Первая неделя ноября в России традиционно превращается в неделю поиска оправданий большевистской революции. Обвиняют «проклятый царизм», рассказывают о том, что большевики царя не свергали, а лишь отобрали власть у февралистов, пугают комбинированными походами Антанты, стремившейся якобы расчленить Россию, и говорят о необходимости индустриализации, которую могла якобы обеспечить только большевистская партия. Предпоследним аргументом оказывается полёт Гагарина, которого при царизме конечно не случилось бы. Последним – трогательная история о том, что в советском троллейбусе все сами клали монетки в кассовый аппарат – такие все были честные (я точно помню, что, если в троллейбусе было пусто, многие откручивали себе билет без всяких денег, а еще что ходили довольно злые контролеры).
Причины этого поиска оправданий вполне понятны. За революционное столетие русские пережили чудовищный исторический шок. Распад государственности. Гражданская война. Несколько волн голода. Жестокое разрушение традиционного уклада. Коллективизация. Уничтожение или изгнание целых сословий – интеллигенции, офицерства, духовенства. Взорванные и осквернённые храмы. Разрушенные памятники царям и национальным героям. Кровавые репрессии – от списываемых на гражданскую войну чекистских до обычной логикой необъяснимых энкавэдэшно-гулаговских. Жизнь в полунищете. Идеологические проработки и доносы. Денационализация русского самосознания и ленинско-сталинская национальная политика, включая украинизацию южнорусского крестьянства и создание, иной раз за счет русских земель, союзных республик, которые благополучно уйдут в свободное плавание в 1991-м.
Никакими позитивными достижениями этот груз негатива просто так перешибить нельзя. При этом советская власть длилась 73 с лишним года. За это время успело родиться и умереть в преклонном возрасте целое поколение, жизнь 3-4 поколений была определена советским опытом почти полностью. Людям элементарно больно думать о том, что жизнь их дедушек, родителей, а частично и их самих прошла среди этой кровавой бессмыслицы, за которой к тому же наступил либеральный ад 90-х, оправдывавший сам себя «преодолением коммунизма». Поэтому проще всего оказывается поиск оправданий всему произошедшему.
Парадоксально, но в этих оправданиях реже всего звучит мотив светлого коммунистического завтра, который обещала «руководящая и направляющая» сила КПСС. Согласно марксистской догматике, пролетарская революция обязана была произойти в любой промышленно развитой стране, а овладев машинами, пролетарии должны были начать строить общество всеобщего счастья, коммунизм. России несказанно повезло, что революция случилась в ней, а не где-то ещё.
Фото: Globallookpress
Однако в эту сказку не верил даже сам советский агитпроп, и тем более никто не верит сегодня. Уже сразу после захвата власти большевиками тема революции как «прорыва в будущее» стала уступать теме наказания за проклятое прошлое России. Революции в развитых капиталистических странах не случилось, а значит, то, что она произошла у нас, объяснялось ленинской теорией «слабого звена» капиталистической системы – мол, царская Россия была слишком отсталой, а потому капитализм в ней не выдержал народного напора.
По всей логике изложения агитпропа выходило, что революция была проклятьем, наложенным на Россию за отсталость. И в соответствующем ключе учебники трактовали всё прошлое нашей страны – едва ли не с Рюрика и князя Владимира накапливалась «вековая русская отсталость», сгущались «свинцовые мерзости жизни», и, чтобы избыть их, неотменимо требовалась революция, которая позволила бы сбросить путы старого строя и строить новую жизнь. За вопрос «как же отсталая страна сможет первой построить коммунизм?» расстреливали как за пораженчество.
Фактически наследником этой апологетики «от отсталости» является и современный неосоветский агитпроп, оперирующий такими понятиями, как «советский Большой проект». Иногда, впрочем, он даётся в щадящей форме – мол, Россия могла бы развиваться и без коммунизма, но тогда она превратилась бы в обычную скучную буржуазную страну без таких сверхдостижений, как прорыв в космос. Революция добавила энтузиазма и импульса необыденности – люди голодали, но спутник в космос забросили.
