Во вторник, 10 сентября, Куйбышевский районный суд арестовал наблюдательницу Марину Попову на пять суток и оштрафовал на 30 тысяч рублей по административным статьям о мелком хулиганстве и «дискредитации» армии. Девушку обвинили в том, что она якобы оставила надпись «Нет войне» на избирательном бюллетене.
Марина Попова рассказала «Бумаге», как полицейские оскорбляли ее, две ночи держали в переполненном отделе полиции, силой доставили в суд и угрожали ее мужу, который тоже работал наблюдателем.
— Как вас задержали?
— Это произошло на третий день в участке [№2213], где я работала наблюдательницей. Я пришла, зарегистрировалась для учета посетителей и вскоре подумала: почему бы мне не проголосовать? Я сложила бюллетень и бросила его в урну. Бюллетень неожиданно для меня раскрылся. Я спокойно вернулась на место наблюдателя.
После меня проголосовали секретарь комиссии и рядовой избиратель. Спустя какое-то время я заметила повышенное внимание к урне: в основном со стороны сотрудников полиции, дежуривших на участке. В этот момент я забеспокоилась и быстро позвонила мужу [Дмитрию Попову], который тоже работал наблюдателем на этих выборах. Я попросила его срочно приехать ко мне на такси.
В какой-то момент ко мне подошел полицейский, чтобы уточнить мои данные как наблюдателя, без угроз и предъявления обвинений. После того, как он ушел, приехал мой муж, который попросил меня уйти с участка.
Когда я собиралась уходить, на участок приехал наряд из трех−пяти полицейских. Один из них попросил у меня паспорт для уточнения данных: я сопротивлялась и спрашивала, на каком основании им нужен мой документ. Когда я все-таки отдала паспорт, полицейский сказал, что я арестована, и попросил проследовать с ними в отделение полиции.
Они не отбирали у меня телефон, поэтому я написала о происходящем мужу и кандидатке в мундепы, от которой я работала наблюдателем, [Татьяне Санниковой от «Справедливой России — За правду»].
— Что происходило в отделении полиции?
— Это всё было, конечно, нервно. Меня привезли в приемное отделение. Там было достаточно много людей: в основном мужчины, которых поймали за распитие алкоголя накануне, и бедолаги-мигранты, которых вылавливали и готовили к депортации.
Я сидела и болтала с господами, пойманными за пьянку. Мимо меня ходили полицейские. Один из них очень агрессивно и злобно со мной говорил и всячески обзывал. Например, выразил мнение о моей «величайшей тупости»: «Ну, чего ты добиваешься? Ты такая тупая, что ты бросила бюллетень в урну!». Когда его догоняли мысли, он возвращался и продолжал говорить в этом духе. Товарищи, пойманные за алкоголь, пытались меня защитить и говорили, что некорректно так высказываться по отношению к девушке.
Потом начальник полиции увел меня на разговор с женщиной, которая представилась сотрудницей уголовного розыска. Они спрашивали: «Ну вот зачем вы так поступили? Вас кто-то надоумил?». Я отвечала, что не буду с ними разговаривать, и просила не тратить время.
Позже пришли еще господа, которых представили как сотрудников ФСБ, но мне никто документы не показывал. Может быть, просто пугали. Они просили «просто поговорить» и угрожали позаботиться о том, чтобы я провела 15 суток без душа с «отличной компанией» в случае отказа.
После нескольких попыток поговорить меня отпустили дожидаться адвоката. Мы с ней договорились не соглашаться с протоколом о задержании и заявить, что я не совершала никакого правонарушения. В присутствии юристки нашли каких-то понятых из девчонок на улице, мои вещи описали.
Адвокату показали, что протокол составили за [мелкое] хулиганство. После ее ухода полицейские предоставили мне протокол за «дискредитацию» [российской армии]. Я заявила, что не согласна с ним.
— Где вы дожидались суда?
— Я осталась ждать в отделении. Условия там максимально не подходят для длительного пребывания: три переполненные камеры, кормежка раз в день, всего один туалет, и тот в ужасном состоянии.
