Четыре ленинградские семьи 40 лет назад искали уединенное место, чтобы проводить время с детьми, и наткнулись на умирающее вепсское поселение. Для деятельных физиков деревня стала местом приложения их усилий и способом сбежать от потрясений в мире: семьи проводили здесь отпуска, ремонтировали дома, изучали историю края и общались с вепсами.
В 2020-е деревня вновь стала безопасным пространством, где все понимают друг друга без слов.
«Бумага» побывала в вепсском лесу. Читайте историю, как семьи из Ленинграда нашли свое место в заброшенной деревне и дали ей новую жизнь.
Вдоль реки Оять стоят пять вепсских домов, при каждом — своя баня и огород. Этой деревни по документам уже не существует, но петербуржец Юрий Овчинников сумел через суд стать ее единственным официальным жителем. Паспортистки вписали советское название Спирково. Местные чаще используют старинное, вепсское — Погост.
От Петербурга до здешних мест — около 300 километров на Северо-Восток. Асфальтовая дорога заканчивается на внушительном расстоянии от места — путь идет по грунтовке по холмам и густому лесу, с зайцами, лисами, медведями, волками и кабанами, говорит Юрий — крепкий 67-летний мужчина с бритой головой. Он прогуливается с двумя охотничьими собаками по лужайке у своей избы — именно перед ней оказываешься, выбравшись из леса и пройдя через поле.
«В вепсском лесу красиво и тихо», — констатирует Юрий. За бездорожье он эти места и полюбил — когда едешь, можно отключиться от суеты и побыть наедине с собой.
Юрий Овчинников около 30 лет развивал российское off-road-движение — соревнования по преодолению внедорожья. В 90-е он участвовал в международных гонках Camel Trophy, в качестве картографа прокладывал автотрассы в Малайзии, Аргентине и Чили, с 2000-х — организовывал трофи-рейд «Ладога» вокруг озера, а один маршрут проложил в Подпорожье неподалеку от деревни. Хотя вряд ли когда-нибудь попал бы в эти края, не приди его брату Ивану в 1981 году идея найти такое место, где можно поселиться семьями с друзьями вдали от всех остальных.
Овчинниковы, их друзья Числеры, Смирновы и Веселовские — ленинградская техническая интеллигенция. Почти все познакомились либо в 239 школе, либо на физфаке ЛГУ.
Иван Овчинников прямо из этой глуши работал над созданием международного термоядерного реактора ITER — рассчитывал режимы охлаждения его стенок, лежа на тахте в избе посреди леса.
Полтора года назад Иван умер от рака. Сейчас перед его избой стоит памятная плита. «Это место он считал домом, хоть и родился в Ленинграде», — указано на камне.
После смерти мужа место смотрителя за деревней заняла Наталья Овчинникова. Недавно она вышла на пенсию, оставив работу в ресурсном центре Научного парка СПбГУ.
Встретив гостей, Наталья — невысокая ухоженная женщина в черной кофте — ставит на стол яблочные чипсы, конфеты и кофе, рядом с ней ложится ретривер Рэдик. Голос у нее спокойный и тихий. «Раньше мы большими, веселыми компаниями сидели. Это были замечательные времена», — начинает она.
По воспоминаниям Натальи, в начале 80-х компания из трех семей — Числеров, Овчинниковых и Смирновых — в поисках «своего» места сперва отправилась на «горбатых запорожцах» в Латвию, но варианты там не подошли. Тогда у Ивана нашелся знакомый в охотхозяйстве, который подсказал ему полузаброшенный берег Ояти.
— Мы сюда «прилетели» осенью, в сентябре или октябре, — красота! Когда выяснилась цена дома в 450 рублей, Ваня посмотрел на реку и сказал: «Если я хотя бы одно лето здесь проживу с семьей, мне эти 450 рублей не жалко», — вспоминают сейчас друзья слова Ивана. 450 рублей в те годы — это примерно три месячных зарплаты в Ленинграде.
Иван, по словам Натальи, стремился сохранить аутентичность вепсского дома, но к быту подходил с научно-экспериментальной точки зрения. Когда семья только въехала в дом, стены здесь были оклеены потертыми обоями, а у обеденного стола ножки погрызли крысы. Первое время Овчинниковы с тремя детьми спали на сене с наматрасниками.
Сейчас в доме стоят стол и кровать, которые Иван сколотил в первый год жизни на Погосте. Со временем хозяин начал модернизировать жилище: придумал обогревать избу потолком, оклеенным пленкой с инфракрасным излучением, разместил датчики тепла по участку, настроил онлайн-систему управления температурой, в подполье дома установил батарею из аккумуляторов для бесперебойного питания, — так на стенах появлялось всё больше проводов.
После смерти хозяина дома часть инженерных сетей остаются как артефакты. Наталья пока не наладила систему онлайн-управления, зато на участке возле избы она выращивает тыквы, помидоры и даже дыни с арбузами. Только живность не заводит. «Всякую скотину надо убить. Это не для меня», — говорит Наталья.
— В 1982 году я приехал сюда на мотоцикле навестить семейство брата. Дома никого не оказалось. Тогда я пошел пару километров погулять по окрестностям и увидел в соседней деревне: две бабки по-эстонски разговаривали и топили баню по-черному. И тогда я подумал: «Что за фигня?» — вспоминает Юрий Овчинников. — Это было моим первым знакомством с вепсским языком.
Когда Овчинниковы покупали дом, они не знали, что деревня — вепсская. И о самом существовании в этих краях вепсов не догадывались, признает Наталья. В Погосте-Спиркове к тому времени остались всего две бабушки, баба Катя и баба Маня. Покосившиеся избы — похожие по строению на северорусские дома — стояли с протекающими крышами. Село со школой и двумя церквями окончательно обезлюдело в ходе всесоюзной программы укрупнения населенных пунктов. Людей переселяли в соседние Ярославичи, где построили многоквартирные дома — но сейчас и там людей почти не осталось.
— Через архив «Олонецких ведомостей» нам удалось кое-что раскапывать про нашу деревню, — рассказывает Наталья об изучении истории этих мест. — Раньше здесь располагался куст вепсских деревень, но мы были на задворках, это был медвежий угол. Сюда приезжали на медведей охотиться.
Вепсы — малочисленный народ в Ленинградской области наряду с ижорами, вожанами и ингерманландскими финнами. В России, по данным последней переписи, осталось около шести тысяч вепсов. Большинство из них живут в Карелии на юго-западном побережье Онежского озера, а около полутора тысяч расселены по Ленобласти. Современный неофициальный центр вепсской культуры, село Винницы, расположен в двух десятках километров от деревни физиков.
Вблизи одного из домов Овчинниковы нашли фрагменты бронзовых колоколов — вероятно, из двух местных церквей. По словам Натальи и Юрия, они предлагали их музеям, но взять их в экспозицию не захотели. Теперь бронза хранится у вдовы Ивана.
Сами вепсы, по словам компании друзей, относятся к ним по-разному. Раньше жители соседних деревень приезжали сюда косить засаженные совхозами поля и общались с новичками, снисходительно называя их «дачниками». Сейчас они пересекаются реже — в основном, в сельских магазинах, ведь в Погосте продуктовых нет.
— Понимающие люди [местные] благодарят нас за спасение деревни. У них есть определенное уважение, они видят, как у нас тут всё выкошено и ухожено, — объясняет Наталья Овчинникова.
— Но иногда косо на нас смотрят. Мы тут как бы отдыхаем, а они живут и работают, — добавляет Александр Числер.
Ближе всех к малому народу — одна из дочерей Натальи Овчинниковой Саша, художница. Она купила дом на холме в соседней полупустой деревне и вместе с петербургскими режиссерами организует туры по вепсским деревням «Лес и ветер».
Друг Ивана Овчинникова еще со школы Александр Числер затягивается «Беломорканалом» на веранде своего дома — отсюда открывается вид на реку, а по весне с этого места наиболее шумно сходит лед. Числер — физик, 18 лет отработавший в Академии наук.
Внутри избы Числеры сохранили печь. Хоть ее и не используют, разбирать не стали, только тщательно выбелили — теперь стоит для красоты и уюта. За обеденным столом сидит жена Александра — Евгения, до недавнего времени инженер в Ленэнерго — и что-то со смехом обсуждает с подругой.
Супруги рассказывают про свою пару так: Евгения — харизматичная ленинградка с характером, из семьи раскулаченного донского казака — годами отвергала ухаживания.