Соха и бомба
Александр III и Николай II оставили нам в наследство мощную индустриальную державу, а Сталин перевел её на...
Была ли обыденной буржуазной страной Россия начала ХХ века, осуществившая единственный в истории удавшийся глобальный железнодорожный проект – Великий Сибирский Путь и канонизировавшая преподобного Серафима Саровского, учившего, что цель жизни – стяжание человеком Духа Святого, – предоставляю судить читателю.
На самом деле в апологии большевистская революция не нуждается, и заниматься ею абсолютно бессмысленно. Точно так же не нуждается в апологии типа фантазий о «русско-ордынском союзе» чудовищное татаро-монгольское иго. И то и другое страшные явления были вызовом русскому народу и русской истории, которые следовало пережить и преодолеть, чтобы победить. А вот прославлять большевиков, так же как и прославлять ордынцев, восхвалять Ленина и Сталина, так же как и восхвалять Чингисхана и Батыя, – не нужно. Это было зло, которое нас не миновало, так же как не миновала чаша смерти Спасителя, но чудом стала не Его смерть, а его Воскресение, и прославлять Иуду, Каиафу, Пилата как творцов нашего спасения было бы богохульно.
В чём состояла сущность того зла, которое принёс в ХХ веке русским большевизм? Прежде всего в том, что у русского народа попытались отобрать то огромное и могучее государство, которое он строил предыдущее тысячелетие своей истории. 1917 год и последовавшие за ним события были колоссальным восстанием против русских всех тех социальных, этнических, культурных сил, которые стремились к центробежному сепаратизму, разрыву с русской империей и ощутили, что их время подходит к концу.
Фото: Globallookpress
Изначально Россия строилась как национальное государство русского народа – одно из самых передовых в Европе.
Россия является старейшим национальным государством Европы,
– отмечал выдающийся русский публицист и политический мыслитель И. Л. Солоневич.
Русские вошли в число старейших наций Европы, образовавшихся в X-XI веках в связи с принятием христианства варварскими народами. Имея в Библии идеальный образец народа, стоящего перед Богом на своей земле, эти этносы создавали первые государства-нации – Францию, Англию, Польшу, Чехию, Испанию, Португалию и т. д.
Среди этих возникших в библейской парадигме наций была и русская. «Именно в IX-X вв. формировалась новая политическая и этническая карта Европы, существующая в основных чертах до наших дней. И, следовательно, формирование Руси было составной частью этого общеевропейского процесса», – подчёркивает российский историк А. А. Горский.
О, свѣтло свѣтлая и украсно украшена, земля Руськая!
– так осознавала себя Русь уже в XIII веке.
Несмотря на монгольское нашествие и его чудовищные последствия, русские не утратили национального самосознания, а необходимость самосохранения перед угрозой из Степи потребовала раннего создания единого государства, которое не могло не носить национального характера.
«Национальное своеобразие русской культуры XIV-XV вв. выражено отчетливее, чем национальные черты культуры Англии, Франции, Германии того же времени. Единство русского языка гораздо крепче в этот период, чем единство национальных языков во Франции, в Англии, в Германии и в Италии. Русская литература гораздо строже подчинена теме государственного строительства, чем литературы других народов…» – отмечал Д. С. Лихачёв.
Россия от Василия II и Ивана III до Ивана Грозного и Фёдора Иоанновича была классическим раннемодерным национальным государством – название по имени народа, стремление объединить вокруг себя все свои земли, национальная церковная организация (автокефалия Церкви), поиск субъектности на мировом рынке (торговая протекционистская политика), начало национальной представительной системы (Земские соборы), национальная идеология (Третий Рим), неприятие власти иностранцев.
