Наш разговор мы записывали в Калиниграде на фестивале «Короче», где у Сони в конкурсе был новый фильм «Реплика». И это снова фантастика, только уже научная.
Кинофестиваль «Короче». 8 утра. В ресторане нашего отеля нет никого, только мы с тобой работаем...
И кот сидит, смотрит на горизонт.
Ты уезжаешь до закрытия, а тебе не намекали, что нужно остаться?
А должны были?
А вдруг приз дадут?
Я вообще об этом не думала.
То есть, ты приехала на фестиваль, просто чтобы поддержать показ картины, в которой снялась?
Да.
Когда ты снимаешься, никогда не задумываешься, что это может быть претензия на что-то?
Не задумываюсь. Но в целом это приятно, когда профессиональное сообщество реагирует, — это важно для любого актера.
Ты представляла в конкурсе фильм «Реплика», и мне показалось, что есть некоторое пересечение с «Пиратами галактики Барракуда»: здесь научная фантастика детская, а «Реплика» — взрослая. Как тебе кажется, есть роботы среди нас?
Интересный вопрос. Я думаю, что люди, которые по каким-то лекалам и жестким правилам живут, — вот их я бы назвала «роботами». Они находятся в своих заданных рамках, лишены креатива, фантазии, творчества — прежде всего свободы. Для меня вот в этом роботизированность. И я сама пытаюсь из нее выходить. Пробовать всегда новое что- то, чтобы развиваться, чтобы не буксовать, не застревать в чем-то одном.
Мне кажется, есть еще и довольно бездушные товарищи.
Есть. Но вот интересно, почему они такими стали. В какой момент кто-то их обидел или причинил зло.
Ты думаешь, человек может стать бездушным или равнодушным только потому, что его обидели?
Я думаю, да, если человека травмировали, сильно задели, он закрывается, становится колючим... а почему еще?
Тебе никогда не причиняли зла?
Причиняли, конечно.
Ты стала от этого равнодушной, обидчивой, злой?
На какое-то время. Однажды меня полностью разрушили, скажем так. Но потом я собралась заново.
То есть ты все-таки не робот?
Я на это очень надеюсь! Искренне. (Смеется.)
Могу это утверждать, хотя, знаешь, в «Пиратах…» у тебя подозрительно нечеловеческая пластика.
Да? (Смеется.)
Откуда она?
Во-первых, я кандидат в мастера спорта по художественной гимнастике — десять лет занималась. Это всё с подачи мамы. Она меня на гимнастику отвела, потому что сама занималась балетом. Потом она же меня отвела в классический театр, еще до института. Меня всегда интересовала работа с телом. Пластика шесть дней в неделю по шесть часов тренировки. Тело — это же инструмент. После Школы-студии МХАТ я поехала в Европу учиться в SNDO (School for New Dance Development) — мне очень хотелось. Для актера пластика — средство выражения, то, что можно еще и в кино сыграть!
Было сыграно замечательно. Это первое, что бросается в глаза.
У нас были репетиции с хореографом. Рома Курцын, мой партнер по фильму, тоже с акробатикой связан, поэтому мы репетировали еще более экспрессивно, что ли. Нам даже пришлось немного сбавить обороты для фильма. (Смеется.) Вообще, когда есть репетиции в кино — это счастье. Это редко бывает, я не могу понять почему. Все актеры готовы и рады репетировать. Понятно, графики трудно свести, но всё же... И в «Реплике», кстати, у нас тоже репетиции были — это круто очень. Я бы хотела, чтобы это было законом: репетиции перед съемками.
Я была в кино с крестницей, потом отдельно отправляла сына — дети в восторге. Я и сама в восторге от того, что стало больше фильмов для детей и подростков. Тебе интересно узнавать реакцию зрителя или достаточно отклика коллег и самой понять, получился фильм или нет?
Я смотрела «Пиратов...» на фестивале в Выборге, когда ездила представлять картину. Мне кажется, я сама на полтора часа впала в детство — радовалась и смеялась как ребенок. Конечно же, детская реакция для меня важна. Был мой племянник, сын родного брата, ему понравилось — он хохотал. Аня Бегунова, моя подружка, ходила с дочкой. Потом мне рассказывала, что ребенок после фильма с брошюркой даже заснул, а когда шли домой, она всю дорогу повторяла звуки, которые инопланетяне произносили в фильме.
