Мы уже говорили о связях девочки — вундеркинда Ники Турбиной с деятелями советской культуры (Ника Турбина).
Оказывается, общалась она не только с официальными ее представителями в виде Евтушенко и Юлиана Семенова, но и с главным поэтом русского зарубежья Иосифом Бродским.
В ноябре 1987 года Ника Турбина и ее бабушка поехали в турне по США. Тур организовал Евтушенко, который сам на сей раз остался дома ("Виноваты родители, которые за нее получали деньги и просили еще денег у меня" Турбина VS. Евтушенко). Целью поездки была распродажа книги Турбиной «Черновик». Сборник вышел на английском и стоил без малого десять баксов экземпляр.
Как Ника попала к Бродскому?
Здесь мы сталкиваемся со следующим. Свидетель встречи всего один и то бабушка Ники. Бродский умер, ни разу девочку не вспомнив, сама Ника в интервью о нем не говорила, а словоохотливая бабушка даже не могла толком объяснить как оказалась с внучкой в квартире без пяти минут Нобелевского лауреата. Однажды вместо очередного музейного похода куратор сказал, что планы изменились и нужно идти к Бродскому. Сопровождал гостей к поэту тип из ФБР по имени Джон (крайне расплывчатая характеристика).
Зачем вообще понадобилась Бродскому встреча с Никой? Тут ответ нащупывается интуитивный. Просто вспомним ситуацию ноября 1987 года: высланный из СССР 17 лет назад поэт идет на Нобелевскую премию (он получит ее через месяц); «Новый мир» готовит первую публикацию изгнанника на Родине; возникает необходимость напомнить о себе соотечественникам; из гостей СССР в США на данный момент находится только раскрученная газетами девочка-поэтесса...
В таком случае непонятно, — почему встреча не получила общественный резонанс? Почему прошла в закрытом формате, без журналистов?
О встрече бабушка заготовила несколько рассказов, противоречащих друг другу. Это вообще проблема мамы и бабушки Ники, - обладая хорошей фантазией, но плохой памятью они частенько были уличаема во вранье.
Итак, сначала бабушка была Бродским довольна, распространяясь, как Иосиф робел перед ребенком, пишущим стихи и признавался, что не может найти форму общения.
Годы спустя ее настроение изменилось и Бродский стал обыкновенным трамвайным хамом. Встреча была ему в тягость, он замыкался, уходя в себя, но все же нашел достаточно вежливости попросить гостью прочитать что-нибудь из своего.
Турбина прочла «Зонтики в метро».
Люди теряют память,
Как зонтики в метро.
Что важно вчера —
Забыто давно.
На карнавале смерти
Первая маска – ложь:
Даже убив, хохочет,
Памяти не вернешь.
Шлют пустые конверты
Белые глаза адресата,
Это провалы памяти.
Не получить обратно
Чьи-то слова смешливые.
Губы измазаны вишней.
«Быть хорошо счастливым» —
Так говорил Всевышний.
Но превратилась память
В серый, плешивый камень.
На ночь метро закроют,
Как ставни
В прокуренной спальне.
Бродский уцепился за строчку «Быть хорошо счастливым» —так говорил Всевышний», справедливо заметив, что Всевышний такое вряд ли говорил, а упирал на тезис — жизнь юдоль страданий, по счастью, кратковременная. Турбина выступила во всей красе дилетантизма, во-первых, настаивая, что как автор она может вложить в уста Бога любые слова, а во-вторых, схватив бабушку в качестве поддержки за руку и вся дрожа от снизошедшего огня, шептала в бреду поэтическом «Он (то есть Бог) сам мне это говорил».
В принципе, на этом встречу можно было заканчивать, но Бродский вдруг неведомо с каких перемычек начал ругать на чем свет стоит своего вечного врага и покровителя Ники Евтушенко.
Бабушка хвасталась, что вместо 15 минут, Бродский уделил им 40, непоследовательно заявляя: «Иосиф Нику принял отвратительно, лучше бы мы в музей пошли… Вышли от него, как оплеванные».
Бродский, видите ли, о книжке Никиной не поговорил, свою ей не подарил, никакого интереса к ее поэзии не выразил. И тут, внимание, вопрос: «А как сама Ника отнеслась к Бродскому?» По свежему впечатлению от встречи она сказала бабушке: «Мне его жалко — он больной человек». Объяснимо, почему Ника не была незнакома с поэзией Бродского до встречи (в Союзе его не печатали), но неудивительно, что в дальнейшем, в период бума Бродского, она его книг не открывала. Для Турбиной характерно дуболомное равнодушие к чужой поэзии. Она не читала даже благодетеля Евтушенко, при этом парадоксально требуя от других поэтов максимум внимания.
С каждым днем получая внимания все меньше.
Впрочем, об этом мы еще будем говорить.