Особенно ярко последняя черта выразилась в период Смутного времени. «В то время на Москве русские люди возрадовались и стали меж себя говорить, как бы во всей земле всем людям соединитись и стати против литовских людей, чтобы литовские люди из всее земли Московские вышли все до одново» – писали в 1611 году из осажденного Смоленска. А Хронограф 1617 года показывает восстановление единства нации с избранием Романовых: «От предела российской земли и до её окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом, от всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя несогласны были удаленностью житья, но собрались на единый совет как равные».
К сожалению, развитие России к концу XVII века столкнулось со следующим печальным фактом. Доминирующей экономической и военно-технической силой на планете стала западная цивилизация, устроенная по определённым культурным образцам. Чтобы участвовать в жизни этой цивилизации на равных, требовалось принять её культурные правила. И Пётр Великий принял роковое для страны решение – добиться «евроинтеграции» за счёт культурного раскола самой России. Большинство русской нации было оставлено в прежнем состоянии, а значительная часть ещё и была погружена в бесправие крепостничества, меньшинство было европеизировано и стало превращаться в обычную европейскую нацию, которая, однако, была сильна стоявшим за нею многомиллионным самобытным народом и огромными, почти бескрайними пространствами Империи, продолжавшей расширяться.
Террор начался не в 1937-м
Жертв политических репрессий нужно отсчитывать с первых дней коммунистической власти
Однако расширение Империи теперь не имело того органического характера, который носило в XVI-XVII веках – тогда рост Русского царства сопровождался принятием русского культурного стандарта в качестве высшего. Теперь русский стандарт был понижен в звании, высшим стал стандарт общеевропейский (по большому счёту – немецкий), – разумеется, при таких условиях невозможно было убедить немцев в Прибалтике, поляков в отвоеванных землях Западной Руси, даже отторгнутых от Швеции финнов, принять русский стандарт, русифицироваться. Ведь русификация означала бы понижение в ранге. Требовалось создавать для инородцев всевозможные автономии и специальные статусы, причём за «европейцами» к особому статусу потянулись и прочие народы.
Ненормальность положения русских как культурных париев в собственной Империи и опасность культурного раскола была осознана при императоре Николае I. Самодержец решительно потребовал русифицировать образование дворянства, добиваться «умственного слияния» с русскими высших классов окраин. Под эгидой графа Уварова начался процесс «русификации русских». Касался он прежде всего высших классов Империи, которые стремительно превратились в современную нацию с выраженным собственным самосознанием и гордостью, при этом часть этой нации, равнявшейся на славянофилов, ещё и видела идеал в «допетровском» укладе и сохранившем его народе.
К антирусским проявлениям инородческого начала русское общество стало нетерпимым, что проявилось во время подавления польского мятежа в 1863 году. На попытки препятствовать русским осуществлять свои цели – патриотическое сознание устами Достоевского отвечало так: «Хозяин земли русской – есть один лишь русский (великорус, малорус, белорус – это всё одно) – и так будет навсегда» (поводом для этого высказывания стали заявления, что России не следует сражаться с турками за свободу славян, так как это может обидеть татар).
Русская монархия мыслилась русскими патриотами не как наднациональное, а как национальное и национализирующее всё население Империи начало.
Русский государь родился, вырос на русской земле, он приобрёл все области с русскими людьми русским трудом и русской кровью. Курляндия, Имеретия, Алеутия и Курилия суть воскрылия его ризы, полы его одежды, а его душегрейка есть святая Русь. Видеть в государе не русского, а сборного человека из всех живущих в России национальностей – это есть такая нелепость, которую ни один настоящий русский человек слышать не может без всякого негодования,
– подчёркивал в 1864 году историк-панславист М. Н. Погодин.
Оболганный Кутузов
Запущенный «американскими» украинскими медиками клеветнический фейк приписывает спасение России в 1812 году...
К царствованию Александра III русские обладали уже столь высоким уровнем культурного развития и национального самосознания, что проведение политики массированной русификации под девизом «Россия для русских и по-русски» казалось чем-то само собой разумеющимся. Даже остзейские немцы, лютеране по вероисповеданию, превращались в пламенных русских патриотов. Всё больше носителей русского самосознания становилось даже среди поляков.
