Все должно было случиться еще раньше. Раздача государственных предприятий за спасибо (залоговые аукционы), раздутые бюджеты, неумелое управление, фактическое отсутствие сбора налогов – так долго не живут. Но цены на нефть с лета 1996 года начали расти с довольно высокой скоростью, достигли промежуточного пика в январе 1997-го и некоторое время держались на достаточно высоком уровне. А в декабре 1997-го на фоне кризиса в азиатских странах, делавших ставку на «новую индустриализацию», начался резкий спад спроса и, как следствие, цены.
Из-за схлопывания производства внутренний рынок критическим образом зависел от импортной продукции. Чтобы не допустить голода, Центробанк вынужден был поддерживать более-менее жесткий валютный курс: покупать импортные продукты по их реальным ценам многие жители страны просто не смогли бы. Переоцененный рубль, в свою очередь, бил по экспортерам, которым приходилось конвертировать часть прибыли обратно в рубли по неадекватному курсу. Ради борьбы с инфляцией задерживались зарплаты в бюджетном секторе, срывались контракты по госзаказу. Люди и государство не рассчитывали друг на друга.
В бакалейном отделе магазина скупают муку, сахар, макароны, крупы. 1998 г. Фото: Рогулин Дмитрий/Фотохроника ТАСС
Свои многочисленные внешние и внутренние обязательства Россия финансировала за счет двух главных источников – во-первых, нефтегазовых доходов, во-вторых, займов посредством системы ГКО. «Подушки безопасности», аналогичной будущему Резервному фонду, никто не создавал – тогда провозглашалось, что деньги не могут лежать мертвым грузом, они должны работать. Вот они и работали – например, в системе ГКО, имевшей все признаки пирамиды а-ля приснопамятное АО «МММ». Еще летом 1997 года средняя доходность этих бумаг составляла вполне адекватные 19% годовых, а к концу весны 1998 года – уже 49,2%, к середине августа – 140%. Серьезные инвесторы, видя такой темп, выводили средства в ожидании краха, спекулянты же надеялись урвать кусок непосредственно перед этим моментом. В неизбежности самого краха пирамиды не сомневался никто.
Премьер на час
23 марта 1998 года исполняющим обязанности главы российского правительства вместо ушедшего в отставку Виктора Черномырдина был назначен 35-летний беспартийный министр топлива и энергетики Сергей Кириенко. Госдума приняла малоизвестного управленца в штыки: два раза подряд депутаты отказывались утвердить его на посту премьер-министра. И лишь при третьем голосовании, под угрозой роспуска парламента, наконец, наскребли нужное количество голосов. 24 апреля Сергей Владиленович официально возглавил правительство. Как стало ясно чуть позже – «правительство смертников».
Экономические власти страны к тому моменту осознали, что страна находится даже не в тупике, а на краю очень высокого обрыва, под которым ее ожидают развал и нищета. Обязательства Российской Федерации существенно превышали ее возможности. Международный валютный фонд не спешил радовать новыми кредитами, и необходимость резкого решения очевидным образом назрела.
Но кто должен был взять на себя ответственность? Президент к тому моменту находился в некоей параллельной реальности – достаточно вспомнить, что 14 августа, за три дня до объявления дефолта, он заявил: «Девальвации не будет. Это я заявляю четко и твердо. И я тут не просто фантазирую, это все просчитано».
Первый президент России Борис Ельцин. Фото: www.globallookpress.com
И едва ли Борис Николаевич лгал сознательно. Последнее активное его участие в жизни государства датируется октябрем 1993 года. В дальнейшем болезни и другие немочи существенно ослабили реальное влияние «уральского медведя», и к 1998 году все ключевые решения либо навязывались президенту посредством «семьи», либо принимались без его участия.
Главный хирург российской экономики Егор Гайдар имел такой антирейтинг, что никаких шансов на его утверждение хоть в какой-то государственной должности не оставалось. Тяжеловесы-центристы во главе с Черномырдиным дружно отказывались брать ответственность за разрешение ситуации, которую они – в союзе с либералами – во многом и спровоцировали своими решениями.
Неизвестный Сергей Кириенко
Церковь, семья и государство в жизни нового куратора внутренней политики Кремля
Так появился Кириенко – уверенный управленец совершенно новой формации, моложе даже «гарвардских мальчиков». Он понимал, на что подписывается, – и все же принял на себя этот груз.
Кидок и его последствия
Идея дефолта не была придумана в некоем мозговом центре российской экономики. За основу правительство, по словам одного из архитекторов той системы Анатолия Чубайса, взяло опыт Южной Кореи – одного из тех «азиатских тигров», кризис в которых так подействовал на Россию. Вернее будет сказать, что речь шла об исполнении рекомендаций МВФ, который тогда фактически получил власть в Южной Корее, Таиланде и Индонезии. В декабре 1997 года госбанк Южной Кореи отказался от фиксированного курса воны, и за два месяца она рухнула на 80%. А в конце января правительство страны договорилось с крупнейшими кредиторами о реструктуризации южнокорейских долгов – фактически об отсрочке выплат по ним.
Отличие «русского варианта» состояло в том, что ни с кем – по крайней мере публично – мы не договаривались, а в одностороннем порядке объявили об изменении условий выплат. Физические лица и государственные предприятия, которым вменялось в обязанность выкупать ГКО, как бы не пострадали – их реструктуризация не коснулась. Остальным же юридическим лицам объявили:
В просторечии это называется «кидок». Другой вопрос, что и кинули отнюдь не невинных овечек, а прожженных спекулянтов, которые ранее заработали на ГКО не менее 30 миллиардов долларов. Основными пострадавшими оказались простые русские люди, для которых цены в магазинах на некоторое время стали просто неподъемными.
