Родился в 1937 году в Иерусалиме. Раввин, переводчик Талмуда на современный иврит, английский, русский и испанский. Лауреат Государственной премии Израиля за 1988 год. Основатель Института изучения иудаизма им. А. Штейнзальца.
Открытый разговор с одним из мудрейших раввинов нашего времени.
Перевод: Александр Фейгин
Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика
— Рамбан, комментируя приказ фараона об уничтожении всех новорожденных еврейских мальчиков, пишет, что, несомненно, этот приказ не был да и не мог быть официальным и как таковой не мог быть публично обнародован: избиение младенцев должно было, по мнению Рамбана, осуществляться вне обычных правовых рамок.
— Непонятно. Неужели фараон затруднился бы отдать такое распоряжение официально? В чем, собственно, проблема? Он что, испугался мирового общественного мнения или думской оппозиции? МВФ бы ему транш очередной не выделил?
— В отличие от вас, у Рамбана было о мире еврейское средневековое представление, согласно которому невозможно быть злодеем настолько, чтобы публично отдать приказ об убийстве младенцев.
Рамбан считал, что есть вещи, которые в принципе невозможны, поскольку противоречат человеческой природе. Он, конечно, понимал, что в разных культурных мирах действуют разные системы нравственных ценностей, но, анализируя фараонов указ. он не смог кардинально освободиться от собственного взгляда на жизнь.
— А как в свете только что сказанного понимать знаменитый псалом «На реках Вавилонских», где говорится, что блажен тот, кто разобьет вавилонских младенцев о камни? Я правильно цитирую? С переводом все в порядке?
— Все в порядке, правильно.
— Я понимаю, что тут возможны разнообразные аллегорические толкования, но все-таки, как быть с непосредственным смыслом?
— Ну прежде всего, указ фараона и псалом, которые вы ставите рядом, — это тексты разной природы. Указ фараона — плод холодного ума, решающего стратегические задачи. Псалом — вопль потрясенного человеческого сердца, пережившего ужасы падения Иерусалима. Указ фараона — практическое указание, обязательное к исполнению, псалом — бессильное проклятье униженных и оскорбленных. не имеющее никаких шансов в обозримое время осуществиться. При всем при том обратите внимание на следующее. Несмотря на пылающую ненависть к Вавилону, псалмопевец нигде не говорит: мы тебе отомстим, мы разобьем твоих младенцев о камни. Смысл проклятий заключается в том. что врагам воздается той же мерой, которой они меряли, что наступит день. когда и их дети тоже будут убиты, но автор псалма не берет на себя роль палача. Возмездие в руках некоего анонимного персонажа. Даже в минуту страшного неконтролируемого гнева псалмопевец не может себе представить, что он сам или кто-то из его народа убивает детей.
— Вы считаете, что тут так уж принципиально: «некто» или «мы»? Разве по смыслу это не одно и то же?
— Совершенно не одно и то же. Автор псалма сказал именно то, что хотел сказать. Местоимение «мы» проходит по всему тексту, но в самый драматический момент оно вдруг исчезает и возникает еще один персонаж — агент яростного гнева и справедливости, но он не один из нас, он не «мы». Такой прием применяется в Библии неоднократно.
Отношение к детям у евреев в древности резко отличались от отношения окружающих народов: детей не убивали, не приносили в жертву, не считали имуществом, дети, даже маленькие дети, были субъектами права, их права должны были соблюдаться, а нанесенный им ущерб — компенсироваться, причем обсуждается механизм компенсации. В Талмуде рассматривается вопрос кто, при каких обстоятельствах и насколько сильно имеет право ударить ребенка.
— В Библии и Талмуде действует много детей?
Да, особенно если сравнить с классическими текстами других народов. Причина. в частности, в том, что для евреев семья имела несоизмеримо более важное значение, чем, скажем, для греков. Библия описывает семейную ситуацию и описывает детей. Порой дети возникают как поэтическая метафора, исполненная нежности: например, когда Давид сравнивает свою душу с младенцем, оторванным от груди. Разнообразные упоминания детей разбросаны по тексту, обыкновенно это пассивные малозначительные образы, но отнюдь не всегда. Например, когда Яаков встречает Рахель у колодца.
— Но, помилуйте, она же была не ребенком — она была прекрасной девушкой, и он сразу влюбился и поцеловал ее.
— Вы интерпретируете этот поцелуй совершенно неверно. Как раз поцелуй Яакова именно о том и свидетельствует, что Рахель была еще девочкой. Будь она девушкой, незнакомец не мог бы публично поцеловать ее ни при каких обстоятельствах. Согласно нашему преданию, ей было тогда семь лет. Когда ей исполнилось четырнадцать (то есть она вошла в брачный возраст), Яаков на ней женился.
— Вы могли бы рассказать какую нибудь историю о детях из Талмуда?
— Пожалуйста. Однажды один из самых знаменитых мудрецов Талмуда — рабби Иегошуа бен-Хананья — спросил у мальчика на развилке дорог, какая из них быстрее всего приведет в город. Мальчик сказал: вот эта дорога короткая, но длинная, а та — длинная, но короткая. Рабби Иегошуа поехал по короткой и был в конце концов вынужден вернуться из-за скал, колючек и прочих радостей. «Что ж ты сказал, что она короткая?!» «Я сказал: короткая, но длинная.»
— Ну и что Иегошуа? Надрал ему уши?
— Нет! Он умилился и восхитился!
— Рассказанная вами история превратилась в классическую арифметическую задачку — я помню ее с четвертого класса. Две дороги разной длины и с разным грунтом. Два всадника. Кто быстрее.
— С историями из Талмуда так бывает довольно часто. В превращенном виде их можно найти в самых неожиданных местах.