Именно это делал и мой сын...
Ну вот! И когда на премьере в Москве я слышала детский смех в зале — это катарсис какой-то! Я же еще занималась беби-театром — это такой тип театра для совсем маленьких детей. На тебя смотрят зрители 1–2 лет. Акробатика, музыкальные номера, стихи какие-то простейшие — можно сказать, в сторону экспрессионизма — без конкретного сюжета, потому что сюжеты малыши пока не понимают... Но когда ты что-то делаешь и весь зал заливисто хохочет — это просто до мурашек.
А ты оставила эти занятия сейчас?
Я в Театре Маяковского играла один спектакль, мы закончили его играть, и всё. В целом я занималась этим направлением в качестве эксперимента с театром, исследовала, что такое театр.
До конца исследовала или есть еще какие-то попытки и до конца пока не реализовано?
Миллион километров впереди. (Смеется.) Это нельзя исследовать до конца. Но это же всё едино, театр и кино — это плюс-минус одно и то же.
Если говорить о какой-то полезной истории кино, про что «Пираты…»?
Для меня, как я посмотрела и что я получила, — это детское ощущение, когда всё возможно: ты летишь в космос, есть другие галактики, есть инопланетяне, а ты сам... ты безграничен! Есть этот невидимый мир. Есть вот это детское ощущение всемогущества. Оно очень классное.
Ты бы сама хотела полетать на космическом корабле?
Я бы очень хотела, очень сильно, но у меня есть фобия. Я однажды чуть не утонула, занимаясь дайвингом. Лимитированное количество поступающего в легкие кислорода — для меня фобия. Там, мне кажется, всё время будет казаться, что кислород заканчивается и я умираю.
А как же вот это безграничное ощущение свободы, про которое ты сейчас говорила? Это какая-то недостижимая пока для тебя история?
(Смеется.) Но она же не в чем-то конкретно выражается. Нет, если изобретут постоянный кислород — я полечу, конечно, сто процентов.
То есть если следующую роль тебе предложат сыграть на Марсе, ты откажешься?
Ну нет, скорее всего, я соглашусь, конечно.
Страх — еще же и про то, что тебя притормаживает. Вот страх или интуиция, как ты думаешь?
Смотря какая цель. Всегда по-разному, хотя признаки одни — то, что тебя останавливает.
Иногда это необходимо. Еще какие-то страхи у тебя есть? Чего ты вообще боишься?
Глобально для меня самый большой страх — потеря близких. Был и есть.
Когда он появился?
Когда ушла мама... Как с этой болью вообще жить, мне это пока непонятно. Теперь это мой самый большой страх, наверное. Других страхов нет. Еще, пожалуй, один: каждому человеку дан потенциал, вот не использовать свой потенциал, духовно лениться и в целом лениться — страшно. Мне это не очень свойственно, но всё равно, нам дано что-то, и мы должны это реализовать. Не соответствовать высшему замыслу себя — это не фобия, но будет очень грустно не использовать свои возможности.
Если взять приключенческое детское кино, где бы ты хотела сняться?
Я бы хотела волшебницу играть, уже добрую, которая может творить чудеса. Это ведь тоже определенный архетип такой. И еще это про расширение масштаба твоего света.
А тебе самой не хочется снять что-нибудь? На фестиваль «Короче» иногда привозят «коротыши» актеры, которые попробовали себя режиссерами. Например, в этом году Леонид Бичевин представил тут свою работу...
Хочется, да. Мне интересно это тоже.
Что бы ты сняла, какую историю?
Я думаю, там точно была бы инклюзия и особенные ребята-актеры. Для меня это важная тема. Я размышляла над тем, что значит встретить людей настоящих. Мы же часто сидим и разговариваем, но мы не встретились, мы далеки друг от друга. Какие условия должны быть для соединения душ и сердец?
Вот есть ты, а есть некое информационное поле про тебя — жизнь, которую все обсуждают. Есть люди, которых интересуют подробности разводов, а есть те, кого просто интересует, как у тебя дела, как ты себя чувствуешь. Ты с таким сталкивалась? Никогда не ловила себя на том, что для людей ты — не Соня Лебедева, а человек из заголовков статей или героиня фильмов?
Да, когда к тебе подходят на улице и называют именем персонажа — это у всех такое бывает. У всех у нас есть «реплика» — сто процентов (Улыбается.), через которую мы общаемся, так или иначе, с большинством людей, это некая маска.
Маска защитная?
Но, мне кажется, это нормально, это необходимость... например, на фестивалях. Все-таки это такой нетворкинг, мы же не встретились где-то в Индии на ретрите, мы встретились по работе. Я с первой встречи всегда знаю, мой это человек или нет.
Часто у тебя такое?
Нет, но, если я это ощущаю, это не теряется. Все-таки на фестивалях есть культура small talk, которая к нам только приходит, но она тоже классная, почему нет — пообщался быстро, на бегу. Есть какие-то правила игры, они важны.
Тебя не смущают вопросы личного характера от коллег? Когда уже не про работу, а больше про сплетни. Допустим, вопрос «А почему ты без мужа прилетела?» — тебя смутит?
Моя личная жизнь не под замком, я просто дозированно ее демонстрирую. Про личное не говорю ни с кем. Для меня это поле — как отдельная планета. Я туда никого особенно не пускаю. Но вот недавно ушла Джина Роулендс, жена режиссера Джона Кассаветиса, светлая ей память, — моя любимая актриса. Мне вот было бы безумно интересно узнать про их быт, как они жили, что ели на завтрак...
Да, тебя интересуют такие вопросы?
Я считаю ее гениальной, мне интересно, чем она жила, как она ощущала мир. Вот тебе не было интересно, как жил, например, Ремарк? Что он думал, когда смотрел на море, какие-то такие бытовые штуки.
Не скажу про Ремарка. Но у меня есть доступ ко многим известным людям, и в процессе живого общения я выясняю в том числе и какие-то бытовые моменты, часто они бывают одними из самых интересных. Сама-то ты готова рассказывать, что ты ешь на завтрак, во сколько встаешь и чем наполнен твой день?
Про какие-то бытовые вещи, наверное, откровенничать не готова. (Смеется.) При этом я готова делиться другими вещами из области «чем я живу». Я постоянно учусь — вот этим я делюсь, люблю рассказывать про это. Тут еще важный момент, как ты смотришь на человека, как ты смотришь на него и... изучаешь.
А я бы с удовольствием сейчас посмотрела, что бы ты взяла на завтрак. Вчера на тарелке у фотографа Даши Орловой был черный хлеб, лосось и... арбуз. Если бы я не знала Дашу, то сразу бы поняла, что она человек, который ищет новых, ярких впечатлений. Казалось бы, случайное наблюдение...
Вот я не подготовилась к интервью настолько тщательно (Смеется.), но если бы успела, то взяла бы яйца-скрэмбл, овощи и какой-нибудь сыр. Но! Моя реплика, моя настоящая Соня Лебедева, взяла бы блины, сгущенку, сметану — и «Нутеллу» бы еще туда добавила. (Смеется.) Я просто очень люблю сладкое, ты любишь?
Обожаю. Тут отличный «Наполеон».
Ну спасибо, Женя!
Если серьезно, ты бы хотела в жизни иметь реплику, иметь возможность размножиться на самом деле?
Я бы хотела иметь в некоем хранилище копию своего сознания.
Для чего?
Для детей. Когда они у меня будут. Чтобы когда не будет меня, им не было бы так тяжело, чтобы они смогли со мной взаимодействовать и имели возможность подключаться к этому хранилищу.
Это твоя личная история, она связана, скорее всего, с уходом мамы. Но мы же понимаем, что всё, что создается вроде бы во благо, имеет и оборотную сторону. Достаточно опасный эксперимент. Размножат Гитлера, и что мы получим?..