На прилавке магазина колбаса с ценником, на котором старые и новые цены. 8 сентября 1998 г. Фото: Булдаков Олег / ТАСС
Деньги ушли из России. По самым скромным подсчетам, с момента дефолта до конца 1998 года страна потеряла как минимум 97 миллиардов долларов (19 млрд – население, 45 млрд – коммерческие банки, 33 млрд – остальной бизнес). ВВП страны в 1999 году составил лишь 195 миллиардов долларов – в три раза меньше, чем у Мексики. Для сравнения, в 2013 году наш ВВП был в 12 раз больше, чем в 1999-м, и мы обогнали Мексику почти в два раза. Сейчас, после девальвации-2014, ситуация формально ухудшилась, но это способствовало подъему собственного производства. Тому самому подъему, которым мы так и не заставили себя заняться в сытые двухтысячные.
Множество предпринимателей разорилось, миллионам людей не хватало денег на еду, цены на товары прямо или косвенно номинировались в условных единицах, а не рублях. Не обошлось, конечно, и без воровства. Бесследно исчез последний преддефолтный кредит, полученный нами от МВФ, – последним известным приютом почти пяти миллиардов долларов стал счет № 60855800 в Republic National Bank of New York. Что с ними стало потом, неизвестно, но долг Международному валютному фонду мы, конечно, вернули. Так что эти деньги поработали на экономику США дважды.
Но важно понимать, что все эти негативные последствия были следствием не самого дефолта, а, во-первых, приведшей к нему экономической политики и, во-вторых, преступных действий ряда должностных лиц.
Быстрое выздоровление
Валютный курс очень быстро взлетел с шести до 21 рубля за доллар, но далее менялся постепенно, без резких движений, более 16 лет – до ноября-декабря 2014-го. Это дало стране столь необходимую ей передышку – другой вопрос, что мы, наверное, могли использовать ее намного эффективнее. Но дефолт все равно помог оздоровлению экономики. Из-за подорожания импорта резко выросла конкурентоспособность российского производства потребительских товаров. С середины 1999 года начался заметный промышленный подъем, продолжавшийся вплоть до середины 2008 года. Этому вскоре стала благоприятствовать и конъюнктура: цены на нефть за тот же период выросли с 12 до 140 (на пике) долларов за баррель. Уроки дефолта доказали необходимость наличия «подушки безопасности», и в начале 2000-х у нас появился Резервный фонд, который впоследствии помог стране спокойно пережить сложные 2014–2017 годы.
В этом смысле 17 августа 1998 года вообще стало самым полезным днем в российской экономике 1990-х. Бездарное управление предшествовавшего периода можно сравнить с популярной тогда компьютерной игрой в «сапера»: «А давайте попробуем сюда? Ура, получилось! А сюда? Ой, взорвались, вот незадача. Попробуем еще раз…» Дефолт и его последствия стали тем «большим взрывом», после которого власти, наконец, осознали свою ответственность за страну.
Сделав свое дело, Сергей Кириенко подал в отставку. На его место попытался вернуться Виктор Черномырдин, фактически взявший отпуск в самое опасное для страны время, и это не самый почетный момент в сложной биографии Виктора Степановича. Дума отвергла кандидатуру Черномырдина и назначила компромиссную фигуру ветерана советской политики Евгения Примакова.
Следует заметить, что успех новой экономической политики оставил в памяти властей опасное представление о возможности решить все проблемы одним болезненным решением. Отголоски этого мы почувствовали в декабре 2014 года, когда Центробанк решил остановить падение рубля с помощью неадекватной ключевой ставки в 17%, фактически лишившей бизнес возможности кредитного финансирования. С другой стороны, сравните масштабы – сейчас мы в ужасе от 17%, тогда как летом 1998 года ставка рефинансирования (фактически аналог нынешней ключевой ставки) Центробанка поднималась до 150%, а на момент дефолта составляла 60%. Между тем в начале того же 2014 года еще действовала самая низкая ставка в российской истории – 5,5%. Постепенно ЦБ вновь приближается к этому показателю.
Один из пунктов обмена валюты в Москве. 24 сентября 1998 г. Фото: Зотин Игорь / ТАСС
В обозримом будущем риск повторения дефолта отсутствует, несмотря на пессимистические пророчества. Внешний и внутренний долги России невелики, хотя Минфин пытается их постепенно увеличивать через выпуск облигаций государственного займа. Занятно, что в этом смысле анонсированные Соединенными Штатами санкции против госдолга России лишь снижают вероятность каких-то неприятностей по этому долгу.
Отказ от своих обязательств – это плохо. Когда человек, которому вы дали взаймы, в одностороннем порядке объявляет дефолт и реструктуризацию, вам хочется набить ему морду. Но важно понимать, что государство, несмотря на преемственность власти и ответственность по обязательствам независимо от режима, – это не нечто неизменное, а сложная и неоднородная структура, в которой борются и одерживают верх разные силы. При этом респектабельный «баланс сил» чаще всего на деле означает анархию и безвластие. Дефолт 1998 года стал точкой перехода к национально ориентированному управлению, отказом от слепой веры в рынок, началом смены элит. Конечно, лучше бы таких потрясений не случалось, но, по большому счету, нечто подобное было запрограммировано еще в 1991-1992 годах.