— Он долго меня добивался. Еще в школе встречал меня, а я скрывалась. Мы поженились на третьем курсе. Сейчас на вопрос «Почему вы его полюбили?» обычно говорят: «Он так красиво ухаживал: цветы, подарки». Нет, цветы он мне только недавно покупать начал. Но я поняла: мой муж — рыцарь. Рыцарь — это не тот, кто победил дракона, а тот, кто живет с драконом, — шутит Евгения и тут же предлагает заварить мужу зелье.
— Когда Овчинниковы купили себе дом, мы к ним приехали в августе. Картина: поле, цветочки, ребенок в коляске под тряпочкой, чтобы мошка и комары не ели. И мы жили все под одной крышей, — вспоминает Александр Числер. — Через пару лет ребята провели нас по берегу реки через крапиву и сказали: «И вы покупайте».
За полуразвалившийся дом без крыши Александр Числер в 1983-м отдал символические 100 рублей, а спустя годы решил узаконить сделку: для этого пришлось искать родственников хозяина в церковных книгах Подпорожья и заплатить еще 600 рублей за переоформление.
Крышу Числерам ставили сообща, тремя семьями. Для облагораживания территории и ремонта друзья в складчину покупали газонокосилку, бетономешалку и даже трактор. Пока взрослые во время отпусков восстанавливали дома, дети резвились на Ояти.
Ленинградские физики давно провели в свою деревню быстрый интернет. Вот уже третий год Числеры и Овчинниковы начинают каждый день с новостей.
— А вы нашей ориентации по войне? — первым делом обращается к корреспондентам «Бумаги» Евгения Числер. — Мало ли, мы всю жизнь прожили вместе, но у нас есть знакомые, которые выбиваются.
Не сошлись в «ориентации» старые друзья с четой Смирновых — у них самый большой дом, но приезжают сюда они теперь редко. Во время ковида остальные семьи провели в деревне несколько месяцев локдауна, а после 24 февраля она стала тем местом, где не надо ничего объяснять, так как соседи придерживаются схожей позиции.
Для Юрия Овчинникова деревня стала альтернативой эмиграции. «Сейчас я понимаю, что это место мне было бы жалко терять. Я понимаю, что в любые катаклизмы здесь будет тихо, спокойно. Я не буду видеть, кроме как в интернете, какое безобразие в мире творится, — говорит сейчас Юрий. — А для общения соцсети есть».
Осенью 2022 года та же мотивация релоцироваться в лес появилась у 33-летнего айтишника Сергея — сына Андрея Веселовского, тоже одноклассника Ивана Овчинникова.
— Два года назад, так скажем, мне стало не очень комфортно находиться в городе, — рассказывает Сергей, попивая чай за столом, своим рабочим местом. — Я здесь почти прописался, жил постоянно. Мы приехали с подругой и двумя котами, обживали дом. Мы это восприняли как приключение. Хорошо, что у меня была возможность работать удаленно.
По улице Сергей по-хозяйски ходит в рабочем комбинезоне — так чувствует себя комфортнее, а не будто «какой-то городской чувак приехал». Сейчас он утепляет пол в пристройке у своего дома. Правда, переехать сюда насовсем Сергей не захотел, приезжает на время втроем с котами, которые уже привыкли к природе.
— Я уже не вижу смысла жить здесь постоянно. Не хватает социальных взаимодействий и многих других благ. Люди, которые едут из деревни в город, — одни, а из города в деревню — другие, которым чего-то в Петербурге не хватало. Можно банально ответить, что не хватало природы, но не только, — размышляет Сергей. — Когда я начал здесь постоянно жить, я понял, что здесь есть какая-то настоящесть и самостоятельность. Только я ответственен за то, что в пределах дома происходит и как всё работает. Стою на своей земле и отвечаю за нее.
Дети и внуки, проводившие здесь детство с родителями и бабушками, скорее делают другой выбор. Младший из трех сыновей Юрия за границей работает на ныне запрещенную в России компанию Цукерберга, а одна из дочерей Натальи — оставила свой небольшой детский театр в Петербурге и уехала с семьей в Бостон.
Сами старожилы на вопрос, получится ли сохранить деревню надолго, отвечают: «Вряд ли. Нас не будет, кто в наш дом будет ездить? Может быть, Сережа приедет два раза в год — и всё». Но их радует, что как минимум на полвека продлить жизнь этому месту удалось.
Больше о народе вепсов можно узнать в телеграм-канале и на сайте дружественного проекта «Нерусский мир».
Что еще почитать:
