Все длинные новогодние праздники русскоязычный сегмент соцсетей ожидаемо много ругался, лишь изредка вспоминая, что сограждан можно еще и поздравить. Те россияне, кто включает телевидение раз в год минут за пятнадцать до боя курантов, ругались, что они выросли, да и мир изменился, а федеральные телеканалы застряли в формате двадцатилетней давности. Отмечающие Рождество воцерковленные православные ругали отмечающих этот праздник невоцерковленных. Вице-премьера Дмитрия Рогозина обвиняли в подмене таксы, которую он якобы забрал домой после скандального эксперимента (такса в итоге оказалась той самой). Но два главных спора новогодней недели были не о настоящем, а о прошлом.
Самый важный спор оказался посвящен СССР и начался с твита экс-муниципального депутата Маскима Каца о том, что родители рассказали ему: в СССР на новогоднем столе свежих помидоров не было и быть не могло. Пользователи справедливо припомнили, что в СССР не было не только помидоров, но и многого другого, включая туалетную бумагу, предметы гигиены и так далее. В ответ ностальгирующие по СССР ожидаемо обвинили любителей комфорта в продаже Родины за колбасу. Через несколько дней соцсети уже бурлили целыми расследованиями. То фанатов СССР, публиковавших фотографию универмага с ломящимися полками, уличали в том, что витрины заполнены однотипными консервами четырех видов. То противникам советского объясняли, что в СССР йогурты все-таки были, просто назывались «ягурт». Космические корабли и безопасность во дворах сталкивались с возможностью выезда за границу и вообще самой возможностью ведения дискуссии, причем с использованием импортных гаджетов. А костромской ситец, дешевая черная икра и березовый сок в трехлитровых банках воевали со свежими овощами и курами нормального качества без очередей. Спор шел с таким ожесточением, что, казалось, часть русскоязычного сегмента соцсетей совершила в новогоднюю ночь путешествие во времени и оказалась году в 1991, чуть ли не в разгар путча.
Второй спор на этом фоне несколько померк, он был связан с обсуждением 90-х и выходом книги банкира Петра Авена о Борисе Березовском. Спорщики по этому вопросу в новогоднюю ночь оказались посреди президентской кампании 1996 года и совершали тяжелый выбор между опасностью коммунистического реванша и властью олигархов и «семьи» первого президента Бориса Ельцина. Писатель Сергей Минаев даже нашел на YouTube запись «прослушек» Бориса Березовского в период знаменитой «коробки из-под ксерокса». Нервический хихикающий Березовский, угрожающий скандалом дочери президента Татьяне Дьяченко, паникующая Дьяченко, требующая от Наины Ельциной «разбудить папу», выдержки из книги Авена. В какой-то момент начало казаться, что в марте предстоят не очередные выборы с участием президента Владимира Путина, практически бессменно возглавляющего страну с 2000 года, а исторический выбор между Ельциным и Зюгановым.
Тем, кто отрывался от интернет-споров и шел, например, в кино, там предлагалась спортивная драма «Движение вверх» — о триумфе сборной СССР на мюнхенской Олимпиаде 1972 года.
Споры о прошлом и бесконечная апелляция к прошлому — одна из характерных черт десятых годов. В эту же линейку ложатся бесконечные дискуссии вокруг Великой Отечественной войны. В том числе дискуссия о возможности дискуссии вокруг этой темы. И даже Владимир Путин выдвигался в президенты в декорациях экспозиции выставки «Россия. Моя история» — пропагандистского проекта, обращенного опять-таки в прошлое и призванного показать, что все время существования духовно богатой Руси всегда угрожал ужасный Запад и только православие, самодержавие и народность спасали страну от неминуемой гибели.
Интерьерам будущего тут места нет, об этом уже много говорилось. Определить наше настоящее пытаются исключительно через прошлое. Более важным считается не то, какой будет Россия после Путина, а какой она была в разные периоды до него — начиная от древних славян и заканчивая Борисом Ельциным.
Склонность к путешествиям в прошлое демонстрирует важную черту времени: неприятие настоящего. Мир за окном с каждодневной рутиной, стагнацией экономики, выборами, которые как бы выборы, но не совсем, ожидаемым длительным полупереходным периодом в шесть лет —заставляет людей искать приключений в прошлом, где казалось, что от личного выбора каждого зависит судьба страны. Перед Белым домом баррикады, идешь туда? Голосуешь за Ельцина или за Зюганова? Поддерживаешь Беловежские соглашения? Пытаешься ли выбраться за Стену и попасть из Восточного Берлина в Западный? Или останешься на родине, какая есть, и поверишь в строительство социализма? Яркие картинки ушедшей реальности внезапно оказываются привлекательнее, чем нынешняя жизнь в относительно комфортных условиях, но в которой от тебя ничего не зависит: все решения уже приняты другими.
Признать это и начать бороться за личное право выбирать здесь, сейчас, завтра, каждый раз гораздо сложнее, чем тонуть в прошлом и оспаривать выборы двадцатилетней давности, периодически переругиваясь с новогодним телевизором, который в той двадцатилетней давности так комфортно застрял.
Екатерина Винокурова