К сожалению, процесс интеграции верхушечной «постпетровской нации», усвоившей передовой русский национализм, и оставленной Петром за бортом многомиллионной крестьянской нации шёл недостаточно быстро. Виноваты тут были и ошибки правительства, в том числе и объясняемые патриотическим прекраснодушием. В отсталости крестьянина, в архаичности общины видели не угрозу, а «истинную русскость», которая делает мужика природным монархистом и патриотом, поэтому вместо того, чтобы быстрыми образовательными реформами привести основную массу граждан России к национальному самосознанию «верхушечной» нации, а экономическими реформами – к самоощущению собственников, и общину, и недообразованность слишком долго консервировали.
Император Александр III. Фото: Globallookpress
Процесс интеграции двух русских наций в одну тем не менее шёл. Его подхлестнула начатая в 1891 году царская индустриализация, строившаяся на философии национальной политической экономии. Нация должна была стать единым хозяйственным, культурным и политическим организмом. И этот стопятидесятимиллионный организм культуры Пушкина, Достоевского и Чайковского просто ассимилировал бы без остатка прочие нации империи, оставив им память о своём наследии, но покончив с любыми призраками сепаратизма.
Глашатаем именно такой национальной программы был П. А. Столыпин. Крестьянин-собственник, ведущий своё хозяйство и заселяющий Сибирь, должен был стать экономической опорой стремительно развивающейся промышленности и носителем национального патриотического самосознания. К прочим же народам Столыпин обращался с призывом:
Признайте, что высшее благо – это быть русским гражданином, носите это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане.
Принимая закон о земствах в Западном крае, закреплявший приоритет русских, Столыпин подчёркивал: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжёлые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал».
Но нарастали и силы, противостоявшие этому ходу истории. Против русской национальной монархии сплотились все элементы, отрицавшие необходимость формирования единой нации – польские и финские сепаратисты, закавказские сепаратисты, еврейские сионисты и «бундовцы», сторонники украинизации Малороссии, придумывались всевозможные проекты, развивавшие сепаратизм у народов Поволжья и Средней Азии. В общем и целом наиболее лояльным было стремительно русифицировавшееся немецкое дворянство, но именно поэтому против него оппозиционерами возбуждались бесконечные подозрения в верности Германии (о степени основательности этих подозрений говорит тот факт, что решающее поражение Германии в Первой мировой войне, предопределившее её конечный стратегический проигрыш, нанёс под Гумбиненом генерал Павел Карлович фон Ренненкампф, в 1918-м убитый большевиками как мученик за Россию).
Силы смуты искусно использовали объективно имевшиеся противоречия в русском обществе – между крестьянами и помещиками, между промышленниками и рабочими, между интеллигенцией и правительством. Однако подлинное разделение проходило между «великорусскими шовинистами» (которых с началом войны было немало даже в революционных партиях) и «подлинными интернационалистами», выступавшими за разрушение империи, за дерусификацию окраин, отрицавшие патриотизм как таковой.
Представителям же «верхушечной нации» внушалось, что она может обойтись без русской монархии, что она созрела, чтобы управлять Россией самостоятельно, без могучей соединяющей силы в лице Государя. Именно эта ошибка столичных элит и стала причиной верхушечного февральского переворота (а без верхушечного переворота никакой народной антимонархической революции попросту не было бы, она была бы подавлена гораздо быстрее, чем революция 1905 года). Этот переворот в короткий срок показал, что его устроители ничем управлять не могут, были запущены грандиозные центробежные процессы в Империи, которые оседлала самая радикально антипатриотическая, самая свободная от русского чувства сила.
Именно стопроцентный национальный нигилизм делал большевиков безупречной машиной для достижения власти. Он позволил Ленину заключить соглашение с военным противником – Германией и получить его всестороннюю поддержку. Он позволил вождю большевиков исчерпывающе полно опираться на силы сепаратистской Финляндии, непосредственно соседствовавшей с Петроградом. Во внутриполитических маневрах у Ленина не было ограничения в виде опасения ухудшить положение на фронте, поскольку этого он и желал. Усиленная агитация среди солдат, желавших дезертировать с фронта, создала ударный кулак большевизма для переворота и ослабила силы порядка.