Моего мужа [Дмитрия, задержанного после того, как его избили неизвестные на избирательном участке], привезли поздно вечером. Сначала я сильно испугалась, потому что не могла понять, с чем это связано. Потом увидела, что к нему тоже приехал адвокат. Нам удалось поговорить, и я узнала, что его задержали по протоколу о [мелком] хулиганстве. Ночь на понедельник мы провели в камерах.
На следующий день нас выпустили из камер, потому что не хватало места. Мы ждали, когда нас повезут в суд, но тот отказался принимать [материалы] дела, потому что они было плохо оформлены. Так мы провели еще один день с мужем. Нас не разгоняли, позволяли сидеть вместе, пока нам приносили передачки. Ими мы покормили всех желающих.
В ночь на вторник мы совсем не смогли поспать, потому что элементарно не было места. В районе девяти утра я начала требовать, чтобы меня отпустили, так как 48 часов задержания истекли.
Нам отказали и через какое-то время повезли в суд, где я встретила своего адвоката. Она сказала, что я могу идти, потому что заседание еще не было назначено. Вместе с ней попытались забрать [мой] паспорт у сотрудницы полиции, но та, конечно же, его не отдала.
После разрешения юристки я отдала вещи, быстро попрощалась с мужем и спокойненько ушла. Меня никто не останавливал и не кричал вслед. Тем более я подписала бумаги о том, что явлюсь на заседание после того, как меня вызовут.
— Что произошло, когда вы ушли из суда?
— Я встретилась с мамой, и мы поехали домой к родственнице, чтобы я привела себя как-то в порядок перед судом. Ни у суда, ни у полицейских этого адреса не было.
Мы сидели с мамой в машине во дворе дома родственницы, я ела бутеброд. И тут я внезапно увидела, как по парковке идет какой-то человек в гражданской одежде. Я подумала, что он ищет свою машину, но в какой-то момент мужчина резко повернулся ко мне и вытащил меня из машины. Он пытался меня задержать и говорил: «Попова попалась!».
Мама начала это всё снимать и ругаться. Полицейский [в гражданском] злился и пытался отобрать у нее телефон. В это время я кому-то звонила, а мужчина сердился, бежал обратно ко мне и пытался отобрать телефон уже у меня. Параллельно он связался с кем-то из своих коллег и описал, как выглядит моя мама, чтобы задержать ее по надуманным статьям.
Меня заковали в наручники и запихали в машину. Мы проехали какое-то расстояние. К нам подъехала другая машина, в которой действительно сидели моя мама и четверо полицейских. В итоге все закончилось тем, что меня пересадили в другую машину, а маму отпустили. Через какое-то время меня передали людям в форме у здания суда.
Один из полицейских говорил, что моему мужу «хана», потому что я якобы сбежала из суда. Угрожал, что повесит на него статьи, названия которых мне не о чем не говорили. Со мной постоянно кто-то дежурил в машине, с меня сняли наручники, разрешили сходить в туалет.
— Как прошло заседание?
— На самом заседании никакой тирании не было. Дали спокойно пообщаться с мамой, которая приехала в суд. Мне назначили пять суток и штраф [в 30 тысяч рублей]. После приговора меня заковали в наручники и демонстративно вывели под конвоем. Как раз тогда я узнала, что с моим мужем более-менее всё в порядке. Оставшиеся [с учетом содержания в отделе полиции] 2,5 суток я провела ИВС на Захарьевской.
— Знали ли вы, что имеете полное право писать на бюллетене что угодно?
— Сейчас я не комментирую, кто оставил эту надпись на бюллетене. Я неплохо понимаю избирательное законодательство, потому что на предыдущих выборах была членом комиссии с правом решающего голоса. Поэтому я не видела никаких оснований для беспокойства, даже если бы это я бросила бюллетень.
Собственно, и сама судья вернула дело в полицию, потому что в нем нет никакого хулиганства — в итоге использовалась формулировка о порче имущества. Хотя это достаточно безумно. Я могла даже забрать бюллетень, и это бы не считалось кражей. Свидетель, которым был заместитель председателя избирательной комиссии, сказал, что УИК не учел бюллетень при подсчете.
