Ты не боишься высоты?
Нет.
Интервью на колесе обозрения — да! Съемка на крыше — легко. Так?
Конечно. Локация съемки не может меня смутить. Чем интереснее и зрелищнее, тем лучше. Но и по-хорошему простое я люблю, житейское. Сложно мне дается позирование, когда фотографы начинают просить, например: «А теперь улыбнитесь. А губки приоткройте. А зубки покажите». Кипятиться начинаю, а про себя шучу: «Упаси господь вам узреть, как я показываю зубки!» Все эти уменьшительно-ласкательные на съемках, заигрывание с моделлингом, стереотипная сексуальность (лицо типа «не влезай — убьет», растленная невинность, приоткрытый рот как намек) — до трясучки. Для меня это хуже горькой редьки. Я люблю фотографироваться либо «документально», какая есть, как будто подглядели и уловили ускользающий момент жизни, мое состояние в нём, либо когда у съемки есть оригинальная, вдохновляющая, будоражащая воображение и чувства концепция, когда есть динамика как в кино, а фотограф умеет остановить мгновение. Ты движешься в кадре, фиксируешься не задумываясь, постоянно рождаешь эмоцию из мысли, которая живет в тебе, вместе с тобой. Обожаю, когда, согласно идее, грамотно подбирают наряд, макияж, прическу — цельный образ. Мы с Катей Ставенковой и Дашей Орловой сделали довольно много таких съемок. Люблю их периодически поднимать из архива и публиковать — ностальгировать. Когда в команде профи, творцы, всё заряжает. И в кадре появляется живая история. Если же съемка не тематическая, а в формате охоты за жизнью, которая проистекает во мне ежесекундно без какого-либо креативного заказа и принуждения, я хочу, чтоб на фото увидели меня, и мне трудно без внутреннего протеста реагировать на замечания типа: «Улыбнитесь. Ну что вы такая грустная...» Тогда я шучу: «Я не грустная, я умная».
Ну ты правда умная.
Надеюсь, что академический интеллект во мне сочетается с эмоциональным. Хотелось бы быть умной во всех отношениях, но иногда есть в этом сомнения. (Смеется.)
А как же твоя знаменитая Скорпионья интуиция?
Эх, иногда я ее не слушаю. В таких случаях мне крепко прилетает.
Сейчас такое время для звезд и не только, когда репутация выходит на первый план. Слова нужно взвешивать, а ты правдоруб. Ты всегда говоришь то, что думаешь?
О, конечно, я говорю не всё, о чем думаю. И не думаю навязчиво о репутации. (Смеется.) Жить просто надо по совести и честно, не зарываться. У меня есть стойкое ощущение, что нечто внутри меня или свыше оберегает меня от неосторожных слов и недальновидных поступков. Впечатление, которое я произвожу на людей, меня очень сильно заботило в детстве и в юности. Я тогда не облекала это в какие-либо дефиниции, просто мне было очень важно мнение обо мне, мне было больно осознавать, что не всем нравятся мой характер, прямота, лидерские замашки. А потом я поняла, что стремление быть для всех удобной и приятной приводит к гиперконтролю своего поведения и подавлению движений души, снижает яркость жизненных ощущений и даже вредит здоровью. Я сосредоточилась, особенно в последний год-два, на улучшении себя для себя, избирательности в общении, обретении единомышленников. Я не хочу быть ни проще, ни сложнее. «Свои» найдутся и поймут. Меня заботит то, как влияет моя личность на моих близких людей. Тех, которые меня знают как облупленную и проживают со мной жизнь нос к носу и в горе, и в радости. А в публичном пространстве... Думаю, надо всё делать искренне, но подключать критическое мышление. Я глубоко убеждена, что если рядом с тобой не стоят и не держат пистолет у виска, требуя высказывания, то на многие темы можно не говорить. Когда ты понимаешь, что твое мнение не авторитетно, не судьбоносно, ни на что не повлияет абсолютно, а высказавшись, ты не изменишь мир, но подложишь сам себе свинью или раздуешь однодневный скандал на потеху пабликам, — лучше промолчать. Я не принимаю участия в коллективном распинании кого-нибудь. В восхвалении таланта — да, в поддержке творческих начинаний — да. Но зачем принимать участие в обсуждении драмы, чьей-то личной жизни? О своей семье надо думать. Я могу ограничить общение с кем-то, основываясь только на фактах личного опыта взаимодействия, а не сплетнях, действовать сообразно своей позиции, но трезвонить об этом не стану. К тому же люди склонны ошибаться. Кто я такая, чтоб осуждать? Милосердие спасет мир.