Успех большевиков в 1917 году был успехом всех не желавших русифицироваться сил в Российской империи, использовавших момент слабости и сконфуженность русских, основная масса которых уже была втянута в политический процесс, но попросту не успела обрести стойкое национальное сознание.
Одним из первых документов советской власти стала «Декларация прав народов России», где провозглашалось «право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Почти сразу же большевики признали независимость Финляндии (Ленин расплачивался за помощь) и Польши. Причём очень важно помнить, что никакой «независимой Польши» в этот момент не существовала. Польша была оккупирована Германией, и именно права оккупационного правительства и признали большевики.
Владимир Ленин. Фото: Scherl / Globallookpress
Одним из первых декретов советской власти «Совет народных комиссаров постановил передать военные трофеи, взятые русскими у украинцев, главным образом при Екатерине, украинскому народу», и это сопровождалось следующим обращением: «Братья Украинцы! В хранилищах Петербурга ваши знамена, пушки и булава свидетельствуют о вашем угнетении – именем великорусского – угнетателями этого народа» («Декреты Советской власти», Том 1. 1957. 168).
Гражданская война в России показала, что огромное количество людей не принимает большевизма и не желает ассоциироваться с новым строем. Достаточно сравнить упорство сопротивления защитников «старого порядка» после российской революции с упорством защитников старины в ходе английской или французской революций, чтобы признать – именно в России революционные радикалы получили серьёзный отпор. Более сильным он был только в Испании, где националистам удалось победить левых, – правда, с внешней помощью (в то время как белых в России после окончания мировой войны союзники из Антанты фактически бросили на произвол судьбы).
Чтобы навязать свою власть русским рабочим, сражавшимся под началом Каппеля в Ижевском и Воткинском полках, русским крестьянам, бунтовавшим в Тамбовской губернии, русским интеллигентам, шедшим в Добровольческую армию, – большевикам пришлось использовать и пленных врагов – немцев и венгров, отлично понимавших, что, сражаясь за коммунистов, они сражаются за своё дело, за партию Брестского мира. Было привлечено к борьбе за большевизм даже огромное число китайцев. По сути, Россия столкнулась с масштабным внешним завоеванием.
Если подавляющее число участников белого движения составляли сторонники «единой и неделимой России», русские националисты и патриоты, то большевики активно использовали лозунг равноправия народов и поддержку сепаратистски настроенных сил в среде народов Поволжья и Северного Кавказа. Большевистская политика в этих регионах была окрашена в откровенно антирусские тона. В отделившихся от России новообразованиях советские режимы при их отвоевании оформлялись как отдельные национальные рабочие правительства против национальных буржуазных правительств. Этнический раскол России и русского народа был для лидеров большевиков самоочевидной данностью.
Большевистский наркоминдел Чичерин гордился усилиями в деле расчленения России: «Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии – Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче её Латвии, мы отдали чисто белорусские земли Польше. Это всё связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской Республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской Республики как цитадели революции… Мы руководствуемся не национализмом, но интересами мировой революции» (Военно-исторический журнал, 1990, № 7. с. 28).
При создании конструкции СССР большевистские лидеры, с одной стороны, заложили политически увековеченное отделение малороссов (переименованных в украинцев) и белорусов от великороссов, к которым теперь в одиночку стало применяться понятие «русские». С другой стороны, была отвергнута идея создания «Русской республики», подразумевавшая выделение из состава РСФСР Татарии, Башкирии и т. д. СССР превратился в неравноправную асимметричную конструкцию, главный ущерб от которой был связан с фиксацией украинского сепаратизма. В 1924 году в Киев был возвращён ведущий идеолог украинизации М. Н. Грушевский, чтобы заложить теоретические основы введения украинского языка и украинской идентичности с помощью массовой советской школы.
