Выставка небольшая, но ее скромный масштаб компенсируется образовательной программой, подготовленной организаторами: в нее включены кураторские экскурсии, лекции о булгаковской Москве и о советской прессе 1920-х годов. В это время в стране выходило огромное количество разнообразных изданий: «Записки юного врача», например, Булгаков публиковал в журнале «Медицинский работник». Здесь были напечатаны и «Полотенце с петухом», и «Вьюга», и другие рассказы, в которых Булгаков вспоминает о своей работе в земской больнице под Смоленском, куда он был отправлен сразу после окончания курса.
Но начинал свою журналистскую работу в Москве Булгаков не в медицинском журнале, а в газете «Правда», которую профессор Преображенский из «Собачьего сердца» настоятельно не рекомендовал читать до завтрака, чтобы не портить аппетит. 4 февраля 1922 года в «Правде» за подписью «М. Булл.» вышел репортаж «Эмигрантская портняжная фабрика». На этом сотрудничество писателя с газетой прекратилось, но месяц спустя ему удалось устроиться в редакцию газеты «Рабочий» и поправить отчаянное положение, в котором он находился в первые месяцы после приезда в Москву. В дневнике он называет этот период жизни «черным», пишет, что они с женой голодают и он бегает по городу в поисках места.
Какие же репортажи заказывает своему новому автору «Рабочий»? Вот, например, статья о пятилетии комячейки на бывшей фабрике Сиу. Булгаков описывает тожественное заседание, посвященное пятилетней годовщине, и важное историческое событие — смену названия бывшего предприятия Адольфа Сиу. «Президиум предлагает новое название — «Большевик». Рабочие с энтузиазмом принимают это предложение. Правильно! Правильно! Гремят аплодисменты». Рядом с карточкой, на которой напечатана цитата из булгаковского репортажа, — фотография из фондов Музея Москвы. Участники фабричного хорового кружка позируют на фоне краснокирпичных стен. Интересно, выступал ли кружок на торжественном заседании?
Еще одна архивная фотография: Тверской бульвар в объективе одного из самых известных мастеров советского фоторепортажа Аркадия Шайхета. С еще не перенесенным на новое место Пушкиным и церковью Дмитрия Солунского на углу бульвара и Тверской. И он же — глазами Булгакова-очеркиста.
«На самую высшую точку в центре Москвы я поднялся в серый апрельский день. Это была высшая точка — верхняя платформа на плоской крыше дома бывшего Нирензее, а ныне Дома Советов в Гнездниковском переулке. Москва лежала, до самых краев видная, внизу. (...) Апрельский ветер дул на платформы крыши, на ней было пусто, как пусто на душе. Но все же это был уже теплый ветер. И казалось, что он задувает снизу, что тепло подымается от чрева Москвы. Оно еще не ворчало, как ворчит грозно и радостно чрево больших, живых городов, но снизу сквозь тонкую завесу тумана подымался все же какой-то звук. Он был неясен, слаб, но всеобъемлющ. (...)
— Москва звучит, кажется, — неуверенно сказал я, наклоняясь над перилами.
— Это — нэп,— ответил мой спутник, придерживая шляпу.
— Брось ты это чертово слово! — ответил я. — Это вовсе не нэп, это сама жизнь. Москва начинает жить».
Время зазвучало в газетных статьях Булгакова весной 1922 года: он сотрудничает с эмигрантской газетой «Накануне» и служит в «Гудке» вместе с Олешей, Катаевым, Ильфом и Петровым, пишет фельетоны и очерки и даже уголовную хронику (статья «Комаровское дело» про первого в Советском Союзе серийного убийцу). По его статьям можно изучать московскую жизнь 1920-х годов: он описывает и новый Брянский вокзал, и подпольную торговлю, которая цветет под стеклянной крышей ГУМа. И в то же время в них можно увидеть мотивы и сцены его романов и повестей: параллельно с фельетонами Булгаков пишет «Собачье сердце» и «Роковые яйца», «Зойкину квартиру» и «Багровый остров». Но самое удивительное, конечно, — это та свобода, с которой написаны булгаковские статьи: никакой самоцензуры. Булгаков расшалился до того, что некоторые фельетоны начал подписывать «Герасим Петрович Ухов» и даже «Г.П. Ухов». В «Гудке» расшифровали псевдоним не сразу, а когда поняли, что фельетонист пародирует аббревиатуру ГПУ, пришли в ужас.
С 1922 по 1926 год Булгаков написал для «Гудка» 118 фельетонов. К этому нужно добавить два десятка статей для «Накануне», публикации в других печатных изданиях — если перечислять все газеты, с которыми он сотрудничал, получится длинный список. От газетной работы он устал, считал, что она отнимает у него силы и время, и в какой-то момент записал в дневнике, что физически не может ее продолжать. С 1926 года у него начинается театральный период, совсем немного времени остается до триумфальной премьеры «Дней Турбиных» во МХАТе, и газетное дело он оставляет. Но жалеть об этом не приходится — если бы он не ушел из «Гудка», возможно, не появился бы любимый всеми роман, а с другой — времена наступали новые, не для фельетонов.
Выставка работает до 4 августа.
Фотографии предоставлены пресс-службой Музея Москвы.