Это же хранилище сознания. Без возможности воплощения. Мне кажется, это хорошая идея с точки зрения того, что мы могли бы взаимодействовать со своим родом, узнать о близких, которых не застал. Я вот не помню бабушку свою — я с ней при жизни не имела возможности пообщаться, она рано ушла. Если бы была копия ее сознания, я бы смогла с ней поговорить, узнать, как она росла... Недавно наткнулась на видео, где я совсем кроха: мне 1 месяц, она что-то там говорит, а я, конечно, этого не помню, я вообще ее не помню... Мне кажется, это хорошая история, когда можно подключаться к своему роду, узнавать какие-то подробности из жизни предков. Мне было бы это очень интересно.
А мне кажется, было бы еще здорово подключиться к своему собственному сознанию, тогда бы и психотерапия ушла. Хотя это же и так происходит у нас в голове. Ты разговариваешь со своей репликой?
Разговариваю. Но увидеть себя со стороны, прямо увидеть целостно — вот это было бы очень любопытно. Кстати, когда мы в фильме снимали, как моя героиня Вера встречается со своей репликой (надеюсь, это не спойлер сейчас), это было очень непривычно... даже сыграть это было интересно, такая совсем нетривиальная история. (Улыбается.)
Увидеть себя со стороны — это не одна из фобий человеческих?
Но мы не можем себя увидеть со стороны.
Можно попытаться, но многие просто боятся.
Ну да, некоторые даже и фотографии с видео не любят или голос свой.
Я сейчас про честный разговор с самим собой — увидеть себя таким, какой ты есть. Увидеть в себе темные стороны?
Да, это не всегда приятно.
Мне сложно представить твою темную сторону. Вероятно, только в состоянии усталости что-то негативное у каждого может проявиться. Скажи, а у тебя бывает состояние выгорания, загнанности?
Бывает. Конечно. Когда съемки плотные и что-то еще параллельно происходит. Но я стараюсь быстро выходить из этого, это состояние абсолютно бессмысленное, разрушающее... будто ты не живешь… Не люблю в нем находиться.
А как ты решаешь этот вопрос? С помощью другой активности или ретритов?
Вокруг меня потрясающие люди, которые обладают созидательным полем, ближайший круг меня питает, поддерживает и окружает какой-то защитной оболочкой. Охраняют меня как Ангелы-Хранители. (Улыбается.) И мне достаточно просто побольше времени с ними проводить, чтобы зарядиться.
Это твой спасательный круг?
Да. Даже фундамент.
Для тебя так важно окружение, люди, которые рядом, — мы уже несколько раз про это говорили. Поэтому ты так боишься потерять близких?
Мой фундамент состоит не только из других людей, и я не завишу от них настолько, чтобы потерять себя. У меня есть учеба, например. Я сейчас вот третий месяц глубинно изучаю «Божественную комедию» Данте. Это держит мою личность в целости. Это подключение к каким-то высшим, вечным смыслам. Это мой фундамент сейчас, скажем так.
Ты это проживаешь внутри себя?
А там оно еще так написано, что ты буквально чувствуешь это. У меня есть какие-то конкретные вопросы, ответы на которые я хочу найти у Данте.
Какие?
Вообще, Данте написал «Божественную комедию», когда потерял свою любовь Беатриче в раннем возрасте. Что делать с унынием, потерей, обесточенностью.
И что с этим делать?
Я сейчас нахожусь на 24-й песне Рая из 33 Ответ скоро. (Улыбается.)
А для себя ты как это определяешь?
Во-первых, видеть Красоту, настраиваться на нее. И видеть Чистоту (с большой буквы) и на этой волне существовать, насколько хватит внимания и ресурсов.
То есть быть на высоких вибрациях. А в чем для тебя Красота?
Помимо пейзажей... Ну вот мы с тобой сидим разговариваем, ты меня слышишь, мы ощущаем бриз с моря... Это же всё нетривиально. И этого не будет в какой-то момент. Вот это всё — Красота. Какое-то очищенное, первобытное восприятие, что ничто не данность. Всё Красота. Видеть ее важно.
А тебе не кажется, что, в том числе лишаясь привычных вещей или людей, которых мы любим, мы начинаем ценить каждый миг?
Очень кажется. Сто процентов да.