В основе национальной политики первых десятилетий большевистского правления лежала системная русофобия. Русский народ рассматривался как нация «великая только своими насилиями, великая только так, как велик держиморда» (выражение Ленина). Вождь большевиков настаивал на всемерной зачистке управленческого аппарата от «моря шовинистической великорусской швали».
Характерным примером такой «философии» национальных отношений может служить следующая формула из преамбулы Конституции Крымской ССР, принятой 7 ноября 1921 года, через год после кровавого геноцида оставшихся в Крыму белых: «Автономные и независимые Республики Советского Союза, выросшие из бывших колоний царского режима, утверждая фактическое равенство народов, населяющих территории бывшей России, являются вместе с тем прообразом межнациональных отношений для народов всего мира, изнывающих под ярмом международного империализма» (Конституция Крымской Советской Социалистической Республики. Крымиздат. 1924. с. 4). «Бывшая Россия» – вряд ли можно было высказаться откровенней.
Правда, вскоре оказалось, что у приветствуемого большевиками сепаратизма есть свои границы. Большевистскими лидерами была подвергнута обструкции и разгромлена «султан-галеевщина», предполагавшая выделение из РСФСР татарско-башкирско-чувашского государства в Поволжье («на совершенно равных с Украиной правах»), формирование в Средней Азии Республики Туран. Такие проекты Султан-Галеев обосновывал тем, что «это страшно для русского национализма, а для революции это не страшно».
Недомыслие Султан-Галеева проявлялось в следующем. В своих сепаратистских фантазиях он не думал, как и за счёт кого будут жить отделившиеся народы. ЦК партии большевиков подошёл к этому вопросу более глубоко. Нужно сохранять единое, пусть и с автономиями, государство, чтобы освобождённые народы могли жить за счёт русских. В форме СССР, построенного на месте Российской империи, был создан механизм эксплуатации русской нации прочими. При этом национальное самосознание русских должно было подавляться, а всех остальных – развиваться. Вместо банального роспуска империи большевики придумали, казалось, более работоспособную модель «красного Чингисхана», который берёт обильную дань с «урусов».
Фото: Diego Fiore / Shutterstock.com
Мы, – говорил Н. А. Бухарин, – в качестве бывшей великодержавной нации должны поставить себя в неравное положение в смысле ещё больших уступок национальным течениям
(Двенадцатый съезд РКП(б). 17-25 апреля 1923 года. Стенографический отчёт. М., 1968. С. 613).
Фактически СССР мыслился его создателями как тюрьма для русского народа, где он отбывает наказание за Российскую империю, объявленную «тюрьмой народов».
Разумеется, идеологическая мысль русской интеллигенции работала над восстановлением национального единства, пыталась навести мосты между расколовшимися русскими мирами. Популярна была в Советской России и эмиграции идеология «сменовеховства», призывавшая всех патриотов работать на СССР не как на большевистскую диктатуру, а как на общую Родину, дом русской нации, ожидая постепенной национальной трансформации, коренизации большевизма. Эта идеология удерживала значительную часть русских кадров от эмиграции и поддерживала их желание трудиться на родине, надеясь на лучшие времена.
«Национализм русский стал нарастать, усиливаться, родилась идея сменовеховства, бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т.е. создать так называемую «единую и неделимую». В связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила – великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения, бродящий по всем углам нашей федерации…
Нэп взращивает не только шовинизм русский, – он взращивает и шовинизмы местные, особенно в тех республиках, которые имеют несколько национальностей. Я имею в виду Грузию, Азербайджан, Бухару, отчасти можно принять к сведению Туркестан, где мы имеем несколько национальностей, передовые элементы которых, может быть, скоро начнут конкурировать между собой за первенство. Эти местные шовинизмы, конечно, не представляют по своей силе той опасности, которую представляет шовинизм великорусский», – предостерегал однопартийцев Иосиф Джугашвили (Сталин) на XII съезде партии (Двенадцатый съезд РКП/б/. 17-25 апреля 1923 года. Стенографический отчет, М. 1968. сс. 481-484).
