна воротится.
Жалко, что сделать нельзя уже ничего...
Вадим АВВА.
(Продолжение в №184)
"Что она может сообщить этому лощеному и лоснящемуся барсуку? Ну видела русского с мальчиком мельком. Никаких подробностей. Где ходили, о чем говорили, когда увидели почтальона, кто, откуда, как стрелял – все это она не помнит, ей неинтересно, она старая. В сердце ее живут другие песни и миры".
"Пусть местное отделение полиции займется поисками улик. Уверен, почтальона застрелила злая карга. И пусть ее козу волки сожрут. Как? У вас и волков нет? Что за страна? За что ни возьмешься – ничего нет!!!"