Тут есть поле для обжалования. [В пятницу 13 сентября] была апелляция, которая подтвердила решение нижестоящего суда. Адвокат сказала, что будем подавать жалобы дальше, потому что это не хулиганство.
— Как вы планируете платить штраф?
— Апелляция по «дискредитации», за которую мне и назначили штраф в 30 тысяч рублей, еще не прошла. Вдруг суд не подтвердит правонарушение, и мне не нужно будет ничего платить. Будем думать, что с этим делать, уже после решения суда.
— Как прошла ваша работа на этих выборах?
— Мы пошли на выборы из-за большой нехватки наблюдателей. Понятно, что при трех днях голосования невозможно проконтролировать процесс так, как хотелось бы. У меня была цель посчитать явку, потому что, с моей точки зрения, основная проблема на президентских выборах заключалась именно в ее космическом завышении.
В первые два дня нашего наблюдения не было оснований полагать, что будут какие-то проблемы. В отличие от других участков нам как наблюдателям не чинили каких-то препятствий. Трудностей не было — до определенного момента.
— Вы сказали, что работали на других выборах. В чем заключалась ваша роль?
— Я была членом комиссии в Калининском районе с 2019 по 2022 годы. Свидетель по моему делу раньше был моим условным коллегой. На последних выборах президента я уже была в роли наблюдателя.
Мой муж тоже был членом комиссии с правом решающего голоса, но в Центральном районе. Кстати, он был на том участке, где журналисту [Давиду Френкелю] сломали руку. Тогда Дима активно сражался с другими членами комиссии по этому делу, но, к сожалению, без большого результата.
— Почему вы вообще решили работать на выборах?
— Мне хотелось собственными глазами увидеть, как это происходит, получить какую-то экспертизу на этот счет. Одно дело разговоры, а другое — непосредственное участие. К тому же, тогда [в 2019 году] еще были сильные общественные организации вроде «Наблюдателей Петербурга», удавалось достигнуть серьезных результатов. По крайней мере в моем родном Калининском районе участники «Наблюдателей Петербурга» были на каждом участке в разных статусах.
Нам казалось, что мы можем видеть какую-то картинку, хоть и с оговорками. Мне было важно в этом поучаствовать. Понятно, что сейчас условия уже сильно другие. Тем не менее я до сих пор испытываю необходимость как-то фиксировать происходящее, чтобы увидеть своими глазами хотя бы часть процесса. Хотелось увидеть уязвимые места избирательного процесса, посмотреть как можно помочь, чтобы выборы прошли честно.
Сам избирательный процесс очень интересный. И здорово, что какие-никакие выборы до сих пор существуют. Кажется, что еще есть возможность как-то действовать в правовом поле.
— Как вы чувствуете себя сейчас? Вы были бы готовы продолжать участвовать в избирательном процессе, учитывая административные протоколы?
— Еще рано судить. Уроки из этого события я точно какие-то вынесла. В частности о том, как лучше подготовиться к электоральным мероприятиям. Иметь собственную камеру, например.
Нам с мужем надо вместе хорошо подумать, как мы вообще можем быть полезны, есть ли какая-то возможность, чтобы наше участие не ограничивалось отсидкой пяти суток. Фактически свои обязанности наблюдателя я провалила. Это значит, что в следующий раз стоит действовать как-то поумнее.
При этом каждые выборы что-то меняется из-за изменений в законодательстве. Не исключено, что в следующий раз всем придется голосовать электронно. Тогда в Петербурге можно будет хотя бы наблюдать за явкой.
— Как чувствует себя ваш муж?
— Мне кажется, ему это далось даже тяжелее, чем мне. Он столкнулся с настоящим жестким физическим воздействием. Ему пришлось ходить в травму и проверяться. К сожалению, мы с ним даже не успели нормально поговорить, потому что он был на работе, с которой не может звонить. Когда он приходил ко мне [в ИВС] на Захарьевскую, жаловался, что у него продолжает болеть шея.
Поддержите нашу работу — а мы поможем искать решения там, где кажется, что их нет
Что еще почитать:
