У знаменитых острословов, вроде Гершеле Острополера, жены были мрачными да сварливыми.
И мы даже знаем, почему: их му жья, вместо того чтобы нести деньги в дом, несли шутки и приколы из дома, безвозмездно снабжая ими евреев, что кряхтели и стонали под бременем галута.
Жены этого не могли понять. А их мужья наоборот: как можно подругому?
В результате наступал облом, маленькая катастрофа. Однажды Гершеле, весь из себя стройный и веселый, шел, на свистывая, в дом свой родной, предвкушая миску свежего, без вся ких признаков сметаны, борща с краюхой хлеба. И вдруг он вспомнил, что забыл наколоть дрова для печки. Да и, по правде, нечего колоть.
Поленница, светя гнилыми досками, стоит пустая.
«Вот сейчас будет весело, – сказал себе Гершеле, чувствуя холодок между лопаток.– Вот жена сейчас выйдет на порог…»
И она вышла, держа в руках длинную палку с раздвоенным концом – ухват.С помощью этого прибора украинские жинки доставали из печи горшки или, по мере надобности, лупили своих «чо ловиков» во время легких семейных размолвок.
«Ну, пропал, – уныло подумал весельчак Гершеле.– Неужели она поднимет руку на мужа?» И он пришел к выводу, что руку – нет, а ухват наверняка поднимет.
Собрав гдето в области гортани железную еврейскую волю, Гершеле крикнул: – Сладкая моя, серебряная, не журись! Сейчас займу у соседа кнут и начну возить людей туда-сюда, собирая двугривенные и полтинники! И мы устроим пир, дада… Вареники с вишнями – как тебе такое блюдо?
Кнут он занял. Вышел на базарную площадь и, щелкая плетеной жилой о голенище, стал кричать:
-Везу из Меджибожа в Летичев за полцены! Спешите насладиться, поимейте пользу!
Собралось пять-шесть евреев, которые, распродав на базаре свой товар, возвращались налегке в этот самый Летичев. Гершеле собрал с них деньги и сказал с ямщицкой лихостью: -А ну, хевре, за мной! Сейчас такую пыль поднимем – что тебе вельможный пан на тройке!
Евреи подумали, что телега с лошадками ждет их где-то за околицей – вон там, у пруда, заросшего зеленой осокой. Тем более, что Гершеле, как настоящий балагола, без устали толковал о ценах на овес, о справной сбруе и о том, как быть, если коренник засекает, а пристяжная недавно ожеребилась.
Но вот они уже и пруд миновали, и ближайшая деревенька осталась позади. Вдруг раздалось лошадиное ржание. Наконецто! Сейчас они заберутся в телегу и, развалившись на душистом сене, будут дремать, покачиваясь в такт сухим волнам немощеной дороги…
Но нет! Это тарантас с пьяным помещиком промчался мимо, щедро припудрив здешней пылью их лица и бороды. А Гершеле как раз начал рассказ, как чумаки везли на волах соль из Крыма, и вдруг на них напали то ли турки, то ли татары.
-Гевалд! – вскричал один из пассажиров.
– Незачем пудрить нам мозги! Где ваши кони, уважаемый?
И Гершеле ответил, глядя в синее небо:
-Нет коней. Но я обязался доставить вас в Летичев и, видите, держу слово…
Он также вскользь, как забавный эпизод, упомянул об обеща нии, данном супруге. Среди пассажиров были скорняки, которые могли одним махом разорвать овечью шкуру, были кузнецы с опаленными огнем рука ми, был мельник, который играючи таскал многопудовые мешки по скрипучему помосту.
Почему они не отлупили Гершеле, не взяли у него назад свои деньги?
Никто не знает. Может, потому, что они были евреи? Может, потому, что у них тоже были женыдети, и они понимали?.. Во всяком случае, Гершеле вернулся домой со щитом, а не на щите. И был мир в семье, вареники на столе.
-Чего же ты не ешь? – спросила супруга. Гершеле пожал плечами: -Да както охоты нет. Сегодня сметана, завтра опять сметана…
Луна висела над землей, поливая серебром домик на окраине, где, стоя у окна, еврейская девочка шепчет наизусть молитву…