В 1929-30 годах Сталин мощно ударит по этим сменовеховцам. Национальная интеллигенция будет уничтожена или запугана в ходе «академического дела», «дела славистов», шахтинского процесса, процесса Промпартии, дела Трудовой крестьянской партии, дела против военспецов «Весна». Больше уже никто не будет надеяться, что СССР – это всё та же Единая и Неделимая Россия.
1920-е – начало 1930-х – период максимального расцвета русофобской пропаганды под большевистскими лозунгами. В порядке вещей были публикации в «Правде» (13 августа 1925 года): «Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? / Что же! Вечная память тебе. / Не жила ты, а только охала / в полутемной и тесной избе» (В. Александровский). «Устои твои / Оказались шаткими, / Святая Москва / Сорока-сороков! / Ивану кремлевскому /Дали по шапке мы, / А пушку используем / Для тракторов», – писал Иван Молчанов.
В 1928 году в Севастополе был уничтожен памятник адмиралу Нахимову как оскорбляющий чувства заходящих в порт турецких моряков. В 1932-м Наркомпрос постановил отдать на металлолом памятник генералу Н. Н. Раевскому на Бородинском поле как «не имеющий историко-художественного значения». Была перелита петербургская триумфальная колонна в честь победы под Плевной, созданная из 140 трофейных пушек.
Под эту практику исторического нигилизма, систематического унижения национального чувства русского народа подводила теоретический фундамент историческая школа Н. М. Покровского, рассматривавшая историю России «от историка Карамзина до вредителя Рамзина» (как выражался Демьян Бедный) как историю «тюрьмы народов», а национальных героев – как прислужников царей и торгового капитала. Национальное государство для Покровского равнялось внеклассовому государству, а потому, настаивал историк-марксист, «не так важно доказать, что Иисус Христос исторически не существовал, как то, что в России никогда не существовало внеклассового государства».
Ненависть Покровского к единой русской нации заходила так далеко, что в опубликованной в 1930 году статье «Возникновение Московского государства и «великорусская народность»» в ранг «тюрьмы народов» у него возведено даже Великое княжество Московское. Покровский писал: «Российскую империю называли тюрьмою народов. Мы знаем теперь, что этого названия заслуживало не только государство Романовых, но и его предшественница, вотчина потомков Калиты. Уже Московское великое княжество, не только Московское царство, было «тюрьмою народов». Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние много утешены тем, что в жилах великоруссов течёт 80% их крови. Только окончательное свержение великорусского гнёта той силой, которая боролась и борется со всем и всяческим угнетением, могло служить некоторой расплатой за все страдания, которые причинил им этот гнёт».
Верным учеником Покровского был в этот период и Сталин. Отвечая на вопрос немецкого писателя Эмиля Людвига, не видит ли он параллели между собой и Петром Великим, генсек в 1930 году подчеркнул, что различие состоит именно в том, что Пётр был национальным лидером, а он, Сталин, лидер антинациональный.
«Пётр Великий сделал много для возвышения класса помещиков и развития нарождавшегося купеческого класса. Пётр сделал очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев. Надо сказать также, что возвышение класса помещиков, содействие нарождавшемуся классу торговцев и укрепление национального государства этих классов происходило за счёт крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры. Что касается меня, то я только ученик Ленина и цель моей жизни – быть достойным его учеником. Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении другого класса, а именно – рабочего класса. Задачей этой является не укрепление какого-либо "национального" государства, а укрепление государства социалистического, и значит – интернационального» (Сталин И. В. Cочинения. Т. 13. 1951. сс. 104-105).
Произошёл раскол русской нации и государства, сущность которого очень точно сформулировал Александр Солженицын:
«До 1917-го, уже несколько веков, казалось естественно принятым, что Россия – это государство русское. Даже при разнонациональности имперского аппарата (значительной прослойки немецкой и немецко-балтийской, да и других) – без оговорок понималось и принималось, что государство держится и вед?