Мы сейчас прошли верхнюю точку колеса обозрения и начнем спускаться. Так и в жизни, согласись, мы и по кругу бегаем, и то поднимаемся, то спускаемся... К спускам можно быть готовым? В голове можно держать, что ты вот сейчас на вершине, а потом на вершине будет другая кабинка, а ты поедешь вниз. Вырабатывается к этому иммунитет, некая стрессоустойчивость?
Я думаю, что для артистов спуски вниз в любом случае болезненны. Я долгое время до недавних пор ощущала себя на спуске или в перерыве. Нестабильность воспринимаю как «прелести» переходного актерского возраста. Внимания именно со стороны зрителей у меня меньше не стало. Количество проектов, проб с итоговым утверждением уменьшилось. Но это, уверена, не говорит о качестве. Я могу просто не подходить. Я сама ведь хуже не стала. Я развиваюсь, учусь. Здорова психически, не обрела зависимостей, характер не испортился. В чем-то даже лучше стал, мне кажется, за последние годы. Я просто делаю всё, что от меня зависит. Ну и пусть не всегда берут куда хочется. Мы выбираем, нас выбирают... Это жизнь. Я всегда умею себя занять в паузах.
Ты чувствуешь, что у тебя есть определенная миссия?
Хотелось бы. Но утверждать что-то категорично — очень самоуверенно. Думаю, что у каждого человека есть призвание. А миссия? Звучит очень нескромно. (Улыбается.) Я умру, и меня забудут в лучшем случае через 50 лет. Не стоит обольщаться. Мейерхольдом в сфере театра я уже не стану, наверное. Но, может быть, всё впереди и я еще не всё про себя знаю? В этом интерес и тайна человеческой жизни. В пути, где собственная интуиция может оказаться поводком в незримой руке высшего проводника. Иногда мне просто хочется всеми фибрами души поверить в судьбу. Потому что тогда я перестану ежечасно грузить себя ответственностью за всё, что у меня в жизни происходит. Так соблазнительно — сбагрить кому-то часть ответственности. Пока у меня ощущение, что всё зависит от меня, от каждой моей мысли, чувства, поступка. Не гордыня ли это?
А почему ты не можешь в какой-то момент решить, что вообще-то нет, ничего от нас не зависит?
Хочу. Очень хочу. Но не часто! Посмотри в мои честные глаза. (Смеется.) Стараюсь. Учусь расслабляться... Но я всё равно много думаю, коплю и перерабатываю информацию как будто для кого-то. Когда читаю книгу, я постоянно что-то выписываю либо сканирую отрывки камерой телефона и вношу понравившийся текст сразу в электронные заметки. Надеюсь, наверно, что буду передавать свои заметки кому-нибудь и когда-нибудь. (Улыбается.)
Когда мы были на самой вершине, я придумала, что надо загадать желание. Ты о личном загадала или о профессиональном?
Я так засмотрелась на красоту вокруг, что, кажется, не успела загадать. Но мои глубинные желания всегда в моем сознании, они — мой вектор, я к ним иду в любом случае, с колесом или без... Это про личное. «Оскара» до потери пульса я себе никогда не загадывала. (Смеется.)
Значит, под финал спрошу про рабочее. У тебя недавно была премьера полного метра «Каждый мечтает о собаке». Мне кажется или сейчас на самом деле семейного кино снимают крайне мало, а в нем как будто есть острая необходимость. Герману, твоему сыну, есть что смотреть?
Я не пропускаю фильмы, куда можно пойти с ребенком, но их так мало... Почему? Семейного кино уже стало и будет больше. Думаю, нам надо обратиться к своим традициям, фольклору, фонду авторских сказок, самобытной классике и создавать свою киновселенную. Наши предки завещали нам много прекрасного. Надо не оплошать не только перед Гагариным. (Улыбается.) Сейчас самое время поработать над качеством и профессионализмом, учиться мыслить нешаблонно, независимо, грамотно вкладываться в производство и духовно, и финансово.
