Кавказ навсегда изменил творчество знаменитого художника, представителя легендарных династий Лансере и Бенуа.
Имя Евгения Лансере, племянника Александра Бенуа и брата Зинаиды Серебряковой, у многих ассоциируется с объединением «Мир искусства». И правда: его ранние вещи были проникнуты изящной тоской по прошлому, а в творчестве важное место принадлежало графике, в том числе книжной. Как же получилось, что творения художника со временем приобрели монументальный размах — например, им была выполнена роспись залов Казанского вокзала? Перелом произошел благодаря поездкам на Кавказ, точнее — в Дагестан, считает его внук, историк искусства Павел Павлинов. Как ни странно, до недавних пор этот этап был малоизучен, хотя на Кавказе художник провел в общей сложности почти 40 лет. Выставка в Государственном музее Востока «Евгений Лансере в Дагестане», представляющая 45 работ из Дагестанского музея изобразительных искусств имени П.С. Гамзатовой, а также графику из Государственного музея Л.Н. Толстого в Москве и личного собрания семьи потомков Лансере, дополненную экспонатами из фондов Музея Востока, — пытается «закрыть» эти белые пятна. А заодно заразить зрителя интересом к культуре и природе тех мест.
Сам Евгений Лансере когда-то заболел Кавказом благодаря произведениям отца, скульптора Евгения Лансере-старшего, который в 1870—1880-е несколько раз побывал в тех краях. Сын отправился в первую поездку в 1904 году вместе со своей молодой женой — это было свадебное путешествие. Они проехали Тифлис, Сухум, Гагры и добрались до Крыма: в пути художник в основном делал зарисовки карандашом. И хотя любовь к Кавказу вспыхнула позже, уже в те годы, как свидетельствует Павлинов, мастер в одном из писем утверждал: «А если уж и мечтать, — то теперь меня отчего-то больше тянут горы, чем море».
Впрочем, настоящий прорыв случился в 1912-м, когда Лансере заказали иллюстрации к «Хаджи-Мурату» Льва Толстого. Художник вновь отправился в путешествие — чтобы собственными глазами увидеть места, описанные в повести. С маршрутом помог дагестанец Магомет Мирза Хизроев, учившийся вместе с Борисом Серебряковым, мужем Зинаиды, в Петербургском институте путей сообщения. Он же пригласил Лансере остановиться в родительском доме. Это путешествие открыло для Евгения Евгеньевича красоту Кавказа. А главное — размежевало его с мирискусниками, искавшими в милом прошлом сладость потерянного рая. Жизнь открывалась перед мастером здесь и сейчас, и она была совершенно непохожа на все, что ему привычно. Александр Бенуа тонко подметил истоки романтизма художника, «скромного русского — интеллигента, уютно проживающего часть года на Васильевском острове, другую часть — в затерянной усадьбе беспредельной Московии»: «Мы их находим в его кровном родстве с культурой Франции. Оттуда <…> и идет его любовь к смелому подвигу, к опасным приключениям. Он характерный потомок древних рыцарей-авантюристов, а в ближайших степенях — наполеоновских вояк, разгуливающих по пылающей Европе с беспечностью бульварных мюскаденов. Весь почерк его работы — характерно французский, острый, чуть-чуть резкий, и оттуда же идет его склонность к несколько преувеличенной драматизации, к — театрализации в жизни — одинаково, впрочем, отстоящей и от напыщенной театральщины, и от обывательского реализма. Но не даром Лансере полюбил и Кавказ, влюбился в Кавказ <…> И как бы хотелось самому Лансере вдруг превратиться в одного из этих средневековых рыцарей-горцев, повести своего коня в толпе других, рискуя сломать голову, рискуя получить пулю из-за первого выступа скалы, но в то же время забыть о всех — благах цивилизации».
В Дагестане художник создал карандашный портрет Гуллы, сына Хаджи-Мурата — эту работу можно увидеть на московской выставке. А образ самого Хаджи-Мурата срисовал с сына Гуллы, удивительно похожего, как утверждали старожилы, на своего знаменитого деда. Итогом этой поездки стали изысканные иллюстрации, заставки, концовки — всего более 70 композиций к повести «Хаджи-Мурат». Бенуа считал, что эти вещи стали кульминационной точкой творчества Лансере. Но что еще важнее, как пишет Павлинов в диссертации, посвященной Кавказу в жизни и творчестве Лансере, — они определили вектор работы на годы вперед. Евгений Евгеньевич ушел от ретроспективизма, увлечения средневековьем, и начал вглядываться в жизнь вокруг. От бытописательства и детализации он шагнул в сторону большей живописной свободы. Избавился от «априорного» образа Кавказа и отдал предпочтение романтическому «вчувствованию». Не бесстрастный наблюдатель, но чуткий собеседник — таким стал Лансере-художник.
Еще одна поездка, в конце 1917 года, случилась в драматичных обстоятельствах: художник с семьей бежал от хаоса и разрухи. В Дагестан его вновь пригласил инженер Хизроев. И хотя на Кавказе тоже оказалось несладко — волнения, перебои с продовольствием, ожидания смены власти — Лансере продолжал работать. Жена Хизроева вспоминала, что художник «рано вставал и сразу, какое бы ни было настроение, начинал рисовать. Любил верховую езду. Евгения Евгеньевича немыслимо представить без работы, так же как и без улыбки. От него всегда как бы сияло радостью. Живой, веселый, ласковый, он располагал к себе сразу. Высокообразованный, знавший несколько языков, в т.ч. французский, он был чрезвычайно скромен и прост».
В гости к Хизроеву заглядывали представители разных политических течений, и художник их рисовал — в это сложное время он буквально расцвел как портретист. На выставке можно увидеть портрет революционера Махача Дахадаева: именно в честь него город Порт-Петровск был переименован в Махачкалу. Наблюдал Лансере и за природой и культурой Кавказа, и в одной из работ — изображении Ханского дворца в Кафыр-Кумухе — мы видим, как в нем вновь просыпается ретроспективист. Правда, реконструируя облик исчезнувшего дворца, мастер обращается к недавнему прошлому: величественная постройка была разрушена лишь в 1914-м, во время железнодорожной ветки Порт-Петровск.
В Дагестане художник провел чуть меньше двух лет. Затем его новым домом почти на полтора десятилетия стал Тифлис. Впрочем, мастер не раз приезжал в Дагестан в экспедиции. Свидетельств тому на выставке множество — от изображения сакли в селе Корода, одном из самых древних аулов Дагестана, до этнографических зарисовок — вроде резьбы в старом доме. По соседству в витринах поблескивают старые кувшины — похожая утварь окружала в реальной жизни героев Лансере. Запечатлеть край, где прошлое — не обломок древности, а вплетено в ткань настоящего — уникальный опыт для рафинированного европейца с берегов Невы. И подарок для зрителей.
Выставка работает до 29 мая.
Фотография предоставлена пресс-службой Музея Востока. Фотография на анонсе: Сергей Киселев / АГН Москва.
